Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий

Душ не слишком помог. В голове по-прежнему был туман, в висках стучало.

— Ты не пострадал? — Аня положила руку мне на ладонь. Я залип смотреть на её руку и, кажется, просидел так довольно долго, потому что Аня начала меня тормошить.

— А? — дёрнулся я. — Да нормально, нормально… Не знаю, правда, что дальше будет. Может, что-то будет. А может, ничего не будет…

— Господи, Семён, ты знаешь, как я испугалась! Да там же… Там же уголовники какие-то были!

— А вы кого ждали? Пионеров-героев?

— Я… Я не думала, что так…

— Добро пожаловать в реальный мир, детка.

Я, наконец, глотнул чаю, но больше расплескал и грязно выругался.

Блин… Что со мной за фигня, а? Да, меня чуть не убили, или чуть не изувечили. Ну и что? Раз я уже с собой покончил, второй раз — чуть не покончил. Почему же теперь так колбасит?! Хотелось самому себе врезать, наорать на себя. Но я понимал, насколько глупо это всё будет и насколько бессмысленно.

— Так. — Аня отодвинула от меня чашку. — У тебя спиртное есть?

— Там, в шкафчике, медицинский спирт, — пробормотал я.

— Ничего себе…

— Мама — медик. Есть свои плюшки…

Аня полезла в верхний ящик, долго там копалась, потом вытащила прозрачную бутылку, плотно законопаченную чёрной резиновой пробкой с куском полиэтилена. Открыла, понюхала, скривилась и плеснула в чашку.

— Давай, — сказала она. — Поможет.

— Знаю, — вздохнул я. — Блин, медицинский спирт я, кажется, лет пятнадцать не пил…

Я залпом прикончил психологически модифицированный чай. Он обжёг горло и все потроха. Я закашлялся, на глазах навернулись слёзы.

— Блин, дура, закусить же надо… — Аня дёрнулась к холодильнику, я остановил её.

— Не надо. Закусь — для слабаков. Слушай, я пойду прилягу… Там…

Туман сгущался. Аня тянула меня в спальню, но я вывернулся и прошёл в зал, на своё законное место. Помню, что рухнул на диван… Дальше ничего не помню.

В этот раз у меня так и не было уверенности, вижу ли я сон, или на самом деле опять очутился там. В этом потустороннем бассейне.

— Ох, Сёма… — Дядя Петя не плавал. Он лежал в шезлонге и загорал под солнечными лучами, которые невесть откуда брались в этом помещении без окон.

— Чё такое опять? — спросил я. — Решили, что я слишком много лажаю, и меня надо переоформить в ад?

— Какой те, на хер, ад? — изумился дядя Петя. — Сплюнь три раза! Пожалей Люцифера, Сёма, живи не греши. Он, конечно, та ещё паскуда, но такого пассажира и врагу не пожелаешь.

Я виновато молчал. Разглядывал свои взрослые руки. Думал, скучаю я по ним, или же нет… Быстро я привык быть двенадцатилетним.

— Как ты там, осваиваешься? — участливо спросил дядя Петя.

— Да вроде, — вздохнул я. — Некоторые трудности, конечно, есть…

— Мне-то не рассказывай. Я всё вижу. Вот зачем ты в бассейн-то нассал, зараза такая? Злой ты, Сёма.

— Сам не знаю, дядь Петя… У меня такие лютые внутренние конфликты…

— А ты б чаще о других думал, а то — о себе, о себе…

— Я, вообще-то, ради других как раз и на стрелку пошёл. Мне оно не надо было.

Дядя Петя как-то мерзко посмеялся — мол, ну да, ну да. Потом наклонился вперёд и внимательно посмотрел мне в глаза.

— А скажи как на духу, Сёма. По жене — скучаешь?

Я задумался. Вопрос… Руки сами собой за сигаретой полезли. Дядя Петя, само собой, протянул лапу. Я поделился. Не жалко — сигареты-то бесконечные.

— Знаешь, по Юнгу, в твоём случае поссать в бассейн — это попытка восстановить утраченную связь с бессознательным. Нелепая и обречённая на неудачу.

Вздрогнув, я вытаращился на дядю Петю.

— Что?

— Что?

— Чего ты только что выдал?

— Да я вообще молчал, Сёма. За жену, спрашиваю, тоскуешь хоть немного?

— Немного — да, есть такое, — признал я. — Ну а как? Сколько вместе прожили. Я вообще-то привязчивый.

— Она тоже тоскует…

Я встал. Запулил наполовину скуренную сигарету в бассейн, видимо, пытаясь разорвать хрупкую связь с бессознательным, по Юнгу.

— Ты мне это нахрена говоришь? Чтоб я пожалел? Чтоб сказал, что раскаиваюсь? Да ни хрена. Мёртвых всем жалко. Это на живых всем насрать.

— Да чего ты ерепенишься-то? — повысил голос дядя Петя. — Я ж тебе просто говорю!

— Попробуй просто не говорить, — посоветовал я.

Я долго ходил взад-вперёд. Дядя Петя, посасывая сигарету, следил за мной сквозь светлый дым. Наконец, я остановился перед шезлонгом.

— Можешь ей передать от меня пару слов? Ну, так же, во сне?

Дядя Петя пожал плечами. Вот жук, блин…

— Может, и передам.

Я закатил глаза:

— Ладно. Чего хочешь? Дар свой забрать? Забирай. Он и так мне не пригождается. Я там уже столько наворотил, что вспоминать смысла нет, всё уже переигралось.

— Не, ты дар оставь. Он тебе ещё сгодится. А пообещай-ка мне одну вещь.

— Ну? — развёл я руками.

— Пообещай, что ту х**ню, которую в тетрадке записал, сожжёшь и забудешь.

Вот это было внезапно. Чего угодно ожидал — не такого.

— Почему?

— Да потому, что говно, Сём. Ты ж писатель. Ты ж проводник божественного в мир. Зачем тебе в таком говне мараться?

— Бабло, — назвал я причину.

— За бабло можешь и получше. Ты не спеши, Сём. Подумай. Оно само придёт, когда время настанет.

Блин. Вот все такие умные, как до советов писателям дело доходит. Аж так рука и тянется в ЧС умника кинуть. Только вот нет тут никакого ЧС. А что самое скверное — сердцем и умом я понимал, что прав мерзавец. Сляпал наскоро какую-то фигню. Съесть-то, может, и съедят, а мне-то самому как будет? Писать вот эту хрень с закрытыми глазами и шёпотом матерясь, а потом — автором считаться. А Катя? Да она со мной на одном поле спать не ляжет, когда поймёт, что я за дрянь пишу.

— Обещаю, — буркнул я.

— То-то же. А передать чего?

Я вздохнул и, посмотрев в сторону бессознательного бассейна, продиктовал:

— Передай, что я её ни в чём не виню. Скажи, что я счастлив. И чтобы она жила дальше.

Грустно посмотрел на меня дядя Петя. Улыбнулся как-то криво, кивнул, и сон закончился. Обратился в непроницаемо-чёрное ничто, в котором я и обрёл вожделенное, но краткосрочное забвение.

28

Разбудил меня «динь-дон» дверного звонка. Сквозь сон я подумал: и кого там принесло? Кто до такой степени оборзел, чтобы ранним утром звонить в мою дверь? И вообще, откуда у меня звонок? Надо отключить эту дрянь. Вот как уйдёт этот диньдон — так сразу и отключу к чёртовой матери.

С такими умиротворёнными мыслями я повернулся на другой бок, обнял жену и погрузился было в сон, но звонок повторился. Да ещё несколько раз, с раздражением. Сука, сейчас я кого-то убью!

Злость меня разбудила. Я, морщась от боли в левой руке, приподнялся и… Волосы зашевелились на голове, дыхание спёрло.

— Ты что тут делаешь? — просипел я, утратив контроль над голосом.

Мгновенно всё вернулось на круги своя. Мне двенадцать. В дверь звонит мама, которая пришла с суток. А рядом со мной, разумеется, никакой жены нет. Это Аня! Звонок её вообще не потревожил, а моё сдавленное сипение сработало, как электрошокер.

Она подскочила, села, уставилась на меня — растрёпанная, ошарашенная. Одетая… Слава богу. Получается, мы вчера ночью просто упали на диван и уснули.

Звонок задребезжал, выражая крайнюю степень нетерпения. Аня побледнела, схватилась за голову.

— Ой… Я уснула! — зашептала она. — Что же теперь…

— Дура! — простонал я. — Пошли!

Я перепрыгнул через неё, схватил за руку, поволок за собой. Аня подчинялась безропотно. Позволила затащить себя в спальню.

— Лезь! — показал я вниз.

Аня упала на пол и ловко переместилась под мамину кровать. Я выбежал в прихожую под непрерывающийся звонковый концерт. Кроссовки — есть, куртка — вот… Я сунул всё это под кровать, почувствовал, что Аня приняла подачу и рванул к двери. Блин, в кухне — спирт, чёрте что… В ванне бутылки! Я ведь и душ принимал, среди них стоя. А, ничего уже не успеть. Психологиню бы свою утаить от материнского ока.