Дед наклонился к Семену, потрогал лоб и авторитетно заявил, что температура есть. Затем глянул на Переростка и, не трогая его, сказал, что этот бугай тоже пока жив, но дурно пахнет. Было бы неплохо открыть окно, чтоб проветрить. Но тогда уйдет жар, а их надо обязательно пропарить.
— Нельзя парить. Когда температура, ни в коем случае нельзя. Вы же их так угробите! Градусник у вас есть? — повысила голос доктор, стараясь нормализовать ситуацию. — Можно я нормально мальчику температуру измеряю? И снимите с них все одеяла, наконец. Что за дурак придумал укутать больных⁈
Зря она сказала это вслух. Семен, Андрюха и даже Тоня, посмотрели на Матвея Егорыча. Стало понятно, слова врачихи зацепили его за живое. Во-первых, поставили под сомнение его квалификацию и навыки в измерении температуры, а во-вторых…деда только что назвали дураком. Пусть и без умысла. А такое позволительно лишь Зинаиде Стефановне. О чем Андрюха громким шепотом сообщил всем присутствующим.
— Во-первых, милая моя, — встал в позу дед, — Не я шлялся незнамо где полдня, пока люди загибаются в муках.
— Я не загибаюсь, — вставил Андрюха. — Я…
— А ты помолчи, — прервал его Матвей Егорыч. — Это недолго устроить. Чтоб начал загибаться.
— Во-вторых, — вернулся дед к врачу. — Градусник у нас есть. Только вот тебе, а не градусник!
Дед зачем-то сунул врачихе под нос скрученную из пальцев фигуру, в народе называемую «дуля» или «кукиш».
— Ты меня ещё учить будешь, как лечить⁈ Интеллигенция столичная! Да я… да ты знаешь, сколько через эти руки больных прошло! — Матвей Егорыч к той руке, которая изображала «дулю», добавил и вторую. Только развернул ее ладонью к доктору, чтоб та посмотрела на конечность, половину деревни от верной смерти спасшую.
Врач очень офигела от такого представления. По её лицу читалось, она в подобном идиотизме участвовала в первый раз и не совсем понимала, как реагировать. Клятва Гиппократа гласила «не навреди», но ей явно хотелось ударить ненормального деда. Желательно, по голове. Мало того, пацана с температурой закутал, еще к нему второго с температурой положил, а теперь градусник отказывается давать. Псих. Форменных псих! Судя по тому, как часто врач дышала, она пыталась успокоить себя и не стукнуть деда сумкой по голове.
Так они и стояли несколько секунд друг напротив друга. Дед с помощью одной руки, тряс ладонью перед лицом доктора, а с помощью другой, изображал фигуру из трёх пальцев перед носом врачихи, которая, с прижатой сумкой к груди, разглядывала то, что демонстрировал этот психованный старик. Вырвала всех из оцепенения Тоня.
— А давайте Семена посмотрим? Мне кажется, он выглядит значительно бодрее. — Робко вставила слово домработница.
Заодно втиснулась между Матвеем Егорычем и врачихой. На всякий случай. Антонина точно была уверена, что доктор деда бить не будет. Врачебная этика не позволит. Но при этом совершенно не была уверена, что дед не будет бить доктора. Потому что у деда этики нет.
Все разом выдохнули. Матвей Егорыч сел на стул, а врачиха на край дивана.
— Держи градусник, — дед достал из аптечки, которая лежала ту же, рядом, градусник. — Ты это. Не серчай. Я ж не со зла. Как там тебя? Забыл.
— Ирина Ивановна. — представилась врачиха. — Я всё понимаю. Но надо одеяла снять. Смотрите, они все упрели уже.
Через минуту изолятор разобрали. Первым выгнали Андрюху, потому что он точно ничем не болел. Разве только желудок его беспокоил, но Матвей Егорыч сказал, мол, необязательно тратить на Переростка время и лекарства. Всё само у него заживёт, как на собаке. Но можно клизму, если очень хочется. Переросток возразил, что пусть лучше будет собакой, но с достоинством и без клизмы. Семену измерили нормально температуру. Посмотрели горло. Послушали бронхи и легкие. Ничего страшного там не было. Врач прописала лекарства, сказала, что завтра уже пацан будет на ногах, или даже сегодня. Андрюхино очередное предложение «может, зелёнкой всё-таки» в очередной раз отвергли.
В общем, когда пришли домой мы с мажором, все уже были почти здоровы и почти друзья. Дед звал врачиху остаться на чай, но та сказала, что ей ещё надо посетить несколько пациентов. Матвей Егорыч, конечно, предложил послать их к черту. Сказал, не помрут за час, а ежели и помрут, то судьба такая. Но Ирина Ивановна вежливо отказалась, сославшись на то, что иногда счёт идёт на минуты, и ей надо спешить.
Я, если честно, по ее лицу понял, она просто из вежливости так сказала. Даже если и не надо никуда спешить, то по её суетливым движениям было видно, она старается, как можно быстрее, покинуть нашу компанию. На всякий случай.
Когда врача проводили, дверь закрыли и все успокоились, Матвей Егорыч поманил нас пальцем в кухню.
— Ну… Теперь давайте с вами разбираться. — Дед сурово свел брови.
— Твою мать… началось…–Вздохнул мажор. — Не надо с нами разбираться. Не надо нас лечить. И вообще, не надо нас трогать. У нас важное задание предстоит.
— Вот про задание сейчас и поговорим… — Многозначительно заявил Матвей Егорыч.
Глава 5. Жорик.
Отбиться от Матвея Егорыча оказалось вообще непросто. Вцепился намертво. Что за задание? Откуда задание? Кем дадено?
Я сначала отвечал вежливо. Можно сказать, культурно. Тем более, Соколов самоудалился из нашей беседы. Скромненько пристроился в углу кухни на стул, оставив деда Мотю мне. Мол, раз гость мой, то самому и разбираться. Хитрожопый товарищ, однако. Тем более такого напора я не ожидал и начал заводиться.
Потому что, в конце концов, как бы я не уважал Матвея Егорыча, как бы не относился снисходительно ко всем его заскокам, но он мне точно не родной отец и даже не родной дед. Я не знаю, что с ним произошло за эти два года, или совсем недавно, если верить Андрюхиным словам, но он прям борщит. Причем, нехило так.
— Матвей Егорыч, я, блин, взрослый человек. С хрена Вы требуете отчёта⁈ Извиняюсь, конечно, за грубость. Это бред какой-то. Вам не кажется?
— Жорик, какой ты взрослый человек! Тебя же без присмотра нельзя оставлять совсем. Вон, всего лишь пару лет не виделись, и у тебя тут уже какая-то ерунда происходит. — Дед Мотя тоже завёлся.
Умрешь, конечно. Главное, я то к нему не лезу. Только хожу, из разных историй вытаскиваю. Хуже дитя. И он, и Андрюха следом за ним. Как говорится, дурной пример заразителен. Нет, ну, приехали в гости. Ок. Однако, куда ж такие волнения. Теперь еще и отчёта с меня требует.
— Матвей Егорыч, да! Взрослый, прикиньте! Мне так-то двадцать три. Я без чужой помощи так-то, Вы правильно заметили, два года провёл. Ничего, не помер. Видите? Живой. Я понимаю, что Вам не хватает своего сына. Но блин…
Только эти слова вылетели из моего рта, я тут же резко заткнулся. Вот дебил, так дебил. В злости и раздражении ковырнул деда по больной ране.
— Черт…– Я сделал шаг в его сторону. Сам не знаю, зачем. Обнять, что ли. Хотя тоже дурь. Мы ж не девки, чтоб после такого косяка обняться, расплакаться и простить друг другу все обиды.
Или на автомате вышло, что я к нему хотел подойти. Короче, не знаю. Просто почувствовал себя в этот момент полным дебилом. И дерьмом. Очень плохим человеком почувствовал себя.
— Не нужно. — Матвей Егорыч поднял одну руку, притормозив меня на расстоянии, а потом отвернулся к окну.
Мы с ним стояли посреди кухни. Я ближе к выходу, а он — напротив. Соколов ни черта не понял, он ведь не знал историю деда Моти, но догадался и по мне, и по реакции Матвея Егорыча, что я ляпнул какую-то херню. Стас вертел головой, глядя на нас обоих по очереди.
— Да блин. Ну, простите. Я не хотел…
Дед Мотя упорно пялился в окно и мне не отвечал. Даже головы не повернул.
— Так… — Соколов резко поднялся со стула, хлопнув себя ладонями по коленкам, — Жорик, давай, мы пойдем. Переоденемся. Все дела. Пораньше выдвинемся.
— Ты не понимаешь…– Я просто не мог уйти, осознавая, насколько сильно деда сейчас обидел.
