Красные камни - Савин Владислав

Третий урок, усвоенным Мойшей был, что вопреки расхожему убеждению, деньги важный, но не самый главный аспект. Когда некий Чин взял немаленькую сумму, обещав выдать заветный паспорт, а затем прискорбно разводил руками, "ай эм сорру, я обещал старания, но не результат" — и предъявлять претензии было бесполезно. Более высокий статус ("белого человека", ну а нижестоящие, это "негры") автоматически подразумевал, что деньги и прочие ценности, принадлежащие "неграм", это твоя законная добыча, ну а быть "негром" с деньгами означало (к великому сожалению Мойши) перспективу всего лишиться, как только любой "белый" соизволит обратить внимание на твой достаток. И входным билетом в клуб белых людей был американский паспорт — ну отчего жизнь несправедлива, раз его сумел получить какой-то Фаньер, и всего лишь за изобретение "вирусной болезни коммунизма"! Что ж, если нельзя войти в дверь, влезем через окно — ведь Мойша и прежде не только торговал информацией, но и нередко, сам сочинял ее, "репортажи о преступлениях коммунистического режима", и это также было весьма выгодным делом, продавать американским и европейским газетам душещипательные описания красных зверств — к тому же статус американского (без упоминания о действительном гражданстве) журналиста Мозеса Горцмена (первоначально был Майкл, но отчего-то перескочило на Мозес) был неизмеримо выше, чем коммерсанта Мойши Гарцберга. Публика хочет прочесть о зверствах Вьетконга — она получит этот товар!

Потому, Гарцберг решил лично принять участие во вьетнамской экспедиции — хотя в Китае (после своих японских приключений) благоразумно предпочитал не приближаться к линии фронта ближе сотни миль. Однако успех тут был несомненен — экспедиционная армия генерала Ван Гуайлина (в Китае наверное у девяноста процентов населения, одна из трех фамилий, Ван, Ли, Чжан) была не толпой голодранцев, вооруженных палками, а настоящая армия, в еще необмятых американских мундирах, с американским оружием, на американских машинах — десять дивизий, двести тысяч солдат, вполне прилично обученных американскими инструкторами (по крайней мере, сносно совершая тактические перемещения на поле перед взором высокой комиссии). И всего сто тридцать миль, двести километров от границы до Ханоя и Хайфона. При том, что у вьетнамцев, как установлено разведкой, в этом районе находятся (в худшем случае) вдесятеро меньшие силы. Считая скорость марша по плохой дороге (ну откуда тут автострады), двадцать в час, уменьшим еще вдвое с учетом вьетнамского сопротивления — сто тридцать миль, это тринадцать часов до победы. Ладно, вычтем еще ночь, когда нормальные люди отдыхают — все равно, к концу вторых суток мы будем принимать в Ханое капитуляцию коммунистов. Конечно, какие-то коммунистические бандиты не покорятся и снова убегут в джунгли, но о том пусть после у Генералиссимуса Чан Кай Ши голова болит, завоеванное удержать.

Границу пересекли в походной колонне. Где-то впереди слышалась стрельба. Машины едва ползли, со скоростью пешехода, а через час и вовсе остановились. Гарцберг побежал к майору Кейси (главе советников США, прикомандированных к армии вторжения), застал его в компании самого китайского командующего. Оказалось, что перед наступающей армией лежит город Лангшон — но проклятые вьетнамцы, вместо того, чтобы бежать, заняли оборону, и стреляют, и убивают героических китайских солдат!

— Вот проклятые желтомордые — сказал Кейси — будь на их месте Японская Императорская Армия, они совершили бы обход по джунглям, и этот городишко сам упал бы нам в руки, как спелый плод. Но китаезы умеют лишь толпой лезть вперед прямо по дороге, и сразу отступать при малейших потерях. "Мясо" не жалко, его в Китае достаточно — но, черт побери, лично я надеялся сегодня обедать уже в цивилизации, а не походно-полевой обстановке. Сейчас развернем артиллерию — и вьетнамцы пожалеют о своем упрямстве.

На это ушло еще пара часов. Наконец командир артиллеристов телефонировал генералу Ван Гуаймину, что гаубицы на позициях, связь с корпостом на передовой установлена, данные стрельбы по карте рассчитаны, можно открывать огонь. Генерал мяукнул в трубку, дозволяю, и залп прогремел победным салютом, из всех стволов, без пристрелки, как на полигоне. После чего рация завопила — вы куда целились, бараны, ваши снаряды попали по нам! То ли карта оказалась неточна, то ли с корректировкой напутали. Генерал орал в трубку радиотелефона — как понял Гарцберг, передовые роты поспешно отступали, и некому было даже корректировать огонь. Наконец удалось восстановить порядок, опытным путем подобрать дистанцию, и пушки стали обрушивать центнеры стали и тротила на многострадальный Лангшон. Но уничтожить всех вьетнамцев не удалось, когда китайцы пошли вперед, то снова напоролись на довольно меткий огонь пулеметов и минометов. В завершение дня, начался тропический ливень, небеса просто прорвало, текло так, что в метре было ничего не видно — а дорога превратилась в подобие болота, где даже танки и тягачи садились на брюхо, и чтобы протолкнуть вперед джип, нужны были усилия десятка солдат (а на грузовик, и взвода было мало). Гарцберг проснулся утром, будто избитый, промокший, искусанный москитами. А вьетнамцы из Лангшона ночью ушли, увели всех жителей, успели угнать все паровозы и вагоны, взорвать железнодорожные пути, и даже демонтировать и вывезти часть оборудования железнодорожных мастерских.

Весь следующий день Мойша работал — в сопровождении взвода солдат, вытребованных для охраны, носился по улицам первого вьетнамского города, освобожденного от коммунистической тирании, делая фотоснимки. Удалось найти нескольких стариков, не успевших или не захотевших эвакуироваться, Мойша сфотографировал и их, "жители Вьетнама радуются, что стали свободны", их интервью прессе после сам сочиню — через час он запечатлел и расстрел этих же людей, мелким планом, чтоб не видно было лиц, "казнь коммунистических функционеров". Армия не слишком рвалась вперед, желая подтянуть тылы (и конечно, пограбить, что в городе осталось ценного), к тому же погода совершенно не располагала к передвижению по окончательно размокшим дорогам, дожди лили ежедневно — прошло еще целых три дня, пока китайцы наконец решили идти дальше.

— Черт бы побрал. тех, в штабе желтомордых, кто придумал столь гениальный план! — ругался майор Кейси — и наших, кто его одобрил. Сам дьявол придумал Вьетнам как адскую ловушку для любого агрессора — из Китая на юг есть лишь две дороги, одна вдоль побережья, по второй сейчас мы идем. Лангшон стоит в долине, а дальше начинаются горы, заросшие лесом, по которым кроме этого пути, лишь тропы есть, по которым и пеший пройдет с трудом. Да еще и погода — даже в справочнике написано, что в Тонкине сезон дождей, с мая по сентябрь, подождать не могли, когда дороги будут сухие, "по политическим мотивам, необходимо немедленно, сейчас"! В этих местах, и при таком климате, нормально воевать могут лишь дикари, вроде япошек и негров. И еще русские, конечно!

Гарцберг удивился, а разве русские не дикари, в глазах настоящего американца? И они все ж обитают на севере, в холодной тайге, и никак не могут быть привычны к вьетнамской жаре и ливням.

— Те, кто могут сбросить на тебя пятьсот килотонн, уже не дикари — ответил Кейси — а воевать они могут везде. В сорок пятом я был в штабе у Дуга, тогда еще лейтенантом — и помню, как наши парни шутили, если бы сам сатана посмел бы напасть на Россию, кончилось бы тем, что русские захватили бы ад, вытащили бы его владыку на свет и вздернули на своей Красной площади, как бешеного адольфа. Вот почему нам сейчас приходится терпеть их существование в нашем мире — когда у нас будет больше Бомб, мы заговорим с Советами по иному.

После Лангшона лучше не стало, колонны едва ползли, зато стрельба впереди слышалась чаще и сильнее. И все чаще на обочинах были видны разбитые и сгоревшие машины, и трупы китайских солдат, валяющиеся в грязи, никто их не убирал. Затем обстреляли уже и их самих — Гарцберг, Кейси, еще с десяток высокопоставленных американцев и китайцев лежали в канаве, в грязи, вместе с простыми солдатами, а по дороге и обочинам вдоль колонны вставали минометные разрывы (как сказал Кейси, калибр три с четвертью дюйма, не меньше полной батареи). А когда все закончилось, надо было думать, как себя в чистый вид привести — но это были пустяки в сравнении с теми китайцами, кому не повезло, их тела просто стянули за обочину и бросили, не забыв снять обувь и не пострадавшие предметы обмундирования и амуниции.