Новый путь истории (СИ) - Ежов Сергей

Я сразу приложил язык, и печатные платы вошли в обиход радиотехники как естественная составляющая электронных схем. Насколько я понимаю, печатные платы серьёзно уменьшают и вес и габариты электроники.

Для начала мы проверили рацию, передатчик и приёмник на земле, на рядом стоящих столах. Потом растащили столы в разные концы взлётного поля. Передачи слушались превосходно, и наши военные загорелись идеей погрузить рацию на самолёт, и проверить дальность прямой радиосвязи.

Сказано-сделано. В заднюю кабину разведывательного самолёта с собственным именем «Летучая мышь», загрузили увесистый приемопередатчик весом в половину центнера, радиста и офицера, пожелавшего посмотреть на работу рации в полёте. Короткий разбег, и аэроплан типа летающее крыло, легко взлетел в небо. Из средней части вниз свесился тросик антенны, с грузом, и военные, что воздушный, что морской, тут же, едва ли не хором, навели критику:

— Непорядок! Этот тросик… Антенна? Пусть будет антенна! Антенна не должна болтаться придумайте, как сделать, чтобы она крепилась к корпусу, лучше, если изнутри, чтобы враг не знал, как повредить важнейшее средство связи.

— Непременно продумаем, и решим сей вопрос. — спокойно кивнул Рогожин.

Он вообще не выпускает из рук блокнота и карандаша, фиксирует все замечания и свои мысли по поводу текущих испытаний.

— Господа, прошу пройти со мной на крейсер, только там имеется возможность точно измерить расстояние до самолёта. — пригласил нас Никифор Карлович фон Валь.

Мы пошли вниз, к причалу, у которого стоял крейсер. Солдаты из аэродромной команды вслед за нами тащили на носилках радиоприёмник и радиопередатчик, но на крейсер подниматься не стали, а остались на причале. Мы же, поднялись на самый верх, и встали на площадке, у большого дальномера, с размахом окуляров метра три, никак не меньше. У дальномера суетился молоденький мичман.

— Какова дальность, Денис Ерофеевич? — спрашивает фон Валь у подчинённого.

Видно, что командир волнуется, видимо техника ещё даёт сбои, и оператор не вполне опытен. Командир совсем не хочет попасть впросак, и мы его прекрасно понимаем, сами такие. Но мичман, пусть и слегка волнуясь, вполне уверенно докладывает:

— Дальность сорок восемь целых, шесть десятых кабельтовых или девять километров. Дистанция постоянно увеличивается.

Рогожин подходит к ограждению площадки и интересуется:

— Что там со связью?

— Связь устойчивая, поддерживается непрерывно. — поднимает голову старший над командой радистов.

— И каким же образом вы обеспечили непрерывность, позвольте полюбопытствовать?

— Радист решил немного попеть, а мы слушаем, голос у Палыча очень приятный. Хотите, я переключу на внешний динамик?

— Да уж, не откажите в любезности!

Щелчок переключателя, и из динамика льётся приятный баритон:

Наш острый взгляд пронзает каждый атом,

Наш каждый нерв решимостью одет;

И, верьте нам, на каждый ультиматум

Воздушный флот сумеет дать ответ.

Все выше, и выше, и выше

Стремим мы полет наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ.

Звук далеко не идеальный, идёт наведённый шум от двигателей, и сильные помехи от работы динамо и электросетей самолёта.

— Ого! Радио способно передавать и голос? — удивляется фон Валь.

— А вы не знали? — в ответ изумляется Рогожин.

— Откуда? До сих пор все ваши работы были секретны, перед испытаниями я не получал никаких бумаг и пояснений. Для меня передача на расстояние, да без проводов, телеграфных сообщений уже большое достижение, а тут передача голоса. А можно ли убрать шум, или он неизбежен?

— Шум двигателей и винтов самолёта убрать пока не получится, потому что это звуковые волны. — обстоятельно отвечает Рогожин — А вот с хрипами и треском, что происходят от разрядов искры в системе зажигания двигателя и при работе динамо-машины, мы справимся, нужно только провести исследования и эксперименты.

Между тем первый в мире радиоконцерт продолжался:

Прощайте скалистые горы

На подвиг Отчизна зовёт

Уходим в открытое море

В тяжёлый и дальний поход!

А волны бушуют и плачут

И бьются о борт корабля

В далёком тумане растаял Рыбачий,

Родимая наша земля!

— О! Этой песни я ещё не слышал, а ведь настоящая песня, морская! — оживился фон Валь — Непременно приглашу певуна в кают-кампанию, следует угостить господ офицеров новым произведением о флоте. Кто он, ваш радист? — повернулся капдва к Рогожину.

— Прекрасный инженер, дельный конструктор и в некотором будущем вдумчивый учёный. И потомственный дворянин, если вам интересна такая подробность.

— Ах, Пафнутий Львович, не бередите душевных ран! — в шутливом жесте защиты вскинул руки фон Валь — С некоторых пор сословные различия стали стираться, и даже в среду морских офицеров, доселе опутанных сословными ограничениями, влились выходцы их купечества, разночинцев, и даже крестьян и мастеровщины! И что любопытно, они оказались весьма недурными офицерами! Большинство ещё молоды, как например, присутствующий здесь мичман Денис Ерофеевич Самусев, но внушают большие надежды.

— То есть, и ваше личное отношение к сословным различиям изменилось? — спрашиваю у фон Валя.

— Совершенно верно, Ваше сиятельство. В кают-компании мы обсуждали этот вопрос, и кто-то из офицеров высказал мысль, что возможно стоит вообще отменить сословные границы, а титулы присваивать только в знак особых заслуг человека, причём без права передавать титул по наследству.

— Да, такая мысль мне кажется весьма дельной. — оценил Рогожин — Жаль детей, но с другой стороны, у них должен быть стимул развиваться и расти, хотя бы ради подтверждения титула. А кому другому стимул стать основоположником рода.

Я промолчал, но про себя подумал, что мысль действительно хороша, даром что уже второе-третье поколение новоявленных носителей титулов, станет искать возможность закрепить имеющийся титул за собой и родом, а остальным перекрыть такую удобную лазейку. Так было всегда, и сохранится очень долго: люди легко воспитываются и перевоспитываются каждый в отдельности, а вот в виде семьи или сообщества уже много тяжелее. Если же брать целые области и государства, то работа становится безумно тяжёлой, почти неподъёмной.

— Денис Ерофеевич, какова дистанция?

— Сто пятьдесят девять тысяч четыреста восемьдесят шесть кабельтов, в пересчёте получается тридцать пять километров! — восторженно воскликнул мичман — Простите великодушно, но дальше определить не сумею, шкалы прибора недостаточно.

— А ведь звук стал ненамного хуже! — пришел к какому-то решению Рогожин.

Он посмотрел на нас, на радиостанции, на почти невидимый из-за расстояния самолёт, и перегнулся через поручни:

— Иван Ильич, дайте пилоту команду на возвращение. — и добавил, обращаясь к нам — Первый этап я считаю удачным, мнение членов приёмной комиссии зафиксируем во время совещания.

— Разве неинтересно, насколько далеко будет слышно радио? — удивился фон Валь.

— Интересно, Никифор Карлович, и превесьма. Однако, сейчас выйдет простая демонстрация, что слышно далеко, а насколько далеко — не определили. В следующий раз самолёт полетит по определённому маршруту, расстояние до точек прохода будет известно. И пустим ваши крейсера с той же целью. Да не просто так, а учитывая погоду: туман, ветер, сильная облачность, грозовые тучи или полярное сияние. Понимаете?

— О да! К тому же, я полагаю, следует учитывать влияние препятствий: острова, горы, может что-то ещё. Вы совершенно правы, Пафнутий Львович!

— Вот и ладно, что прав. Я уже о другом думаю, господа! Нам надобно строить заводы по выделке радиостанций. И много заводов, целую новую промышленность. Нешто вам не понравился концерт Палыча? Вот и другие захотят и послушать и спеть.