Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Официант как раз принес печень а ля франсе, и я занялся более интересным делом. Распробовал, собрался с мыслями и ответил:

– Увы, не подойду. Одно дело журналист, совсем другое редактор. И со временем у меня беда.

– Опять самому, – вздохнул Вадим Сергеевич. – Ну, материал-то я отберу. Возьму что-нибудь нейтральное, про любовь, про цветы. Первый номер сделаем, а там и писатели подтянутся. Для начала пороюсь в газетах, опубликую что-нибудь старенькое, из Антона Павловича. С этим не ошибешься, да и претензий никто не выскажет.

– И гонорары платить не нужно, – добавил я.

Но добавил, скорее, шутки ради. Мне бы не хотелось уподобляться тем книжным пиратам, из-за которых писатели моего времени теряют до девяноста процентов потенциального гонорара. Чехова уже давно нет на свете, а его наследниками, как помню, являются сестра и вдова. Вдова, которая Ольга Леопардовна, обойдется, а вот Марии Павловне гонорар следует переслать. Как-никак, всю свою жизнь посвятила памяти брата, сумела сохранить для потомков и рукописи писателя, и Белую дачу в Ялте. Но это можно потом, как домой вернемся. Задумавшись о возвращении, мысли перешли к Наталье. Стоп. А чего мы голову-то ломаем?

– Вадим Сергеевич, у нас же есть профессиональный редактор. С опытом работы, с хорошим знанием французского языка.

– Вы не о своей невесте говорите?

Показалось или нет, что в голосе Потылицына появилось некое напряжение? Не исключено. И он, и Александр Петрович симпатизировали Танюшке, возможно, что переживали о не сложившейся личной жизни (да и жизни вообще) у девчонки. А Вадим Сергеевич, насколько я помню, даже пытался ухаживать за девушкой. Но мы эту тему не обсуждали, стараясь загнать поглубже. Вру. Разочек обсуждали, но в другом контексте, а в каком именно, говорить не стану. Читатель у меня умный, поймет.

– Есть возражения? – поинтересовался я.

– Да нет, – пожал плечами Потылицын. – В сущности, какая разница? Если Наталья Андреевна возьмется, мне станет легче.

Да, с самой-то Наташей я это не обсудил. А вдруг она воспротивится? Ну, посмотрим.

– Кроме беллетристов можно еще взять статью одного француза, – предложил бывший поручик. – У него есть готовая, о необходимости русско-французской дружбы.

– Этот француз, не из французской компартии?

– Французская компартия к нам интереса не проявляет, равно как и мы к ней.

Еще бы она проявляла. Французские товарищи осторожные. Если им не дадут «отмашку» из Коминтерна, с русской эмиграцией сотрудничать не станут, а Потылицын и его Ассоциация позиционируется именно как эмигрантская.

– И кто это, если не секрет? – поинтересовался я.

– Хочу доложить, что нашей Ассоциации предложил сотрудничество некий «Кружок друзей новой России». Но руководитель кружка – мсье Ланжевен, он-то, кстати, статью-то и написал, согласен на сотрудничество при условии, что мы не станем выступать против Советской России. Как вам условие?

Я тоже удивился. Обычно, союзы и ассоциации старались лить как можно больше грязи на РСФСР, на руководство страны, не говоря уже о ВЧК, а тут о дружбе.

– Мсье Ланжевен? А чем он занимается? – спросил я.

– Кажется, какой-то профессор, – пожал плечами кавалер. – Что-то где-то преподает. Не то в Коллеже де Франс, не то в школе химии, а может, там и тут сразу.

Ланжевен… Хм. Фамилия показалась знакомой. И ассоциировалась отчего-то не просто с ученым миром, а с нобелевскими лауреатами. Кажется, начинаю вспоминать.

– Случайно, не Поль Ланжевен?

– Так точно, – кивнул Потылицын. – Мсье Поль Ланжевен. А он вам знаком?

Елки-палки! Точно! Вот это и есть тот случай, если зверь прет на ловца. Да еще какой зверь! Поль Ланжевен – ученик Пьера Кюри, научный руководитель двух нобелевских лауреатов – Ирен Кюри и Луи де Бройля. Забавно, я смутно помнил, что Ланжевена связывали любовные отношения с мадам Склодовской-Кюри (уже после смерти мэтра Кюри), но о том, что он был другом Советской России, напрочь забыл. Хотя… он же был антифашистом. Коли антифашист – наш человек.

– Лично нет, но это выдающийся ученый, стоящий у создания самого мощного оружия в мире. Заведующий кафедрой в Высшей школе прикладной химии.

– Кафедра химии? Он что, отравляющие вещества выдумывает? – скривился бывший поручик, успевший повоевать в Первую мировую войну и знавший об отравляющих газах не понаслышке.

– Да нет, Вадим Сергеевич, нечто похуже. Скажите, что вам известно об атомах?

– Атом? Насколько помню, его придумал один из первых материалистов, некто Демокрит, – сообщил Потылицын, посматривая на меня с долей превосходства, как и положено человеку имевшему настоящее образование (гимназия и военное училище), на голову превосходящее какую-то там учительскую семинарию. – Сидел на солнышке, смотрел на бревно и размышлял: как же его расколоть до неделимости?

– Отлично, – похвалил я бывшего поручика, стараясь говорить голосом строгого, но справедливого учителя. – Но вы же прекрасно знаете, что, на самом деле, атомы можно делить?

– Подождите, Вл… э-э Олег Васильевич. Как же можно атом делить, если он неделимый? – ехидно поинтересовался Вадим Сергеевич.

– Поверьте, очень даже возможно. И вообще, на рубеже двадцатого века наука сотворила такое, что раньше бы никому и в голову не пришло. У вас нет карандашика? – поинтересовался я.

Как ни странно, но у Потылицына он нашелся. Подтянув к себе салфетку, я принялся вспоминать курс физики, уже основательно забытый, и рисовать, заодно комментируя:

– Итак, как вы только что мне сказали, атом – мельчайшая частица вещества, но на самом-то деле, он не цельный, а состоит из ядра – вот оно, а вокруг него бегают электроны…

– Что я вам сказал? – опешил поручик.

– А, это не вы сказали? Ну, это неважно. Так вот, вокруг ядра крутятся электроны. Вот так вот…

Потылицын ошалело рассматривал мой рисунок – жирную точку, вокруг которой я изобразил две замкнутые линии с точечками поменьше.

– Само ядро состоит из положительных протонов и нейтральных нейтронов. Нейтроны склеивают все воедино. Понятно?

– Ага, – кивнул поручик.

– Вот и прекрасно. И нейтроны, и протоны совсем маленькие, вроде частичек, что внутри проводов бегают и ток разносят.

Из квантовой физики помню только, что «свету присущ корпускулярно-волновой дуализм», но сейчас это не столь важно. Важно, чтобы поручик проникся важностью темы. И снова продолжил «урок физики».

– Протончики бегают, но у них мощности больше, чем у корпускул, что в электрических проводах. У каждого протончика свой запас электричества. А если они столкнутся друг с другом, что получится? – Потылицын наморщил лоб. Похоже, что у экс-поручика, как и у меня самого, физика вызывала затруднения. Пришлось прийти на выручку. – А произойдет то, что получается, если сталкиваются две грозовые тучи. Шарахнет! Только не как молния, а хуже. Важно только отыскать правильный материал. Есть, скажем, уран. Кстати, француз Баккарель открыл, что он радиоактивный, что из-за него может произойти цепная реакция – источник самой мощной в мире энергии, самое опасное оружие в мире[1].

– М-да… – протянул Потылицын. – Очень интересно, но ни хрена не понятно.

– Мне тоже, – утешил я сослуживца. – Я только знаю, что есть что-то маленькое и очень опасное, а если сделать из урана бомбу или снаряд, то все нынешние боеприпасы покажутся детской игрушкой. И, заметьте, не нужны большие размеры. И будет очень плохо, если такое оружие создаст не Россия, а, скажем, Германия или Великобритания.

– А почему же тогда уран сам по себе не взрывается? – спросил поручик, с подозрением посматривая на меня.

– Так ведь в природе и сера есть, и селитра, но они сами по себе не взорвутся, верно? Их надо вместе собрать в нужных пропорциях, уголь добавить. Чтобы уран взорвался, нужно правильные условия создавать.

– Шеф, а вы точно заканчивали учительскую семинарию?

Сколько раз мне уже задавали этот вопрос, что я уже и сам начал сомневаться – а не было ли в моем провинциальном Череповце филиала Сорбонны или Кембриджа? Но ответил, как полагается.