Курсант: Назад в СССР 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я кивнул.

— Там видно будет… Главное, узнать, что в погребе, а дальше подумаем. Может, и нет там ничего, и все эти рассуждения зря…

— А если есть? Что там может быть такого? Убитые девушки? Но почему тогда оттуда тепло идет?

— Только, Света, ты, пожалуйста, Горохову об этом ни слова. Он все-таки сторонник законных методов ведения следствия и, боюсь, авантюру с проникновением в жилище не одобрит.

— Я тоже такой сторонник, — вздохнула Света. — Но тебе почему-то доверяю. Раз так считаешь, значит, так и нужно поступить. И откуда в тебе такая внутренняя сила только?

— Люди разные бывают, — пожал я плечами. — Невский в двадцать лет уже шведов на Неве крошил.

— Но тебе же девятнадцать, — улыбнулась Света.

— Так это почти двадцать, и дела расследовать все же проще, чем шведов крошить. Или нет?..

***

Горохов еще не вернулся из райцентра, и я, чтобы не терять времени, решил наведаться к родственникам пропавших женщин. Одно дело их показания в томах читать, совсем другое — вживую пообщаться.

Выбрал сначала самую молодую жертву. Ксению Ивановну Пермякову. Пропала она самой первой, в 1975 году, тогда ей было тридцать пять.

Адрес нашел быстро. Судя по материалам дела, жила Пермякова с матерью. Замужем почему-то не была, детей не имела.

Я подошел к неказистому домишке с резными, но давно не крашенными наличниками на окнах и побарабанил по калитке.

В ответ за забором брякнула цепь и затявкал барбос. Заметался на привязи, задыхаясь от злобы, словно цербер. Цепь гремит, и кажется, что сейчас порвется. Смелый песик, когда оппонент за перегородкой находится.

Но лишь только дверь распахнулась, и я шагнул внутрь, пес тут же нырнул в будку и продолжал меня обгавкивать уже из укрытия.

Встретила меня седая, но вполне еще живенькая бабулька в пуховом козьем платке (для деревни — шик), но в залатанной телогрейке.

Я показал курсантское удостоверение, которое, если не вчитываться в должность, ничуть не отличалось от другой ментовской ксивы:

— Здравствуйте, мне нужна Пермякова Антонина Петровна.

— Ой, — всплеснула хозяйка руками, — неужто из-за Сидоркиных милиция приехала? Вот сволочи! Из-за двух куриц заявление написали?

— Каких куриц? — не понял я.

— Что Шарик мой задушил. Сорвался с цепи, шельмец, и шнырь к соседям. А у них куры по огороду разгуливали. Сами виноваты, в курятнике должны птицы сидеть, а не лапы на снегу морозить. Зачем зимой выпускать животину? Вот Шарик их и потрепал, а они сразу заявление на меня накатали!

— Успокойтесь, гражданочка, никто заявление на вас не писал, я по поводу вашей дочери поговорить пришел.

— Ой, — бабулька осеклась. — Сколько лет прошло, неужто нашли что-то?

— Как раз этим сейчас мы и занимаемся, у меня несколько вопросов. Можно пройти?

— Да конечно, конечно, входите, только бардак у меня, не обращайте внимания, я по субботам убираюсь.

— Не беспокойтесь, и не в таких местах бывал.

— Молоденький такой, а уже бывал, — бабуля зажала себе рукой рот. — Ой, простите, товарищ милиционер, что талдычу лишнего. Неужто таких молодых следователями берут?

— Так мы пройдем в дом? — настоял я.

— Да, да, — хозяйка засеменила к крыльцу, а я пошел следом, попутно осматриваясь.

Обычный деревенский двор. Дровенник, неказистая банька, пара сараюшек непонятного назначения. Все как и везде, разве что забор покосился, и хлама из металлолома поменьше — сразу видно отсутствие мужских рук на подворье.

Вошли в дом. Под ногами скрипел песок. Наверное, уборка здесь не каждую субботу. В нос ударил запах застарелого тряпья и кошатины.

Я поморщился, но тут же взял себя в руки.

— Да вы не разувайтесь, у меня все равно не прибрано. Садитесь на табуретку. Вот…

Разуваться я и не думал. Тут впору даже бахилы надевать, чтобы сапоги свои не испачкать.

— Скажите, Антонина Петровна, перед тем, как пропала ваша дочь, вы ничего странного не заметили? В ее поведении. С кем она общалась в последнее время?

— Известно с кем общалась. С колдуном ентим. Чтоб его холера забрала. Девка смирная была, спокойная, а как с ним связалась, будто вожжа под хвост попала.

— Каким колдуном?

— Который голый по деревне шастает и к стыдобе этой народ подбивает. Тьфу, срамота! Куда только вы смотрите?

— Закон он не нарушает, но вы рассказывайте, рассказывайте, может, всплывет что за ним.

— А что рассказывать? Помешалась моя дочь на этих купаниях студеных и босоногих хождениях по стылой земле. Будто ума лишилась враз. Так он ее околдовал, что мать родная побоку стала. Один раз разделась до ночнушки и на улицу вышла. На дворе октябрь уже был. Так я ее догнала и веником отходила и два дня из дома не выпускала.

— А не поздно ли воспитывать было дочь? Ей, насколько я знаю, тридцать пять годков было.

— Тридцать шесть через месяц должно было стукнуть, но она пропала. Сгинула… — бабуля часто заморгала, утирая глаза платочком. — А воспитывать ее всю жизнь можно было. Сама неприспособленная совсем росла. Вот и замуж никто даже не взял. Парни ее сторонились, говорили, что характер у нее странный. Тихий и себе на уме. Вот и ходила моя Ксюшенька в девках. А как с колдуном связалась, совсем норовистая стала. И перечить матери научилась. Да только ненадолго. Пропала моя кровиночка…

Пермякова опять завсхлипывала, но уже больше для театральности.

— А почему вы считаете Ивана Погибова колдуном?

— Так вот какая фамилия у ирода этого! — всполошилась хозяйка. — Говорящая фамилия, будто смерть в ней заключена. А колдун он точно! Это многие вам скажут. Потому как многие зуб на него точили и прогнать хотели, чтобы людей добрых бесовству не учил. Да только не вышло ничего. Вон в прошлом году комбайнер Аким дом его даже спалить хотел. Но спьяну сам на себя канистру с бензином вылил и обгорел так, что помер потом в больнице. А дом целехонек остался. Колдовство, да и только. А полгода назад конюх Василий за женой своей приходил к колдуну и в морду хотел двинуть. Василий мужик здоровый. Кого хошь кулачищем перешибет. Но колдуна не одолел почему-то. Тот ему тумаков надавал и за дверь выставил. Только после этого конюх напился в тот же вечер с горя и уснул под забором. Дело в январе было. Замерз насмерть. Колдовство? Колдовство!. А еще был случай, когда пацаны деревенские залезли к колдуну в дом, думали, найдут, чем поживиться. Но не оказалось внутри ничего. А вот Иван их застукал. Догнать не догнал, но разглядел, кто-такие были, и запомнил.

— И что? — недоуменно пробормотал я. — Тоже скажете, что мальчишки погибли?

Ее длинная, путаная и эмоциональная речь совсем сбила меня с толку, как будто паутиной облепили, прямо из неметеных углов избы.

— Типун тебе на язык, живые они. Только одного из школы исключили за учебу плохую, а второго в колонию для малолетних забрали. За воровство социалистической собственности. Бутылки он пустые из склада сельмага воровал, что люди сдавали.

Антонина Петровна перевела дух и выразительно посмотрела на меня — мол, это ли не аргумент.

— За бутылки в колонию? — я удивленно поднял брови. — Ничего не путаете?

— Так это уже не в первый раз было. И даже не второй.

— Так, может, судьба у них у всех так сложилась, а Иван ни при чем?

— Как это ни при чем? — всплеснула руками бабулька. — Столько душ на тот свет отправил. И Ксюшеньку мою он, паскуда, загубил. Чую я это…

Глава 19

— Успокойтесь, Антонина Петровна, возможно, Погибов не при чем, — постарался я ответить как можно ровнее.

— Вы же милиция, вот вы и проверьте! — брызнула слюной бабулька, уже переключившись на меня. — Пять лет прошло, а никому дела до Ксюшеньки нет. И не одна же пропала. Еще три бабы. Но те гулящие, говорят, были, а моя…

— Вы лучше вспомните, что дочь говорила перед тем, как пропасть? Куда собиралась?