Клятва разведчика - Верещагин Олег Николаевич

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68

Но что поразительно — меня просто удивляло, насколько разнообразны были интересы этих ребят. Они не знали, конечно, многого из того, что знал я, но это просто потому, что в их времени не было вещей, о которых я знал. А вот широчайший кругозор (на любую тему, за что ни возьмись, у них имелось своё мнение и неплохой набор знаний!) и невероятная любознательность (узнавать новое им доставляло искреннее удовольствие!), упорство в любом деле и спокойная храбрость в этих отношениях ставили их на голову выше ребят из нашей дружины (а мы в тех же отношениях были на две головы выше обычных наших ровесников!) Я даже терялся временами — куда всё это делось?! Если бы такие мальчишки в достаточном количестве имелись в нашем времени — они без взрослых замирили бы Чечню, отвоевали Крым, начистили рыло штатовцам и подняли бы ВВП в десять раз за год. Они родились и выросли при Советской Власти… И, глядя на них, я серьёзно усомнился в том, чему меня учили на уроках истории — про Сталина и про тоталитаризм… Может ли быть плохой власть, которой зачем-то нужны такие люди? Ведь не сами они такими стали — их такими воспитали! А если наша власть воспитывает нас на «Фабрике Звёзд», «Доме-2», игровых автоматах, пивных фестивалях и канале МТV — выходит, и это кому-то нужно?! Но дальше думать было жутковато, если честно…

А ведь внешне и вообще — они мало чем от нас отличаются, эти ребята, с которыми я делил землянку. Забавляясь, я искал чисто внешние аналогии… и вдруг понимал, что Сашка, например, довольно сильно похож на Сашку Головина, героя нескольких «Ералашей» и нового фильма «Кадеты», который я смотрел перед самым своим «отлётом». У Юльки что-то общее с одной девчонкой из параллельного, с которой я пару раз целовался. И другие, если присмотреться, кое-что мысленно убрать, кое-что дорисовать, похожи не на того, так на другого моего знакомого, очного или заочного… Может быть, мы и внутренне не так уж отличаемся от этих, из сорок второго — только поскреби?.. Не знаю. Так я ни до чего и не додумался, хотя времени было немало для раздумий — разведка не особо оказалась загружена работой, хотя до конца мая отряд провёл почти дюжину диверсий на железной дороге, пустив под откос три эшелона и взорвав два моста. (Когда я высказал свою идею насчёт ненужности подрыва рельсов, то со мной быстро согласились.)

У меня, впрочем, было ещё дело — я работал радистом. Хокканен взял с меня подписку о неразглашении и время от времени я отправлялся в командирскую землянку и занимался то вполне понятными, то совершенно неудобоваримыми делами вроде передачи бесконечно-утомительных групп цифр. Дела на фронтах шли плохо — это я тоже узнавал из радиопередач. Немцы прорвались на Кавказ и к Сталинграду, штурмовали Севастополь. Нами они тоже, кстати, начали нехорошо интересоваться. Три взаимодействующих партизанских отряда — это почти триста человек. И нашуметь они могут так, что ого. По сведениям оживившихся в окрестных сёлах наших агентов враг активизировал разведку, несколько раз прочёсывал лес (но достаточно тупо) и раза два бомбил казавшиеся подозрительными места всё с тех же бипланов. Ясно было, что рано или поздно они возьмутся за нас всерьёз.

Ну что ж. В конце концов, это означало всего лишь, что нашим на фронте будет ещё чуть-чуть полегче.

25

Юлька учила нас метать ножи. Учила уже довольно давно, мы устали и в сущности учиться-то продолжал только я… да и то потому, что мне обалденно приятно было находиться рядом с Юлькой и прикасаться к ней… а когда она прикасалась ко мне — было ещё круче. Сашка вообще отсутствовал. Летний денёк — во, солнышко припекало. Макс Самохин напевал — негромко, но приятно:

— Уфф, устала, — призналась Юлька, — всю руку отмотала… Борьк, а может, ты чего споёшь? — она повернулась к новеньким. — Он такие песни знает… — Юлька покрутила пальцами в воздухе. — Странные, но… в общем, короче, сами услышите.

— Ладно, — кивнул я, бросая финку последний раз и усаживаясь на бревно. —

Гитару мне… чего, нету? Жаль. Тогда так терпите…

Я пел, открыто глядя на Юльку и улыбаясь ей.

Странно и интересно было видеть, как они слушают мои песни. Я ничего не имел против песен этого времени — и раньше не имел, а тут они мне стали даже и нравиться. Но, видимо, чего-то всё-таки не хватало в бодрых песнях тридцатых, раз ребята и девчонки (да и взрослые бойцы, иной раз, и сам непоколебимый Илмари Ахтович — правда, он всегда вздыхал и говорил в конце: «Ты символист, Борис, а не советский пионер!» — но потом заказывал, когда мы сидели в землянке, чаще всего «Пацанов» Шевчука) слушали полупонятные строчки о группе крови на рукаве, о мёртвом городе, который хоронит свои голоса, об эхе в горах, поющем голосами друзей-мальчишек, о том, что я тебя никогда не забуду и никогда не увижу… Звали по вечерам то к тому, то к другому костру под плотные навесы, просили немного стеснённо: «Спой-ка какую из своих, а, Бориска?..» Тётя Фрося, например, полюбила слушать… «Крылья» «Наутилуса», хотите верьте, хотите нет. И почему-то всегда всхлипывала под неё. Уж не знаю, какие там у неё были ассоциации…