Клятва врача - Вязовский Алексей

Хороший отель этот «Бристоль». Мне понравился. Даже странно: город так себе, ничего примечательного, а если гостиница с таким названием, то практически всегда крутизна необычайная.

Я дал портье полтинник, который тот принял с огромной радостью. Всё никак не привыкну, что валюта у меня в кармане вполне конвертируемая. А уж серебряная монетка – весьма желанная. Потом схожу в банк, поменяю на марки. А пока Кузьма распаковывает чемоданы, пройдусь на место грядущего конгресса. Проведу первичную рекогносцировку.

Искать ничего не понадобилось. Плакатики, чтобы участники не заблудились, на месте. Даже спрашивать никого не пришлось, как пройти в оргкомитет. Меня там зарегистрировал роботообразный канцелярский работник с лицом из описания в «Семнадцати мгновениях весны» («облик нордический» и прочее), выдав именной пропуск на красивом бланке с надписями готическим шрифтом. И даже сообщил, где остановился герр профессор Сеченофф. В отеле «Бристоль», вот ведь сюрприз!

Тут же, как будто за углом поджидал, примчался какой-то чин повыше. По крайней мере, писарь встретил его стоя. Впрочем, для него любой иной в оргкомитете – уже начальник. Итальянец, что ли? Или откуда-то из южных земель типа Швабии? По крайней мере, жестикулировал он совсем не по-арийски. При этом смешно шевелил нафабренными усами неимоверной жёсткости, что особенно смешно выглядело при довольно рыжей шевелюре. Ко всему прочему он активно расточал запах какого-то парфюма, который, наверное, можно использовать для борьбы с разными вредными насекомыми. Имя его я забыл через секунду, так хотелось с ним расстаться.

Оргкомитет в лице своего представителя выражал сожаление, что я на вокзале разминулся с индивидуально меня встречающим сотрудником, который должен был отвезти герра профессора со всем тщанием в специально отобранный номер отеля… Я даже не стал дослушивать название гостиницы, успокоил поклонника черной краски, что добрался и сам. И пообещал осчастливить их счетом из «Бристоля», раз уж они так за меня переживают. Видать, дорогого гостя хотели поселить в какой-нибудь пансион для коммивояжеров, потому что чиновник утратил энтузиазм и позорно сбежал, пообещав обсудить такое дело с начальством. А мне только это и надо было.

– Герр Баталофф? – спросил кто-то у меня за спиной, когда я уже занес ногу, чтобы начать отходить от стола.

– Да? – повернулся я и увидел того самого господина, с которым мы на вокзале не поделили носильщика.

Лет сорока с хвостиком, добрый взгляд, кажущийся слегка печальным из-за опущенных уголков, волнистые русые волосы, чуть всклокоченная бородка. Очень похож на… Да нет, не может быть!

Незнакомец тем временем чуть отступил назад, снял шляпу и поклонился в пояс.

– Восхищен вашей работой, – сказал он, распрямившись. – Позвольте представиться: доктор медицины Иоханн Микулич-Радецкий.

Точно он! Блин, самый великий хирург всех времен отдает мне честь за мои заслуги! Да после этого и умереть можно, лучшего не случится! Микулич!

– Позвольте и мне высказать восхищение вашими достижениями!

– Но носильщика я вам не простил еще, – улыбнувшись, сказал мой визави по-русски.

Договорились с Микуличем встретиться вечером и поужинать. Будем распушать перья и хвалиться достижениями, как же еще. И хоть я нагло потырил у Иоханна вместе с его американским другом Холстедом пальму первенства первой хирургической бригады, одетой в маски и перчатки, достижений у Микулича хватит еще надолго. Фору в этом он может дать кому угодно. Да и манассеинская операция тоже за ним должна числиться, хотя и исполнена мной усовершенствованным способом.

А мне надо найти Сеченова. Остался практически один день, если не считать сегодняшнего. Послезавтра доклад. Надо согласовать детали, ознакомить Ивана Михайловича с теми задумками, до которых я дошел во время поездки. Да и вообще, после памятного загула в честь наших орденов мы и не виделись еще. Записками обменялись и отодвинули согласование на последний день, как нормальные студенты.

Остановился у стойки портье и надиктовал телеграмму великому князю Сергею Александровичу. Романовы как раз гостят у брата Лизы, великого герцога Гессенского Эрнста Людвига в его охотничьем замке Вольфсгартен. Текст оказался намного короче адреса: в настоящее время обитаю вот тут вот. Конец сообщения.

Сеченов проживал на том же этаже, что и я. Метров двадцать по коридору. Только у меня вид из окон на Унтер-ден-Линден, а у него – во двор. На этом хорошие новости закончились, потому что Иван Михайлович болел. Не то чтобы ухи просил, но чувствовал себя отвратительно. Где-то в пути следования прихватил ангину. Температура тридцать восемь с длинным хвостом, говорит с большим трудом. Только и счастья, что никаких лакун и прочего, обычная катаральная. А то одна радость в жизни была бы, вскрывать паратонзиллярный абсцесс, возникни такой, в условиях отеля. Стрептоцид начал принимать с утра, горло полощет. Лекарство, кстати, местного производства, изготовлено по лицензии. Я немецким фармакологам доверяю, но меньше, чем себе, а потому принес из своего номера не такой красивый, но зато точно правильный препарат.

– Будете переносить доклад? – спросил я, наливая из заварника в чашку Сеченова чай.

– Нет, вы прочитаете, – просипел Иван Михайлович. – Я уже написал в оргкомитет.

Ну да, кто я такой, чтобы у меня спрашивать. Хотя чего переживать? Просто мое выступление вместо десяти минут составит двадцать пять. На репетиции целых полтора дня.

Банально выползти на трибуну и прочитать по бумажке – себя не уважать. Урок в этом деле мне преподал один мой учитель. Совершенно случайно, будучи еще студентом, я увидел, как он, стоя перед зеркалом в пустом кабинете, читает лекцию. Хотя делает это совсем не впервые. Прямо как артист перед спектаклем. Некоторое время спустя он совершенно спокойно в разговоре сказал, что может без подготовки раскрыть любую из трех десятков тем. По два академических часа каждая. Вот это профессионал своего дела. Так что и мне сеченовский кусок доклада предстоит освоить так, чтобы от зубов отскакивало. Успею, материал для меня не новый. А то, что рассказывать придется на иностранном языке, только добавляет изюминку в задание.

Пока я раздумывал о судьбах современной медицины, лежа на неразобранной постели, немецкая почта продемонстрировала похвальную оперативность. Портье принес ответную телеграмму из Вольфсгартена. А ведь прошло всего часа три, не больше. Меня с нетерпением ждут так скоро, как это будет возможно. Хотят порадовать новостью лично? Или что-то еще? А, ладно, можно выехать сразу после доклада. Или окончания пленарного заседания. Гессен, конечно, далековато от Берлина, но за день доберусь. Как говорила одна экспрессивная дамочка, подумаю об этом завтра. Сейчас у меня встреча с коллегой. Поговорим о разрезах, лигатурах и трудностях хирургического доступа к отдельным частям человеческого организма. Или про дам и скачки – как придется.

Глава 18

ХАРЬКОВЪ. «Объявлена программа лекцiй, организованных для женщинъ. Читаютъ профессора университета. Лекцiи начнутся въ началѣ октября».

«СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ». «Въ будущемъ году минетъ 50 лѣтъ службы оберъ-прокурора Св. Синода К. П. Побѣдоносцева и управляющаго Морскимъ министерствомъ генералъ-адьютанта Н. М. Чихачева».

«Фальшивые сторублевки. Кромѣ Петербурга и Москвы, фальшивые кредитные билеты появились и въ Одессѣ. Такъ, на-дняхъ, по словамъ “Од. листка”, въ одесской конторѣ государственнаго банка задержанъ фальшивый кредитный билетъ сторублеваго достоинства. Билетъ этотъ имѣетъ № 232589 и литеры А. Е. Изготовленъ онъ весьма тщательно, и поддѣлку его обнаружить чрезвычайно трудно».

«Вопросъ о реорганизацiи и выдѣленiи отдѣльнаго корпуса жандармовъ, по словамъ столичныхъ газетъ, рѣшенъ въ положительномъ смыслѣ».

ЛОНДОНЪ. «Построенный для русскаго флота контръ-миноносецъ “Соколъ” сдѣлалъ при испытанiи скорости хода 30¼ узловъ въ часъ и является, такимъ образомъ, самымъ быстроходнымъ судномъ въ мiрѣ».