О Тех, Кто Всегда Рядом! (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович

— Я приму ваши дары, — важно говорит моя спутница. — Ведите.

Все трое разворачиваются и, полусогнутые, спешат куда-то в сторону от маяка. Они постоянно оглядываются, удостоверяясь, что чудесное видение не исчезло, а следует за ними.

Жилище семейки находится с другой стороны дороги, оно скрыто от глаз круглыми валунами, валяющимися на берегу повсеместно. Дом невелик — всего в две комнаты. Поодаль виднеется еще какая-то постройка — то ли хлев, то ли сарай, разобрать невозможно.

Внутри витает какой-то тяжелый спертый запах, будто дверь наружу открывали не позже прошлого года.

Стол у смотрителя маяка не блещет разнообразием, но то, что на нем есть, присутствует в избытке — пять круглых буханок серого хлеба, целая бутыль молока, огромная тяжелая сырная голова, пара мисок остропахнущих овощей, какие-то травки, наваленные ароматным снопом… Мяса нет. Никакого. Ни рыбы, ни птицы, ни завалящего порося.

Хине-Тепу отламывает кусочек от каравая, кладет в рот и показательно пережевывает. Наверное, это какой-то неведомый ритуал? Потом остроухая вытягивает руку над столом и в нее тотчас вкладывают глиняную кружку до половины наполненную молоком. Она мочит в нем губы и ставит плошку на стол.

— Кто вы, люди? — только теперь спрашивает кровососка.

Бабища открывает было рот, чтобы вывалить на гостью самую достоверную информацию, но глава семьи запускает в нее деревянной ложкой и, восстановив таким образом старшинство, отвечает сам, умудряясь совместить в интонациях крайнюю степень угодливости и какое-то подобие достоинства:

— Уважаемая высокая госпожа! Я поставлен сюда городским старостой следить за маяком, дабы не допускать крушение судов на этом мысу. Зовут меня Иштван из рода Салернских Иштванов. Это моя жена — Старка, а этот мальчик — наш единственный сын. Имя ему дали при рождении такое же как мне.

— Благодарю тебя, Иштван, за предоставленные дары. Благодарю за кров и добрые слова. Ты позволишь нам остаться здесь на несколько дней?

И в этот момент я понимаю, что значит выражение «свалилось счастье». От радости бедолагу Иштвана прямо-таки выворачивает наизнанку! Он подпрыгивает, едва не стукаясь темечком о потолочную балку, он открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба — должно быть, ищет слова, но их не хватает.

В конце концов, он снова шлепается на колени, подползает к Хине-Тепу и поскуливая от восторга, просит:

— Благослови! Благослови меня и семью, высокая госпожа! И оставайся здесь сколько пожелаешь!

Его семейство повторяет действия папаши Иштвана и замирает перед ангельским ликом кровососки.

На меня никто из них не обращает никакого внимания — словно я какая-нибудь крынка разбитая. Им нет до меня никакого дела и я, пользуясь моментом, набрасываюсь на угощение. Молоко оказывается козьим, хлеб немного кислит, зато печеные овощи, незнакомые мне совершенно, очень вкусны.

Пока я вырезаю из головки сыра приличных размеров кусок, Хине-Тепу возлагает свою маленькую ладонь поочередно на головы всех троих.

— Благословляю тебя, Иштван, на долгую безбедную и бесхлопотную жизнь, — гладит она спутанные мокрые волосы смотрителя.

— И тебя, Старка, благословляю на мир и любовь, — опускается рука остроухой на чело бабищи.

— И тебе, молодой Иштван, желаю удачи, — и плечи мальчишки трясутся от счастливых рыданий, от доставшегося ему дара. — Дарю тебе умение всегда попадать стрелой в выбранную цель. И умертвлять живых одним выстрелом. На три года.

У парняги нижняя челюсть падает на грудь.

— О, высокая госпожа! Достойны ли мы таких даров? — голосит Старка.

— Владейте, — Хине-Тепу поднимает над их головами обе руки и замысловато шевелит пальцами. — Все будет так, как я сказала.

В следующий миг они все вместе подскакивают и начинают носиться по дому, стукаясь лбами в дверях и собирая какие-то тряпки. Но выглядит их беготня как-то непривычно — вроде и стараются быть быстрыми, но больше всего это похоже на скачки беременных лягушек и совсем не сравнить с тем ураганом, который устраивало семейство квартального Луки, когда получало очередное задание главы семейства.

— Спасибо, высокая госпожа! — орут они наперебой каждый раз, когда оказываются возле Хине-Тепу.

Постепенно я понимаю, что передо мной разворачивается импровизированная уборка дома — куда-то исчезают разбросанные всюду вещи, на глазах становится чище и уютнее.

Иногда, когда старший Иштван оказывается неподалеку, я слышу его бормотание:

— Я знал, знал, что сегодня самый необычный день, самый важный! Землетрясение, шторм, открылись ворота в древний город! Господи, за что мне столько счастья в один день? Чем заслужил я милость твою?

Он беспрестанно бормочет подобную ахинею и тем смешит меня до боли в наполняющемся животе. Но я не позволяю себе расхохотаться в голос, сильно сжимаю челюсть и давлю приступы смеха.

Пока я насыщаюсь и наблюдаю, суета прекращается; все трое стоят в дверях и смотритель маяка заявляет:

— Живи здесь, высокая госпожа, сколько захочешь! Если мы понадобимся, только крикни — Иштван всегда будет сидеть перед дверью и ждать надобности в наших услугах!

— Благодарю тебя, добрый хозяин, — вежливо отвечает Туату. — Ступайте.

Они выметаются за порог, а я запиваю завтрак молоком и, сыто отрыгивая, спрашиваю:

— Что это было?

— Ты про Иштванов? — уточняет Хине-Тепу.

— Ага. Чего это они перед тобой так лебезят?

— Здесь другой мир, человек Одон. Совершенно другой. Здесь мы — Высокие господа алфур, желанные гости в каждом доме, здесь мы — предвестники небывалой удачи, здесь мы для каждого жителя от короля до раба на галерах тот недостижимый идеал, который заставляет людей тянуться к высокому и верить в лучшее. О нас слагают добрые сказки, нам поклоняются, нас ждут…

— Подожди-ка! — останавливаю ее странный рассказ. — И вы здесь никого не жрете?

Она загадочно улыбается мне:

— Нет. Почти никогда. Если такое и случается — они об этом не знают. А те, кто знает, умирают счастливыми.

Мне трудно понять это странное разделение: почему в моем мире эти существа заменили собой естественную смерть, а здесь являются олицетворением жизни. Не понимаю.

— Они что здесь, невкусные?

Кровососка смеется. В своем новом облике она нравится мне гораздо больше — она такая живая, такая… Если бы не знал, что такое она на самом деле, я бы непременно влюбился.

Ее голосок звенит музыкальным колокольчиком:

— Они такие же как вы, Одон. Точно такие же.

— Тогда почему?! — ору в голос, не стесняясь, что меня услышит тощий мальчишка. — Тогда почему вы превратили мой мир в… скотобойню? — я с трудом нахожу подходящее слово. — Почему мы должны быть несчастны и умирать по вашей прихоти, а они здесь — наслаждаться жизнью? Ответь мне?!

Она грустно смотрит мне в глаза и тихо вздыхает:

— Ты плохо помнишь наши беседы, Одон. Я уже говорила тебе, что Сид Беернис этого не знает и очень желает узнать, почему так случилось.

Я вспоминаю что-то подобное и потихоньку успокаиваюсь. Но просить прощения не буду за свои слова никогда!

— Двести лет назад и в твоем мире, человек Одон, к нам относились вот так же. И всякий был рад увидеть чистокровного Туату.

Я не верю ее словам — очень уж нынешняя реальность отличается от того прошлого, которого, наверное, и не было вовсе. Да и дед говорил, что встреча одинокого путника с этим племенем всегда и в прежние времена заканчивалась исчезновением несчастного бедняги.

— Здесь нет Анку?

— Ни одного, человек Одон.

— И умирают здесь все от старости?

— Нет. — Хине-Тепу подходит к мутному окну. — Тридцать лет — это не старость. От старости здесь умирают тоже редко.

— Что же их убивает?

Мне непонятно — как это, когда нет Анку и Туату, этих ненавистных кровососов, — как можно умирать, не доживая жизнь до конца?

— Болезни, войны, голодная жизнь. Здесь тоже все непросто, человек Одон. Здесь люди сами убивают друг друга без всяких Анку.