Барометр падает (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

И, наконец, last but not least, он богат, богат, богат!

Именно, подтверждает Чижик, чьи фотографии нередко появляются на газетных страницах. Лаптем щи не хлебаем, средства к жизни имеем достаточные.

И сразу приходит понимание: социализм — это хорошо! Это не «отнять и поделить», это «свобода, равенство, братство, от каждого по способностям, каждому по труду», а поскольку каждый считает, что он талантлив, да и трудится больше всех, то, значит, и жить он будет лучше всех, не так ли? Капитализм мешает дарованиям трудящихся развиться и раскрыться, вынуждает ходить на постылую, скверно оплачиваемую работу, гнуть спины и сушить мозги ради кармана хозяина, а социализм… На Чижика посмотрите, и сразу станет ясно, что такое социализм!

Ну да, я витрина. Потому позволено мне то, что не позволено остальным, и не стоит заблуждаться, что делается это в признание моих заслуг. В Союзе множество людей, чьи заслуги куда весомее моих, факт. Но эти люди заняты: в секретных лабораториях создают секретные бомбы, в секретных КБ — секретные самолеты и ракеты, наконец, просто дают стране угля. Но быть витриной и не могут, да и не хотят.

Эти мысли занимали меня, пока «Волга» пересекала границу двух миров. То есть пересекать ей — дело минутное, но пограничники бдят! Непременный осмотр багажника, проверка документов… В теории дорога занимает тридцать минут, но сегодня все пятьдесят. Выехали мы с запасом, но пункт «Чарли» весь запас съел. Однако, успели. А «Вартбург», следовавший за нами, отстал: проверка портфелей! Вдруг везут врагам что-то важное?

Не везут, не везут. Но проверяют всех, таков порядок.

Ритуал привычный: здороваюсь с организаторами, здороваюсь с судьями, здороваюсь с соперником. Миколчук завел было разговор, что рукопожатия быть не должно, но я посоветовал перечитать условия состязания, в которых ясно прописано: отказ от рукопожатия — автоматическое поражение в партии. Шахматы — это вам не футбол, шахматы — игра джентльменов.

Я заметил, что наши бюрократы — а Миколчук, несомненно, бюрократ, — весьма вольно обходятся с законом, хотя, казалось бы, напротив, они должны держаться закона, как слепой поводыря. Но одно дело — у себя, на своем месте. В Западном Берлине такое не пройдёт. Для Западного Берлина советский бюрократ добыча лакомая, добыча желанная. Опутают статьями договоров, нарочно переусложненными юридическими терминами, а наш бюрократ человек простой, он уверен, что закон для человека, а не человек для закона. И образование у нашего бюрократа — ЦПШ, и хорошо, если ЦПШ. С основами советского права он, быть может, и знаком, но советское право пока не всеобъемлюще, на капиталистические страны не распространяется.

Хорошо, что еще с института Суслик научил: с документом обращайся, как с бомбой, крайне осторожно. Не справляешься сам — зови сапёра, то бишь юриста. И зови хорошего, потому что если рванёт, то рванёт!

Зарубежными контрактами занимается мой добрый друг Ульф Андерсен, шведский юрист и коммунист. А наши бюрократы, во всяком случае, бюрократы уровня Спорткомитета, зарубежного юриста не пригласят. Зарубежные юристы стоят дорого, да еще в валюте. За часовую консультацию просят столько, сколько юрисконсульт Спорткомитета зарабатывает за месяц, да еще в валюте просят! Мир чистогана, волчий оскал, это только чижики могут позволить себе швыряться сотнями.

А Чижик что? Чижик не только сотни, Чижик и тысячи, если требуется, потратит. Потому что помнит слова Ленина: брать адвокатов только умных, других не надо. Дёшево берёте — дорого обходится, это уже не дедушка Ленин, это просто дедушка, Иван Петрович Чижик, учил меня народной мудрости.

Об этом я думал, пока фоторепортеры слепили нас вспышками. Пытались ослепить, но не тут-то было: меня защищали специальные шахматные очки, «Chizzick», сделано в Австрии. Для шахматистов, для всех, кому дороги зрение и рассудок. Фотовспышки, да во множестве, да с близкого расстояния, вызывают световое сотрясение мозга. Последствия — дезориентированность, спутанность сознания, перебои кратковременной памяти, — конечно, менее выражены, чем при сотрясении ударном, но всё равно, зачем они мне, последствия? Ну, и потом, когда вспышки прекратятся, еще несколько минут плохо видно доску, мешают засветы. И я решил надевать очки. Стёкла, темные квадраты, спасают глаза. Дешево и сердито. Всего сорок западногерманских марок без стоимости доставки. Прибыли пока нет, но и убытки мизерны. Посмотрим, что будет после матча.

Наконец, фоторепортёры исчерпали отведенные им пять минут, и Лотар Шмид пустил часы.

Матч-реванш начался!

Анатолий сделал ход с е-два на е-четыре.

На третьем ходу выяснилось, что на доске испанская партия. Ожидаемо. Анатолий хочет вернуть корону, ему и атаковать. Я выбрал берлинскую защиту: корона-то моя, вот я и защищаюсь.

Анатолий задумался. В зале зашевелились: знатоки почувствовали сенсацию. Ладно, не сенсацию, но сюрприз: своим ходом чёрные показывают, что намерены уйти в глухую оборону. Не этого ждали от меня, не этого. Все привыкли, что чижик — птичка боевая. Каааак налетит, каааак распушит, только клочки по закоулочкам понесёт вольный ветер свободы!

И соперник ждал не этого, потому и задумался. Анатолий, конечно, знает дебют. Он не знает, почему я ухожу в оборону, нет ли здесь подвоха?

Наконец, он решился, и сделал рокировку. Я тут же забрал пешку е четыре. Нет, я не атакую, преимущества не имею, пешка легко отыгрывается.

Позиция не нова, позиция известна давно, в прошлом веке её подробно изучал Яниш, но в учебники и справочники она вошла, как Берлинская Защита. Прошу любить и жаловать. И анализы исследователей утверждают: конечно, у черных есть шансы на ничью, но придётся потрудиться.

А я что, разве против? Труд — источник всякого благополучия. Капиталист присваивает плоды чужого труда, а советский человек щедро делится ими со всеми людьми доброй воли. И я делюсь, но не сразу. Сначала новый вариант использую для своей выгоды, а уж потом изучайте, проверяйте, применяйте.

И на девятом ходу я предъявил новинку Анатолию и всему миру.

Нет, это не чудо, оценка позиции принципиально не менялась: у чёрных похуже. И король застрял в центре, и пешки по вертикали с сдвоены. Но как выигрывать белым, непонятно совершенно: ферзей мы разменяли, а без ферзей атаковать сложнее.

Карпов думал. Я тоже.

Анатолий времени не терял. Выглядит куда лучше, чем в Багио. Умеренный загар, небольшая, вполне уместная полнота, движения спокойны и уверенны. Хорошо подготовился физически. А специальная шахматная подготовка у него всегда самой высшей пробы.

А я? Руки не трясутся — уже славно.

Белые пришли в движение. Словно сбылись мрачные прогнозы защитников природы: Антарктида растаяла, и вода стала поглощать королевство чёрных, грозя утопить. Но нет, замок стоит на холме, стены его высоки, отсижусь.

Карпов атаковал непрерывно, но без авантюр. Я аккуратно отсиживался за стеной, перебрасывая силы согласно данным разведки. Не танец с саблями, а марлезонский балет.

Когда стало ясно, что осада бесперспективна, Анатолий предложил ничью. На сороковом ходу, зрители должны чувствовать, что артисты, то есть шахматисты, сыграли полную версию спектакля. Я для вида подумал полминуты, и согласился. Мне — да не соглашаться?

И завтра скрипеть доигрывание, в котором меня бы возили физией по доске? Нет, ничья была совершенно справедливым исходом, но вдруг, уставший, я бы обдернулся, перепутал порядок ходов, наконец, просто бы зевнул?

А я устал. И физически, и ментально. Все эти перелёты, переезды, перестрелки… Неважная подготовка к матчу.

Зато завтра доигрывания не будет, отдохну. Понедельник неигровой день. Опять отдохну. И ко вторнику приду если не в оптимальной форме, то в сносной.

Обменявшись рукопожатиями — корреспонденты опять слепили вспышками, — мы разошлись по своим углам ринга. По комнатам, которые предоставлены участникам. Пресс-конференция начнется через десять минут, и эти десять минут мы можем побыть на своей территории. Ну, как бы на своей.