Взлет Андромеды (СИ) - Савин Владислав

И самое поганое – что сдавали евреев немцам, свои же соседи! Доносили, где прячутся те, кто на регистрацию не пошел. Правда, и сами гады тоже не пережили – сказали мне в управлении МГБ, куда я приходил узнать:

– Ты самосудом заниматься, не думай! Все, кто виновен – свое получили по закону. Кому вышак, кому двадцать пять, как пособнику – кайло в руки, и на Полярную Магистраль. Ну кроме тех, кто вину свою искупили.

Ага, искупили! Как Митяй Остапчук, который к смерти моих руку приложил, было его имя в бумагах, что мне прочесть дали – а после он еще и полицаем у фрицев служил, но в сорок третьем, почуяв чья победа будет, успел к партизанам переметнуться, после призван был, как наши пришли, и сумел даже медальку «За Будапешт» получить – оттого, ему прощение, ох и добра же Советская Власть к иной сволочи! И работает в нашем селе, как ни в чем ни бывало – фронтовик, герой! Встретил я его на улице – и среди бела дня, при народе, дал в морду, от всей души. Он в крик, милиция прибежала – в общем, погано получилось. Хорошо, там капитан участковый, тоже фронтовик, разобрался. И политику Партии мне прояснил:

– По закону, высшая мера положена лишь тем, к кого на руках кровь. А двадцать пять – тем, кто не искупил. Гражданин Остапчук же, во-первых, непосредственно в карательных акциях участия не принимал, нет у нас таких сведений, хотя искали хорошо. А во-вторых, он воевал не только честно, но и геройски – в наградном листе его вообще к «Славе» представляли, но с учетом его прежних грехов, ограничились медалью. Хотя обычно таким как он наград не дают, а лишь в зачет прошлой вины. Так что сейчас у Советской Власти к нему претензий нет. Чисто по-человечески я тебя понимаю – но предупреждаю официально: устроишь самосуд, ответишь по всей строгости. Тебе за всю семью жить надо – так жизнь себе не ломай по дури!

А эта гнида с битой мордой, еще после ко мне приперся с водкой, мириться. И стал объяснять, что не по трусости было – а тогда казалось, что немцы, это сила, это навсегда. Новый порядок, закон – при котором надо жить и обустраиваться. Но не усердствовал – потому что понимал, а вдруг все назад обернется? И когда обернулось – стал нашим помогать, и в лес ушел, и в немцев стрелял, а когда наши вернулись, то воевал честно, стараясь на амнистию заработать, «ну мне же тут после жить».

– Ты пойми – не всем в герои дано! Мужику, который на земле – эта земля главнее. А уж какая власть, то дело десятое.

А мне слушать противно. Ведь если он один раз переметнулся – то и снова может, если на нас еще какой гитлер нападет? Хрен с тобой – живи, сволочь! Вот только мне теперь каждый день твою харю на улице встречать – да и что делать в родном селе, ни кола ни двора, ни единой родной души не осталось. Хотя и должность мне обещали в амбулатории, и хату предоставить. А я вот пришел на то место, где наш дом стоял и вспоминаю, глядя на пожарище, как тут до войны мы все за стол садились – и тоска такая, что волком вой.

Так вот и записался я в Израиль, добровольцем – для интернациональной помощи еврейскому народу. Не в кадрах – а как вольнонаемный персонал. И тоже насмотрелся, всякого. Израиль после сорок пятого – больше на наш нэп был похож, чем на советскую действительность: частная собственность преобладающая, и вместо руководящей и направляющей Партии, какой-то парламентский бардак. Газеты читаешь (даже те, что на русском выходят) – вообще ничего не понять: об одном и том же пишут по-разному, и не разберешь, что хорошо, что плохо! И в людях меркантильность неприятна – вот отчего я семьи так и не завел: ну не принято было в СССР, когда женщина едва ли не сразу после знакомства спрашивает, «а сколько ты зарабатываешь, а можешь ли обеспечить?». Не монах я конечно, всякое бывало – но так и не встретил в Израиле ту, в которой был бы уверен, что не предаст – с которой можно семью навеки.

Арабы и то, в чем-то симпатичнее казались. Напоминая мне бедных страдающих негров из «Хижины дяди Тома» – может, это русское во мне, страждущих жалеть? Жизнь в этих библейских местах была, ну вовсе не рай – зимы и морозов нет, но земля сухая как камень, с водой проблемы, да еще и мало того что арабы с евреями как кошка с собакой, так еще и между собой собачатся постоянно. Хотя вера и язык одна. Кстати, иврит я так и не осилил – русского здесь хватает, ну и арабских слов, наиболее ходовых, за шесть лет выучил достаточно, чтобы хоть в общих чертах разговор понять. Ну а немецкий в вузе учил, и тоже не забыл еще.

С медициной же у местных, если про деревенских арабов говорить – был просто мрак! Врачи, обученные по современной науке, были лишь в городах (и понятно, лишь для богатых) – а для простонародья наличествовали всякого рода знахари, травники, костоправы, торговцы амулетами, как во времена Гарун-аль-Рашида. Возможно, не все шарлатаны – вернувшись в Союз, мне довелось познакомиться в Москве со знаменитым Бахадыром, который творил невозможное по науке, и кого «дед научил» (значит, какая-то Школа, система, была) – но конкретно про тех, кого я видел тогда в Палестине, ничего сказать не могу. Отмечу лишь, что факт очень высокой детской смертности был явно не в пользу «медицины народной». Еще, женщины у арабов показываться для осмотра не могли даже врачу – который имел право лишь лекарство передать мужу, отцу, брату, иному родственнику, по словесному описанию симптомов болезни.

Война пятьдесят пятого – а что про нее сказать? Тем, кто прошел Отечественную, она показалась совсем незаметной. Запомнилось лишь, что после нее в самом Израиле что-то сдвинулось, в лучшую сторону – перестало быть «мы торгуем, а русские нас защищают». И сам Израиль, прирастя территорией, стал чем-то вроде региональной державы. Что помимо прочего, предусматривало и налаживание здравоохранения на новых землях. Хотя «полевая медицинская служба», как называлась эта организация – тот еще бардак. Вроде, казенная, с государственной поддержкой, с нашим снабжением и матчастью – но крутилось вокруг нее множество мутных личностей, ну прямо как в царском Земгоре в ту мировую войну.

А такие как я – делали свое дело. Следует сказать еще о внутреннем устройстве новых территорий: сектор Газа, долина на юго-западе, вдоль берега моря, что считалась оплотом фидаинов, палестинских националистов, была отдана под оккупационную зону ГДР. В рамках этого же соглашения, немецким товарищам было разрешено устроить там что-то вроде концессии – попросту, колхоз, где местные выращивали апельсины, финики, прочие южные фрукты, для стола граждан ГДР. Напомню, что евреи там прежде не жили – и территория почти не была затронута войной: вторжение Еврорейха в сорок третьем оставило мало следов, поскольку арабы считались союзниками, когда после пришли англичане, боев тоже практически не было, немцы драпали до Суэца; ну и в самую последнюю войну арабы вовсе не показывали нашего упорства, предпочитая разбегаться или сдаваться в плен наступающим советским войскам. В общем, расклад был примерно как на Западной Украине или в Прибалтике – где долго еще после Победы шла война с лесной сволочью. Отличие было лишь в том, что лесов в Палестине нет – и фидаины жили не в схронах, а в деревнях, как обычные крестьяне – подобно не партизанам, а подполью. И хотя немцы наводили там порядок крайне жесткими, даже жестокими мерами – до установления мира и порядка тогда, осенью пятьдесят пятого, было далеко. Тем более, что рядом граница с буржуазным Египтом, и наличествовала граница морская – а контрабанда в этих местах была давним и привычным занятием.

Нас было четверо – я, как старший, и единственный врач. Сара, медсестра – после оказалось, что она не медик совсем, но «очень-очень нужны деньги», а платили за нашу миссию по «фронтовой» расценке со всеми положенными надбавками – ладно, хоть повязку наложить сможешь? Яков, водитель санитарной машины – наш «газон» с кузовом-автобусом, оборудованным как медкабинет [23]. И уже в немецкой комендатуре настояли на включение в состав нашей команды «товарища Кюна». Типичный «колбасник», как их представляют и рисуют – в возрасте уже, брюшко, усики щетиной, только монокля не хватает.