Последний довод главковерха (СИ) - Перестукин Виктор Леонидович

Повозки с беженцами и ранеными начали отъезжать сразу, бойцы Попыринского батальона толпой моментально устроили нашу позицию, и, раскопав, все как полагается, и натаскав и установив молодые деревца, замаскировав и котлован, и окопы, и мою повозку, сгрузив меня при этом в отдельный окопчик. Паре лошадей прямо в упряжи спутали ноги, и привязали их к специально вбитому колу так капитально, чтобы вырваться они не могли при любых условиях. Нам сгрузили пять сотен мин, оставили пулемет и кучу добрых пожеланий, излияние которых я постарался побыстрее пресечь.

От постепенно просыпавшегося штаба движение повозок заметили, и выслали для выяснения два пулеметных мотоцикла и легкий разведывательный броневичок. Сначала я хотел вмешаться, однако появление на сцене бронетехники меня смутило, положить мину точно в открытый кузов движущейся таратайки было непростой задачей. Но люди Попырина помогли себе сами, развернув одну из захваченных немецких гаубиц, они положили два снаряда так близко к броневичку, что тот почел за благо сделать ноги, ну или колеса, если так правильнее.

Однако вмешаться нам все-таки следовало, и немедленно, но стреляя не по броневичку и мотоциклистам, а непосредственно по штабу, чтобы, как правильно сказал лейтенант Панкин, немцам сразу стало не до уходящей колонны, и чтоб у них не возникало желания выяснять, что за люди бродят возле их штаба, постреливая из пушки. Поэтому Джалибек снял густо облиствленную ветку, накрывавшую миномет, и первая вестница беды ушла в небо. Как я сразу сказал, село было жаль, сразу было ясно, что от него после сегодняшнего утра мало что останется. Чтобы уничтожить все эти автобусы, грузовики и легковушки, мотоциклы и велосипеды, всех курьеров, связистов, писарей, картографов, инженеров, финансистов, разведчиков, химиков, медиков и еще хрен знает кого, включая роту охраны, пятисот мин еще и не хватит. А поскольку они не сидели в одной избушке, плотно набившись в нее под завязку, а широко и вольготно разошлись, разбрелись и расставились по всему селу, и за околицы, то и пристреливаться не было никакой нужды. Разве что для того, чтобы мины накрыли самые шикарные легковушки, стоящие возле самых богатых зданий, раньше других. С третьей мины желательное место приложения усилий было нащупано, и Джалибек сразу, щедрой рукой своего помощника послал в село десяток мин. Затем сместил прицел минимально в сторону и отправил еще десяток. Работа началась, и фактически это была работа по площадям, мины сносили и поджигали соломенные и тесовые крыши, сметали дощаные заборы и плетни, разворачивали стенки сараев дровяных и с крестьянской живностью. И, конечно, дырявили покрышки, кузова и бензобаки автомобилей, выбивали стекла лобовые, боковые и фар, не оставляя без внимания оконные. И радостно встречали и догоняли выбегавших из домов и разбегавшихся офицеров, солдат и чиновников. Стальная вьюга сотен и тысяч осколков мела по улицам и переулкам села, находя многочисленные и далеко не безвинные жертвы. А там, где зазубренная сталь опускалась на землю, уже поднималось зарево многочисленных пожарищ.

5

Наблюдая за результатами работы расчета Джалибека, и поправляя его, в случае нужды, я не забывал следить за небом, в ожидании небесных мстителей. Однако самолеты не спешили на помощь избиваемому командованию, возможно, штабисты не сразу сообразили, как следует реагировать на внезапный губительный обстрел, а может, первые же мины нарушили связь.

Через двадцать минут обстрела, когда по улицам объятого пламенем села невозможно было пройти от горящих там и тут автомобилей, и некуда было ступить от тел убитых и издырявленных десятками осколков раненых, в небе появился первый самолет. Разведчик проплыл высоко над землей, наблюдая за учиненным разгромом, а чтобы ему труднее было понять его причину, я приказал Джалибеку прекратить ставший избыточным обстрел, и, дождавшись, когда самолет отвалил нарезать круги в другую сторону, мы начали сворачиваться. Бойцы накидали в повозку оставшиеся мины, водрузили на них меня, распутали лошадей и рванули догонять ушедший батальон.

Мы несколько переоценили скорость реакции и возможности немцев. Штурмовики на бомбежку леса прилетели, когда наша повозка уже присоединилась к основной группе, сидящей в соседнем лесу. Девятка самолетов отбомбилась по прилегающей к селу роще, особенно тщательно обработав опушку. В несколько заходов кусты, из которых могла вестись стрельба по штабу, были перепаханы бомбами и политы пулеметными очередями, остальной же лес не особо и пострадал. Конечно, если бы там находились наши люди, это вылезло бы при бомбежке, и тогда самолеты приложили бы дополнительные усилия уже в этом направлении. Так что ушли мы не зря, и вовремя. Кстати, искусственные насаждения, откуда и велась наша работа по селу, не привлекли внимания немецких пикировщиков, и не пострадали.

Три батареи дальнобойных гаубиц, ответа которых я тоже ожидал, вообще не отреагировали никак, как стояли, повернутые в сторону фронта, так и продолжили готовиться к стрельбе по заранее запланированным целям. Зато от этой же дивизии быстро снялся с места ночевки пехотный батальон, и на повышенных скоростях, полубегом, рванул к разгромленному штабу.

Расположившись в стороне и некотором отдалении от этих треволнений, я раздумывал над планированием своих дальнейших действий. Сильно подмывало отправиться к аэродрому, находящемуся в моей прямой видимости. Мины у нас еще оставались, на один заход их вполне хватало, выйти под вечер, три часа туда, самолеты на одинокую повозку реагировать не должны. Заночевать, отработать с утра, до взлета стервятников, все реально, и даже несложно.

Проблема заключалась в том, что фронт стабилизировался. Видимо, советское командование сочло, что стратегически линия фронта выровнялась, окружение больше не угрожает, и решило упереться, подтянув свежемобилизаванные резервы. Надолго или нет, но теперь фронт был сплошным, мешанины частей с разрывами в десятки километров не наблюдалось, и вывести через него колонну с беженцами и ранеными было не то, чтобы непросто, но требовало времени и усилий. Поэтому приходилось, забив на аэродром, думать о том, как закончить миссию по их спасению.

— Тут и думать нечего, — рубанул Попырин, — ночью проходим под самый край, а утром, с рассветом ты обрабатываешь их из минометов, можно и гаубицы трофейные подключить.

— Джалибек, ты с гаубицами разберешься? — Поинтересовался я у присутствовавшего на летучем военном совете старшины.

— Он пусть с минометами, а мои ребята с гаубицами уже разобрались.

Видел я, как они разобрались, с пятисот метров в броневичок попасть так и не сумели. Впрочем, может я к стрелкам излишне строг, гаубица не противотанковая пушка, прямой наводкой бить не предназначена, не знаю, какова там дальность прямого выстрела.

— Хорошо, так и сделаем, пусть твои пушкари работают параллельно минометчикам Джалибека, вреда не будет. Тогда смотрите, — показываю на карте, — проходим к этому холму, там у немцев нечто вроде опорного пункта, но зарылись они небрежно, видно недавно встали, и не собираются задерживаться, надеясь быстро пройти дальше…

— А зачем нам забираться в такую даль, ты же, Лапушкин, отметил линию фронта, вот сюда будет ближе, дорога по ровной степи, оборона у немцев жиже, сам рисовал, или я не так понял?

— Все так, но тут непонятно, чья часть, а прямо за холмом, куда я вас тяну, видел обходящего наши окопы Некрасова. Вот туда, в родную дивизию и выйдем.

Мы подобрались к фронту так, что он проходил как раз на грани моей видимости, я краем радиуса едва цеплял линию нашей обороны.

— Но если мы к тому холму подойдем, нам и укрыться негде, утром будем у немца как на ладошке.

— Ничего страшного, мы начнем рано, еще в сумерках, толком и не рассветет, как проскочим на ту сторону, а если самолеты там достанут, то дома и умирать веселее. — Тупо и не смешно пошутил я.

На этом и постановили, проложили курс по карте, особо тщательно подойдя к мелким деталям маршрута, во избежание произошедших прошлой ночью накладок.