Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр

— Отлично. А сейчас свяжитесь с Соколовым. Он там рядом с Боннэр, кем бы она ни была на самом деле, и с Сахаровым. Пусть достанет ее отпечатки и возвращается вместе со всей гоп-компанией. По Боннэр: просейте всю ее жизнь сквозь мелкое сито. В том числе слухи, сплетни — все, до чего сможете дотянуться, — я говорил, но в голове снова звенело, состояние было такое, будто по мне проехал трактор, причем сначала туда, потом обратно.

— Понятно, перетрясти все грязное бельё, — Марсель нахмурился и встал. — Простите, что вломились к вам так поздно, Владимир Тимофеевич, но вы бы шли в постель.

— Точно, совсем зеленый стали, — заметил Даня, встав из-за стола.

Я вышел проводить их в прихожую.

— А это что за явление? — воскликнул Марсель. Он нагнулся, поднял щенка, взяв за шкирку.

Ася завизжала, и тут же в прихожую, разъяренной рыжей фурией, вылетела Лидочка.

— Немедленно перестаньте издеваться над животным! — прошипела она и тут же, ласково:

— Бедная умная собачка Ася, обижают маленькую!

Она забрала щенка у Марселя и пошла на кухню.

— Ваша? — изо всех сил делая равнодушное лицо, поинтересовался Даня.

— Да, из помойки на днях вытащил. Кто-то выкинул, а я подобрал, — ответил ему.

Даниил покраснел, уши второй раз за вечер стали малиновыми.

— Я вообще-то про девушку, — пробормотал он. — Ваша дочка?

Марсель рассмеялся, и только тогда до меня дошла комичность ситуации.

— Нет, Даня, я твоим тестем не стану, даже не мечтай, — усмехнулся, подумав, что такой зять был бы подарком. — Лида — наша помощница по хозяйству. С Комитета прикомандировали к моей персоне, теперь вот крутит, как хочет. Диктатор еще тот, сегодня столько лекарств в меня впихнула, что не знаю, как сыпью не покрылся.

— И правильно впихнула, по рецепту, все, что доктор выписал, — донеслось из кухни.

— Лида, уши не грей, — проворчал в ответ.

— А вы не… — начал Марсель и умолк, многозначительно посмотрев на меня.

— Отставить намеки! Марс, я бы мог подобное ожидать от Соколова у того язык без костей. Но вот никак не ожидал, что ты обо мне такого мнения, — устало прислонился к стене. — Все, парни, давайте домой.

— Прошу прощения, — пробормотал Марсель, и, вытолкав растерянного Даниила за дверь, осторожно прикрыл ее за собой.

Я вернулся на кухню. Лида сидела возле батареи, прижав щенка к груди. Она всхлипывала, по щекам текли слезы, Аська слизывала их и тоже поскуливала.

— Рассказывай, — я опустился на стул.

Домработница еще раз всхлипнула и помотала головой.

— Лида, как говорят в Одессе, не делай мне нервы. Рассказывай, почему ты не хочешь идти домой? — Я потрепал ее по волосам, забрал Аську и поставил щенка на пол, рядом с миской. Она начала лакать и, конечно, влезла лапами в блюдце.

— Опять микробов наестся, — всхлипнула Лида.

— Лидия, не уходи от ответа, — потребовал я уже строже. — Что у тебя случилось и почему ты не уходишь домой? У тебя вообще есть где жить?

— Я что, так вам надоела? — она взглянула на меня полными слез глазами и…

Про кого другого я бы сказал «заплакала», но Лидочка заревела, как говорят на селе — белугой. Я встал, налил в стакан воды, подал ей.

Он еще минут пять успокаивалась, и когда начала говорить, то слова полились из нее так же, как только что слезы — потоком:

— У меня родители в командировки часто ездили. Они оба инженеры…. Нефтяники… а я с бабушкой. В деревне, с папиной мамой. Она меня любила… — Лида всхлипнула и продолжила: — А другая бабушка, которая в городе, сильно занятая была. Я и в школу там пошла. А потом папу и маму в институт перевели работать, я тоже к ним вернулась. А сейчас они снова в командировке, а с нами бабушка живет… — и она, уткнув лицо в ладони, зарыдала.

— Ну будет, будет, успокойся, — попытался ее утешить. — Если твоя бабушка болеет… — я не успел договорить, как Лида меня перебила:

— Какой болеет? Да на ней пахать можно! Ей еще шестидесяти нет, здоровая, как лошадь! И на пенсии, и в Политехе преподает. Начертательную геометрию… А сейчас решила жить с нами, за мной присматривать, пока родителей нет в Москве. Ходит, вся такая важная, и морщится, как Олимпиада Вольдемаровна когда я пою. А еще постоянно одно и то же говорит: «Ты, Лидия, позор семьи! Тебе родители все лучшее дали, а ты пошла на повара учиться. У тебя не хватило мозгов не то что в институт поступить, но даже подумать о высшем образовании»… А я… я… пока мама с папой не приедут то у вас, то у подружек ночую. А домой не хочу идти.

— И почему? — вопрос, скорее, риторический, и так понятно, но спросил, чтобы Лида снова не зарыдала.

— Ага! А вам бы понравилось быть позором семьи? — Она сердито глянула на меня. — А я как вспомню эту математику… Бабушка весь мозг мне проела этой своей начертательной геометрией, а я только все одно думаю: на черта она мне нужна?

— Бабушка? — уточнил я.

— Что вы такое говорите? Да геометрия жеж! Ну как можно посылать к черту родную бабушку? — возмутилась Лида.

— Ну вот, начала спорить, уже хорошо. Ты не обижайся, что я так резко выпроводил тебя из кухни, но мне с сослуживцами надо было поговорить, — я вздохнул, еще раз укорил себя: зря я сегодня так резко с ней, еще и нечаянно надавил на «больную мозоль». — А так оставайся сколько хочешь. Пока мама с папой не приедут. Или поговорим, чтобы тебе место в общежитии дали.

— Не дадут. У меня прописка московская и площадь позволяет, — Лида вздохнула. — Ой, смотрите, как Аська смешно уснула, прям как ребенок!

Умная собачка Ася спала на спине, раскинув в стороны лапки. Я улыбнулся.

— Лида, я тоже спать, — направился, было, к двери, но Лида окликнула:

— Владимир Тимофеевич, лекарства на ночь выпейте. Они там в блюдце на тумбочке. Я приготовила.

— Спасибо, Лида. Я не забуду…

Думал, усну сразу, но сон, не смотря на общее хреновое состояние, не шел. Что я помнил о Микояне, принявшем такое участие в судьбе матери и дочери Боннэр? Пожалуй, самое важное, что он скоро умрет. Уже в октябре этого года, причем без какого-либо криминала, совершенно спокойно — от старости.

Анастас Иванович Микоян — двадцать седьмой бакинский комиссар. Помнится, был такой известный анекдот в определенных кругах. О том, как товарищ Сталин желал спокойной ночи всем своим соратникам. Пересказывать долго, но Микоян тоже фигурировал в этом анекдоте. Сталин, якобы, перед сном его спрашивал: «Анастас Иванович, напомните мне, сколько было бакинских комиссаров?». «Двадцать шесть, товарищ Сталин!» — отвечал Микоян. «А не помните, кто был двадцать седьмым?». «Не припоминаю, товарищ Сталин», — отвечал Микоян. «А вы припомните, товарищ Микоян, пока мы вам не припомнили»…

И мне, кстати, тоже интересно, как он выжил? Насколько я помню, расстреляли не только комиссаров, но всех, кто был рядом. Но, если не углубляться во все перипетии гражданской войны на Кавказе, то можно сказать что Микоян сыграл в тех событиях очень странную, если не сказать двусмысленную роль. Если подходить беспристрастно, то он, фактически, способствовал расстрелу бакинских комиссаров. И он единственный, кто дошел до советских войск из Закаспийской области.

Командование оккупационного английского корпуса, который в то время находился в Закавказье и в Закаспийской области — нынешнем Туркменистане, фактически закрыло глаза на расстрел комиссаров. И, если бы не не помощь англичан, вряд ли бы Микоян оттуда выбрался живым.

В семьдесят пятом году, если не ошибаюсь, Елена Боннэр с его помощью получила разрешение на выезд в Италию и Францию на лечение глаз. И в то же самое время представляла Сахарова на вручении Нобелевской премии. Ну — так совпало…

Еще припоминаю поездку в Ирак. Простой преподаватель из московского медицинского техникума, Елена Боннэр, вдруг возглавила советскую экспедицию по помощи здравоохранению Ирака. При этом оставив ни с чем профессоров, заслуженных деятелей здравоохранения, известных практиков в области медицины и многих других желающих. Как так? Тоже Микоян постарался? Не сомневаюсь. Вот только зачем?