Где деньги, мародер? (СИ) - Фишер Саша

— Да? — Ларошев вздрогнул. — А мы разве собирались?

— Вы разве не помните? — сказал я. — Клады, сокровища…

— Ах, да! — Ларошев хлопнул себя по лбу. — Коненчно! Разумеется! Отличная идея!

Я бы не сказал, правда, что при этом он горел особым энтузиазмом. Похоже, так и эдак крутить в голове мысль о раскрытой тайне происхождения Федора Кузьмича ему нравилось гораздо больше, чем копаться в архиве.

Отдельно стоящего здания архиву не полагалось. Все документы и книги просто сложили в коробки и свалили в полуподвальной комнате. Запиралась эта сокровищница знаний на простой висячий замок. Никаких пометок или табличек на двери не было. Да уж, невежливо они как-то с информацией обошлись… Впрочем, похоже дело было не только в том, что историю сочли непреспективным занятием. Похоже, был еще какой-то скандал, связанный конкретно с Ларошевым. Возможно, кто-то другой и сумел бы отстоять судьбу факультета, но слишком горячему в высказываниях Владимиру Гаевичу это не удалось.

— Вот в этих коробках, — Ларошев обвел рукой картонную кучу. — Материалы по имперской истории. Учебники, таблицы, мемуары… Коробки у дальней стены — это материалы по разным сибирским городам. Копии архивов городских управ, подшивки газет… Видимо, с них нам и следует начать.

— А вот в этих коробках что? — спросил я, ткнув пальцем в несколько одинаковых коробок, на каждой из которых были написано явно даты. 1913–1917, 1934–1936. Расставлены они были не по порядку, правда.

— Это старые личные дела студентов, — Ларошев махнул рукой. — Их сюда свалили, потому что места другого не нашлось, видимо.

«Значит, это то, что мне нужно», — подумал я. Но вслух сказал другое.

— Никогда не понимал, как можно что-то найти в таком хаосе.

— Здесь вовсе не хаос, молодой человек! — Ларошев опять упер руки в бока и стал похож на Бабку-Ёжку. — Да, каюсь, кое-где коробки расставлены как попало, но если знать систему, то можно найти что угодно очень быстро!

Он пустился в рассуждения, активно жестикулируя и, в качестве иллюстрации своих слов, открывая то одну, то другую коробку. Я старался запомнить его объяснения, чтобы когда приду сюда самостоятельно, не почувствовать себя ослом, как тогда в библиотеке.

Через какое-то время стало понятно, что он все больше отвлекается на раздел имперской истории. На какой-то книжке он вообще залип, махнул на меня рукой и уселся в угол, уткнувшись носом в страницы.

Я понял, что теперь я предоставлен сам себе, и могу спокойно покопаться в личных делах студентов. Кого мне там нужно было найти? Катерину Крюгер? Хотя стоп. Вряд ли она сохранила девичью фамилию матери. А замужем она была за Гаврилой Курцевичем. Значит…

Я листал ярлычки, расставленные в алфавитном порядке и радовался, что на самом деле в университете после баниции училось не так уж много студентов. Иначе мне пришлось бы перелопатить просто тонны подписанных папочек, пока я нашел бы нужную.

Ага. Все даже проще. Катрина Крюгер-Курцевич, год рождения одна тысяча девятьсот двадцать первый. Факультет историко-филологический.

Я выхватил из коробки нужную папку. Оглянулся еще раз на Ларошева, но тот так увлекся, что не замечал ничего вокруг. Так что я спокойно засунул не особенно толстую пачку листов бумаги сзади под ремень брюк и собрался уже поставить коробку на место, но обратил внимание, что следующая папка явно была сунута сюда по ошибке. Мирослав Бедный. Мирослав… Где-то я совсем недавно слышал это имя.

Ах да, верно… Это один из тех троих, которым не повезло обзавестись доппельгангерами… Интересно, а почему она здесь, а не на своем месте?

Глава 18. Беги, Лебовский, беги!

— Вот послушайте, Лебовский, что пишет в мемуарах об императоре Александре Первом… — подал вдруг голос Ларошев. Потом поднял глаза и нахмурился. — Что вы там такое нашли?

— Просто открыл коробку студентов, из любопытства, — сказал я и помахал личным делом Бедного. — А тут вот это, прямо сверху. Будто кто-то второпях запихал не на место.

— Что значит, не на место? — Ларошев заложил книгу, которую читал, пальцем и подошел ко мне. — Хм… Верно. От этого подвала ни у кого, кроме меня, ключей нет!

— А это не тот ли самый… Ну, доппельгангер? — спросил я.

Ларошев взял у меня из рук папку и осмотрел. Потом открыл. Еще раз посмотрел на меня.

— У вас отличная память, Лебовский, — сказал он. — Хотите почитать дело?

— А вы бы на моем месте не хотели, Владимир Гаевич? — огрызнулся я. — Сначала мне прямым текстом сообщают, что где-то тут бродит мой злобный двойник и творит всякие мерзости, и что избавиться от него можно, только убив оригинал. То ест, меня. Очень милая перспектива. Конечно же, я хочу почитать! Я все, что угодно хочу, лишь бы вернуть себе нормальное состояние, когда мне не придется каждый раз просыпаться в ужасе от того, что я еще кого-то изначиловал…

— Кстати об этом… А вам не показалось, что Кащеев как-то очень уж спешно от нас сбежал? — Ларошев подозрительно прищурился. — Если кого ваше дело и касается напрямую, так это его!

Он замолчал и многозначительно уставился на меня.

— Что? — спросил я, не вполне понимая, к чему он ведет.

— Думайте быстрее, Лебовский! — он постучал по лбу согнутым пальцем. — Включите мозги, ну! От вашего доппельгангера пострадала его девочка, потом умер Федор Кузьмич со всеми этими… явлениями… Потом он свозил вас к гадалке, которая… Честно говоря, я не совсем уверен, что верно понял все, что она сказала. Зато более чем уверен, что он-то как раз отлично понял! Возможно, мы с вами как раз и не уловили, что именно важного было сказано в этом разговоре… А потом он торопливо сбежал. Вам это не кажется подозрительным?

Вообще-то, до этого момента не казалось. Я мысленно поставил себя на место Кащеева. Вот появился новый студент, возможно перспективный, но пока непонятно. И вот у него обнаруживается проблема. Потенциально смертельно опасная. И избавиться от этой проблемы можно очень простым способом. Как же я поступлю?

— Возможно, вы правы… — проговорил я.

— Нам с вами не в бумажках нужно ковыряться! — воскликнул Ларошев, взмахнув зажатым в руке личным делом. — А немедленно бежать к Гезехусу! Если еще не слишком поздно…

Ларошев бросил личное дело и книгу на коробки и бросился к двери. Помимо воли мне передалось его волнение, и я поспешил за ним. Не забыв, правда, прихватить с собой папку того бедняги. Я не очень пока представлял, что именно мне угрожает, но в одном Ларошев был прав — рановато мне считать Кащеева своим однозначным другом и доброжелателем. Кроме того, я про него ничего не знаю. В общем, незачет, Лебовский, по сбору информации!

Ларошев почти бежал, я едва за ним успевал. На повороте к лестнице он замер, повернулся ко мне и приложил палец к губам. Я прислушался. Никаких подозрительных звуков. В холле явно было довольно много народу. Было слышно, как кто-то ходит, разговаривает вполголоса, стараясь не нарушать тишину альма-матер, кто-то тихонько захихикал. Что-то круглое и стеклянное упало и покатилось.

— Не самое лучшее место для засады, — сказал я. — Владимир Гаевич, если мы будем шарахаться от каждой тени и выглядывать из-за каждого угла, мы привлечем к себе гораздо больше внимания, чем нужно. Внутри университета меня никто убивать не будет, как мне кажется. Так что просто пойдемте к ректору кратчайшим путем.

— Вы плохо знаете Кащеева, — прошептал Ларошев. — Вот как мы поступим. Сейчас я выйду в холл, и если все в порядке, то вернусь за вами.

— Договорились, — я кивнул. И подумал, что если гипотетический убийца прячется среди болтающихся в холле студентов, то вряд ли у Ларошева глаз настолько наметан, чтобы его отличить от других-прочих. А потом мне пришло в голову, что я опять тороплюсь с выводами. Потому что про Ларошева я тоже ни черта не знаю. Увидел кучерявого пьющего парня по прозвищу Бабка-Ёжка, наклеил на лоб ярлык «не опасен» и расслабился. Я усмехнулся. Кажется, у Ларошева есть сверхспособность — заражать всех вокруг своей паранойей. Выпучил глаза, сделал значительное лицо, вытянул палец вверх — и вот я уже прячусь за углом подвала, опасаясь убийц, которых может подослать Кащеев. Смешно.