Иллюзия реальности (СИ) - Григоров Сергей Львович

— А после этой твоей армии?

— А после все стало совершенно по-иному. Изменилась жизнь. Причем самым коренным образом. Понаехали к нам чужаки. Каждый всегда имел при себе либо нож, либо пистолет, и ради интереса драться с ними не было никакой возможности. В общем, началась одна сплошная проза.

— Значит, с тех пор ты ни с кем не дрался?

— Ну почему — не дрался? Остановила меня как-то темная компания — я тогда машины перегонял из-за заграницы — выскочил я с монтировкой, но получил удар по затылку, и больше ничего не помню. Очнулся — гипс. Точнее — медицинская палата на Яшаре.

Повисла тишина.

— Извините, — сказал Яфет, — я не знал, что мои вопросы доставят вам такие неприятные воспоминания. Больше не буду вам досаждать.

— Дыши ровнее, Яфка.

Хола уткнулся в тарелку. Сначала потихоньку, потом все увереннее и увереннее стал поглощать пищу. Глаз не решался поднять, боясь встретиться со взглядом Сковородникова.

Ник Улин почти зримо ощущал возникшую преграду между ними и человеком, воскрешенным из далекого прошлого.

Разрядил обстановку очередной вопрос Алексея Сковородникова:

— Слышь, Яфка, вроде бы завтра наша «Эля» войдет в надпространство. Что это такое? Расскажи, пожалуйста. Я понял, что должен буду крепко поработать над собой. Но что я при этом буду чувствовать?

— Ты что, в первый раз летишь?

— Да. Впервые.

— Как же ты оказался на Ремите?

— Как-как, да никак! С Яшара меня по этому самому… нуль-туннелю меритскому переправили на эту, как ее… Элефантиду, оттуда — прямиком в ремитский космопорт, а потом уже на саму планету. Вроде бы и был в космосе, а вроде бы и не был. Скафандр вот впервые надел, когда прогуливался около звездолета вместе с вами. До этого, можно сказать, что и звезд не видел.

— Понятненько, — ввернул хола сковородниковское словцо.

— Что ж тебе понятненького-то, а?

— Темный, однако, ты человек.

— Да я разве отрицаю? — примирительно сказал Сковородников. — Темный, как египетская ночь. Но не скрываю, в отличие от некоторых, свою темноту.

— Какая ночь?

— Египетская.

— Какая!?

— Да такая. Почем я знаю, какая! Никогда я в Египте не был. Говорят так. Точнее, в мое время говорили. А как сейчас гутарят — не знаю.

— Понятненько, — повторил Яфет. — Ты знаком с квантовой физикой?

Сковородников смутился.

— Раньше — разве что только слышал краем уха об этой фрукте. Не помню уж, что именно. А здесь… В предложенной мне литературе попалось несколько популярных статей. Но не в коня корм. Читал, но мало что в голове осталось. Какие-то высшие измерения, квантовое детектирование… в общем, с моей точки зрения сплошной бред. Все эти мудрствования не для трудового народа.

— Ладно, слушай сюда и запоминай, что говорит тебе хола, про которого ты по недомыслию намекаешь, что он темный, как и ты. Ежели обойтись двумя словами, то под надпространством понимается либо пространство каких-то следующих — не привычных нам трех — измерений, либо особое состояние, в котором вообще нет пространства в нашем понимании, — какую точку зрения принять, зависит от соответствующей научной школы. В первом случае считается, что сверхбыстрое перемещение звездолета обусловлено тем, что в высших пространственных измерениях скорости много выше, чем в обычных для нас условиях. А во втором случае полагают, что звездолет посылает вперед свой квантовомеханический образ, а потом, материализуясь, вновь преобразовывает его в самого себя. Понял?

— Не издевайся над устамшим и больным на голову человеком, пожалуйста. Говоришь, посылает самого себя? Как барон Мюнхгаузен вытаскивал самого себя за волосы из болота? Ну-ну.

— Мюхазен? Не помню такого баронства на Ремите, а память у меня хорошая. Ты не ошибся?

— Нет, не ошибся. Я имел в виду мифическую личность моего прошлого, выделяющуюся неудержимой фантазией.

Ник Улин доел свою кашу и, попивая травяной чай, то ли невозмутимо слушал разговор напарников, то ли витал мыслями невесть где.

— Ну что ты не понимаешь?

— Не понимаю, как может быть то, что ты говоришь. Не понимаю, как в пустоте — а космический вакуум это есть пустота, не так ли? — можно перемещаться нереактивным способом. Не понимаю, как на самом деле устроено надпространство, и почему это зависит от какой-то человеческой научной школы.

Хола явно был в затруднении. Ник Улин пришел ему на помощь.

— Как «на самом деле» устроен мир — не известно. То ли высшие пространственные измерения, то ли некая особость — какая разница, если сие невозможно непосредственно увидеть? Пишутся начальные соотношения, объясняются тем или иным способом, а потом начинаются математические преобразования и продолжаются до тех пор, пока не выводятся конечные формулы, проверяемые экспериментально. У двух научных теорий могут быть логически противоречивые друг другу исходные положения, а рекомендации и выводы одинаковыми.

— Не представляю, для чего это нужно и как такое безобразие можно терпеть.

— Еще и не то стерпишь, ежели иначе нельзя объяснить наблюдаемые факты. Вот простейший пример из давней истории: аксиоматики геометрий Евклида и Лобачевского несовместны. В одной параллельные линии не пересекаются, во второй — пересекаются. Ну и что? Обе геометрии полезны. Одна хорошо работает на плоскости, другая — на внутренней поверхности сферы, например. При решении конкретной геометрической задачи допустимо привлекать математический аппарат как первой, так и второй теории.

— Это, поди, исключение…

— Отнюдь. Давно подмечено: чем важнее и универсальнее закон, тем больше независимых формулировок он имеет. Теорема Пифагора, например, имеет с десяток различных доказательств. Второй закон термодинамики — неисчислимое множество изложений.

Алексей Сковородников в растерянности уткнулся в тарелку. Сказанное Ником Улиным не укладывалось у него в голове.

— Ну, и что молчим? — не унимался хола.

— Я задавал тебе простой вопрос: что я буду чувствовать, когда наша «Элеонора» будет находиться в надпространстве? А ты мне о теориях, об измерениях, о Мюнхгаузенах. Неужели трудно ответить просто и внятно? По-человечески.

— Успокойся, ничего с тобой не произойдет, если не будешь плохо думать. Все цвета как бы выгорят, станут блеклыми. Словно смотришь через белесое стекло. А материальные предметы размоются, расплывутся.

— Это как — размоются?

— Ну, тебе будет казаться, что потеряли четкую границу. Особенно те, что вдалеке от тебя. Это потому, что в надпространстве увеличивается масштаб чисто квантовых эффектов. Обобщенная постоянная Планка становится больше на несколько порядков.

— И что мне до этой планки?

— Планк — это не предмет. Это фамилия.

— Хорошо, учту. Что дальше?

— Окружающие тебя предметы смогут проникать друг в друга. Потому как будет размыта грань между маленькими частичками, невидимыми невооруженным взглядом, и большими, которые мы видим. В микромире ж совсем другие законы. Там каждая частица — волна, обладающая довольно большими размерами, и, одновременно, что-то вроде малюсенького камушка, о котором говорят: корпускула.

— Волна? Это такая вещь, что на воде бывает?

— Да, на поверхности воды возникают волны.

— Ну и что дальше?

— Боюсь, я тебя еще больше огорчу. Каждая микрочастица не только волна и корпускула, но также может одновременно находиться в нескольких состояниях и в различных точках пространства. Проявляется это в том, например, что если на ее пути окажется два отверстия, то она будет пролетать как бы сразу через оба. Понимаешь? Слышал что-нибудь об интерференции электронов в кристаллах?

— Может, что и слышал. Слух у меня хороший.

— И это еще не все! Все микрочастицы взаимодействуют между собой, и видов этих взаимодействий — тьма! Спиновое, зарядное, странное, глюонное, очарованное, хромо… в общем, если при появлении квантовой механики множили количество элементарных частиц, то потом увеличивали перечень квантоводинамических взаимодействий. Скорости передачи всех этих взаимодействий во много раз выше скорости света в вакууме — максимальной скорости движения материальных тел. Это и понятно: обычные в нашем понимании материальные тела могут существовать только тогда, когда уравновешены квантовые потенциалы.