Целитель 10 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Не будь Фримен Уиллет хвастливым болтуном, долго бы он искал таинственный «банк банков»!

Чак Призрак Медведя остановил «Роллс-Ройс» возле мрачноватого особняка, сложенного из серого камня. Никаких неоновых реклам и крикливых вывесок, лишь скромная табличка у двери.

— Будь здесь, — сказал Вакарчук бурчливо.

Индеец, снова отпускавший волосы, кивнул с величественным спокойствием вождя.

Степан открыл тяжелую темную дверь, попадая в полутемный холл. Высокий седой старик, затянутый в черное, словно сошедший с полотен викторианских живописцев, встретил его почтительным поклоном.

— К вашим услугам, сэр. Желаете открыть счет или…

Вакарчук молча показал золотой ключик.

— Ваш номер, сэр?

— Тринадцать.

— Прошу сюда, сэр…

Служащие банка сновали в отдалении; они казались смутными тенями на фоне касс чуть ли не елизаветинских времен.

«Куда я попал?» — мелькнуло у Вакарчука.

Короткий коридор с недосягаемым сводчатым потолком вывел его в скудно освещенную комнату, уставленную мягкими креслами и диванчиками. Картина, висевшая на стене в резной барочной раме, казалась закопченной, как старинная икона — смутные тени прекрасных дам и благородных рыцарей едва различались. А в стену напротив тяжко вписалась могучая стальная рама — мощными пудовыми петлями она удерживала дверь, пупырчатую от заклепок.

Седой провернул ключ, и с усилием отворил толстенную створку.

— Как прикажете обращаться к вам, сэр?

— Меня зовут Уортхолл, Брайен Уортхолл.

— О, сэр! Не приходитесь ли вы родней Джерому Уортхоллу, эсквайру?

— Я его внук, — с достоинством ответил Вакарчук.

— О-о! — высокий старик сделал приглашающий жест и оцепенел с широкой бессмысленной улыбкой на устах.

Степан храбро шагнул в хранилище — ячейки, отделанные красным деревом, тускло переливались цифрами из начищенной бронзы.

Затаив дыхание, Вакарчук сунул золотой ключик в скважину.

«Ну… Ну…»

Замочек звонко щелкнул, и дверца под номером «13» плавно открылась. Сердце еще частило, а вот нервы ослабили натяг.

Степан вынул из сейфа папку с бумагами и несколько листов настоящего пергамента. Сверху была небрежно брошена купчая на квартиру в Найтсбридж.

Хм… Уж не туда ли переезжал старый Уиллет, да так и не справил новоселье? А тут что? Счета, счета… Адреса, пароли…

— Пароли, явки… — бурчал Вакарчук, листая пожелтевшие листы виленевой бумаги с каллиграфической прописью. Тут каждая страничка, как пропуск в пещеру Али-бабы! Да куда там сорока разбойникам… А тут чего?

Достав с нижней полки увесистый мешочек из замши, он растянул завязку… Плафоны в хранилище цедили неяркий желтый свет, но даже его хватило, чтобы из горловины мешочка брызнул холодный огонь чистейших спектральных цветов — великолепные бриллианты невиданной величины кололи глаз иглистыми высверками.

«На сотню миллионов потянет, — прикинул Степан. — Пригодится в хозяйстве…»

Переложив бумаги и «заначку» в атташе-кейс, он решительно захлопнул дверцу. Число «13» блеснуло маслянистым золотом.

Вечер того же дня

Лондон, Найтсбридж

Тайная квартира Седрика Уиллета занимала целый этаж. Гостиные… приемные… столовые… По обширным комнатам-залам, заставленным драгоценной мебелью, расползались шедевры живописи, недоступные почтенной публике или давно утраченные.

Стены библиотеки были сплошь увешаны полотнами Леонардо да Винчи. «Леду и лебедя» никто не видел с XVIII века — вот она. А рядом — «Лобзание святых младенцев» в подлиннике.

«Мадонна с веретеном»… «Спаситель мира»… «Юный Иисус»…

— Мечта скупого рыцаря, — усмехнулся Вакарчук. — Запереться — и глазеть на сокровища духа. А самое сладостное — знать, что принадлежат они лишь тебе одному! И никто больше их не увидит!

— Может, подарить их? — задрал брови индеец.

— Кому?

— Эрмитажу можно…

— Можно, — согласился Степан. — Ладно, сейчас разберемся с делами и… — он усмехнулся. — Продолжим наш квест! Надо будет съездить в Италию, в один заброшенный монастырь…

«Координатор умер, — мелькнуло у него в голове. — Да здравствует координатор!»

Суббота, 14 июня. День

Новосибирск, улица Терешковой

Стоял тот самый час, который любят фотографы — солнце потихоньку закатывалось, сбавляя яркость, и свет рассеивался, придавая воздуху лучезарность.

Машины по улице и без того шуруют нечасто, а к вечеру и вовсе унялся трафик. Тишина…

Зато звучнее долбят костяшки домино по столику в тени, громче пищит малышня, гоняя на трехколесных великах…

Улыбнувшись простой и мирной жизни, я приподнял повыше авоську, чтобы не цокнуть о ступеньки гастронома бутылки с кефиром, и зашагал по молодому скверу. Деревца принялись, вытянулись в два человеческих роста, но их все еще можно качнуть одной рукой.

Навстречу мне шла, цокая каблучками, хорошенькая студентка, помахивая сумочкой и лакомясь «эскимо». Стрельнула подведенными глазками, я улыбнулся, и девушка рассмеялась, рдея румянцем. Хорошо!

Радиофон засигналил как-то неуверенно, словно боялся испортить хозяину настроение.

— Да?

— Привет! — откликнулась Лена. — Миш, а у тебя права есть?

— Коне-ечно! — отозвался я серьезным голосом, и стал перечислять: — Право на труд, право избирать и быть избранным…

— Да ну тебя! Я серьезно! Свози меня к этому ихнему водохранилищу… На Мишкиных «Жигулях». Тут близко совсем! Пожа-алуйста!

Различив Лизину интонацию, я улыбнулся, но остался непреклонен:

— Низ-зя! Вода холодная. Это Обское море, а не Черное!

— Ой, какой ты вредный! Я ж не купаться, просто так посижу!

— Ну, ладно, уговорила…

Браилова собралась на удивление быстро. Я как раз успел завести новенькую «пятерку» зеленой масти — Мишка неуважительно прозывал машину «лягушкой». Никакого почтения к советскому автопрому.

Лена вышла из подъезда, нагруженная парой сумок и свернутым пледом.

— Куда ж ты столько? — я встревоженно закудахтал. — Мне сказать нельзя было? Надорвешься еще…

— Не ворчи, это ж легкое всё! — пыхтя, пассажирка устроилась на заднем сиденье, и важно скомандовала: — Трогай!

«Бедные сибиряки, — думал я со снисхождением, — моря не видят!»

Хотя простора у Новосибирского водохранилища в достатке — волны до самого горизонта укатываются, пряча берега. А на Центральном пляже Академгородка и песочек, и сосны… И даже чайки! Чем не Юрмала?

И Лена — молодец. Не капризничала, не стеснялась. Хотя на третьем месяце живот округлился не слишком, но вполне могло сложиться впечатление, будто девушка серьезно переела мучного…

В обратный путь мы двинулись, вполне довольные жизнью. Особенно я — завтра же воскресенье! Можно спокойно поработать, проверить пару идеек разной степени безумности…

… «Лягушка» катилась по неширокой дороге, как в ущелье — молодые кедры высоко качали лохматыми кронами, зажимая шоссе с обеих сторон.

— Говорят, здесь осенью грибо-ов… — затянула Браилова.

Я глянул на нее в зеркальце.

— Привыкла к сибирской ссылке?

— Ты знаешь… да, — рассеянно отозвалась Лена. — А что? Город большой… Главное, люди нормальные кругом. Я, вот, прислушалась как-то, о чем говорили старушки у подъезда. Наверное, думаю, рецептами делятся или хвори расписывают! Как вариант — молодежь критикуют. Фиг! Они спорили о прерафаэлитах! Поднимаюсь по лестнице, и думаю: «Господи, стыдоба-то какая!» Я-то одного Милле помню, да и то не знала, что он из этих! Представляешь?

— Да уж, — улыбнулся я. — Тутошний народ крут!

Солнце клонилось к закату, и шоссе залегло в сплошной тени. Лишь изредка со стороны леса вспыхивал алый промельк. Природа успокаивалась, а ей под стать угомонилось и движение на дороге. Лишь далеко впереди взбрыкивал задком желтый «ЛиАЗ», да позади катилась «Волга» цвета беж.