— Похоже, горцы учли свои прошлые поражения. Не лезут, как бараны под нож, на наши пушки, а рассредоточиваются.
— Или ими командует кто-то опытный, — предположил серб.
Горские стрелки залегли в кустах у реки, откуда начали обстреливать наши позиции на стенах из английских винтовок. Пули защелкали по камням бастионов, и один из канониров рухнул с пробитым виском.
— Огонь! — скомандовал наш главный артиллерист Зебург.
И пушки выплюнули очередную порцию картечи по кустам, откуда велась прицельная стрельба. Похоже, попали. Во всяком случае, оттуда больше не стреляли. А наши казаки и солдаты тоже открыли стрельбу со стен. Крепостные стены и бастионы заволокло пороховым дымом. Но, черкесы укрывались от нашего огня мастерски, прячась за ближайшими холмиками, спешиваясь, и снова выскакивая неожиданно, уже в роли пехотинцев, идущих на штурм. А тем временем из-за скал, вплотную к которым примыкали крепостные стены с двух сторон, показались новые фигуры врагов. Пешие горские воины в кольчугах и шлемах тащили длинные штурмовые лестницы.
В этот момент раздались крики со двора крепости. Я разобрал типично русские слова: оскорбления и ругательства в адрес наших офицеров.
— Что за черт? — обернулся Вулич.
Мы бросились к внутренней стороне стены и увидели, как группа солдат, человек двадцать, сбилась в кучу у складов провианта. Они что-то кричали, размахивая ружьями с примкнутыми штыками.
— Похоже на бунт! — воскликнул я, подумав о том, что последние слова умирающего перебежчика оказались правдой.
Один из солдат — высокий, коренастый старослужащий со шрамами на лице, выступил вперед и заорал:
— Довольно нам гибнуть за этих барчуков! Черкесы обещают всем, кто сложит оружие, жизнь и долю вольную! А тем, кто принесет голову офицера, они заплатят золотом!
— Молчать, изменник! Декабриста мне тут решил из себя показать? — прогремел голос Максима Максимовича. Он выхватил пистоль и выстрелил в воздух. — А ну, назад в строй, или расстреляю на месте!
Но, бунтовщики не отступили. Наоборот, они угрожающе подняли ружья. И отступить за угол склада пришлось уже штабс-капитану.
— Ваше благородие! — прокричал мне один из унтеров, — это третий взвод, там служили перебежчики Гордеев и Кирилов… Они еще вчера роптали, что пайку урезали.
Я вспомнил, что Максимыч, действительно, недавно отдал такое распоряжение, чтобы начать сразу экономить припасы, едва горцы обложили нашу крепость со всех сторон. И я понял: страх осады и голода, вместе с льстивыми обещаниями горцев, сделали свое дело, настроив солдат против офицеров. Ситуация грозила стать катастрофической. Снаружи черкесы продолжали штурм, а внутри солдаты подняли мятеж. Если бунтовщики откроют ворота, тогда нам не удержаться…
Я крикнул сербу:
— Вулич, бери казаков и усмиряй бунт! А я останусь здесь защищать стену!
Милорад, хоть и был старше меня по званию, но охотно подчинился. Кивнув, он бросился вниз по лестнице, выкрикивая приказы своим казакам, собирая их вокруг себя. А в этот момент враги уже подобрались к самым стенам. Первые штурмовые лестницы, грубо сработанные из жердей, связанных вместе, с глухим стуком прислонились к стенам. И пешие черкесы быстро полезли по ним наверх. Увидев это, я разрядил оба пистолета в сторону штурмующих, а потом, выхватив шашку из ножен, повел за собой защитников по стене к угрожаемому участку.
А Зебург все командовал на бастионах:
— Еще картечью! Огонь!
Пушки грохотали. Вражеские легкие горные орудия нашим артиллеристам быстро удалось подавить своим огнем. И штурмующие явно несли серьезные потери. Но те из горцев, которые уже оказались слишком близко к стенам, в слепой зоне, где залпы пушек не могли достать их, продолжали свои попытки штурмовать крепостные стены.
Один из казаков, раненый в плечо и бледный, как смерть, обернулся ко мне, крикнув:
— Сзади, ваше благородие!
Я развернулся как раз вовремя, чтобы рубануть шашкой усатого черноглазого воина, вылезающего на стену с еще одной лестницы. Он был в кольчуге с короткими рукавами. Мой удар рассек ему левую руку от кисти до локтя, и кровь брызнула мне в лицо, когда мой денщик Иван свалил супостата ударом приклада. Железный шлем-шишак спас голову врага, но, он все-таки упал, не лишившись сознания и ругаясь по-турецки. Казаки сразу навалились на него, связав и взяв в плен. Как выяснилось, то был не черкес, а турок! И мне сразу стало понятно, кто надоумил черкесов применить штурмовые лестницы: турки, конечно!
Со двора раздался новый гул голосов. Со стороны казармы вырвался взвод солдат с примкнутыми штыками. Впереди бежал поручик Друбницкий. Размахивая саблей, он кричал:
— За царя и Отечество! Ура!
Вместе с поручиком рванулись вперед те солдаты из его роты, кто остался верен присяге. Друбницкий и его бойцы ударили в тыл бунтовщикам. И мятежники, не ожидая такого поворота, дрогнули. Вулич с казаками довершил дело. Через четверть часа мятеж внутри крепости был подавлен.
Но, за это время на стенах уже завязалась рукопашная. Первые горцы, ловкие как кошки, перемахнули через каменный парапет. Я бросился вперед, орудуя шашкой направо и налево. К счастью, тело Печорина отлично сохранило этот навык отчаянного рубаки. И тут на подмогу ко мне на стену подоспел Вулич с казаками. Как раз вовремя. Залп грянул во врагов, лезущих на стены. И я мельком увидел, как супостаты, потеряв весь свой передовой отряд, заколебались, а потом начали отступать. Поняв, что первый штурм провалился, как и мятеж внутри крепости, на который у горцев явно имелся серьезный расчет, князь Аслан приказал своим отходить.
Когда все стихло, крепость представляла собой печальное зрелище: повсюду убитые, раненые, кровь на стенах и под ними. Я понимал, что враги вернутся. Но и мы снова будем их ждать на стенах.
Максим Максимович, голова которого была оцарапана вражеской пулей и замотана в окровавленную повязку, подошел ко мне. Несмотря на бессонную ночь и ранение он выглядел довольным, воскликнув:
— Ну, что, Григорий Александрович, отбились?
— Да, на этот раз, кажется, пронесло. Но, что будет на следующий? — мрачно сказал я.
Штабс-капитан не ответил, направившись к лазарету. Но Вулич, подбежав к коменданту, указал на связанных бунтовщиков, спросив:
— Что с ними делать?
— Расстрелять! — коротко сказал штабс-капитан. — Предателям нет прощения!
Я не стал спорить. На войне действуют законы войны. И это нормально, хотя они и кажутся слишком свирепыми гражданским людям. Но, в боевой обстановке от выполнения этих суровых правил зависит сама возможность победить.
День после отражения первого штурма выдался тревожным. Мы с Вуличем обходили посты, проверяя раненых и подсчитывая потери. Бунт внутри крепости удалось подавить, но тревожный осадок остался. Сколько еще солдат втайне сочувствовали мятежникам? Кто мог быть следующим предателем?
— Надо усилить караулы, — пробормотал серб, закуривая трубку. — И не только у ворот.
— Боюсь, что это не спасет, — ответил я, глядя в сторону черкесского лагеря. — Если среди нас есть еще изменники, они найдут способ передать сведения врагу.
Вулич хмыкнул:
— Тогда, может, стоит устроить провокацию?
Я насторожился:
— Что ты имеешь в виду?
— Подбросить ложные сведения. Пусть горцы клюнут и полезут туда, где мы их встретим.
Мысли серба были не лишены логики. Но времени на такие тонкие интриги не оставалось — враг не собирался ждать. Вскоре дозорные заметили движение в лагере противника. На этот раз горцы не спешили с атакой. Вместо этого они начали возводить какие-то сооружения.
— Что это? — прищурился Вулич, вглядываясь вдаль.
Я поднес подзорную трубу к глазу и увидел, что на другой стороне речки среди деревьев леса, покрывающего противоположный склон, мелькали фигуры людей, тащивших бревна. И я поделился с Вуличем:
— Они умеют делать не только осадные лестницы. Мне кажется, они строят капониры для своих легких полевых пушек, чтобы потом подтащить их поближе.
