Испытание морем (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

— Принеси мой набор пожалуйста.

— Конечно, сеньор Иньиго, — он кивнул и вскоре принёс листы бумаги, угли и мольберт.

Гонсало Чакон и сама Изабелла с удивлением на всё это посмотрели, поскольку по прибытии в Аревало я ещё ни разу не рисовал. Я же, прикрыв глаза вспомнил принца и открыв их, взяв уголь в руки, стал со скоростью принтера делать его фотографию. Ничем другим я не мог это назвать, поскольку творчеством делать точную копию портрета человека, у меня язык не поворачивался. На всё ушло минут двадцать, и я вручил Изабелле готовый чёрно-белый портрет юного принца.

— Держите.

Та, открыв рот, как впрочем и управляющий замка, смотрели на рождённый прямо на их глазах точный портрет.

— Я не знал сеньор Иньиго, что вы так хорошо рисуете! — изумился сеньор Чакон, — принц, словно живой!

— А меня, меня вы, также сможете нарисовать? — тут же попросила у меня Изабелла.

— Конечно, — кивнул я, — сядьте удобнее и выглядите красиво.

Девочка поправила платье, поправила чепец, и подняла подбородок. А я же стал рисовать не эту инфанту, а ту, которая сидела у меня на кровати, со скрещёнными на груди руками и весьма упрямо выглядящую.

Рядом со мной вскоре начали фыркать мужчины, когда стали видеть отличие того образа, который пыталась создать Изабелла, и того, что появлялся у меня на листе бумаги.

Наконец Гонсало Чакон зажав рот, отошёл от меня, а следом за ним и Алонсо, не в силах выдержать смех. Изабелла удивилась их поведению, заподозрила неладное, стала злиться, и оттого, мой образ получился ещё лучше, чем я задумывал изначально.

— Вот моя принцесса, держите, — закончив, я протянул ей рисунок.

Она с радостью его взяла, посмотрела на упрямого ребёнка со скрещёнными руками и весьма набыченным видом и молча порвала рисунок.

— Наш повар нарисовал бы лучше, — с этими словами, она гордо удалилась.

Правда вскоре пришла Клара Альварнаэс и с виноватым видом попросила у меня нарисовать ещё раз тот же образ. Я понял, кто её послал, так что не стал ставить женщину в неудобное положение и нарисовал то же, что и несколькими десятками минут раньше. Едва взглянув на готовый портрет, женщина всплеснула руками. Она наклонилась, подняла клочки бумаги от прошлого портрета, собрала их и сравнила, затем посмотрела на меня.

— Изабелла сказала, что вы нарисовали чудовище, а не её, — женщина расстроенно посмотрела на меня, — но это же великолепно, сеньор Иньиго! Я никогда не видела ничего красивее этого!

— У всех разные понятия о красоте, сеньора Альварнаэс, — успокоил я её жестом, — инфанта должна понимать, что не всё в жизни будет так, как хочет она сама.

— Конечно сеньор Иньиго, ваши уроки ещё самые безобидные, — вздохнула она и с надежной попросила, — я не покажусь вам слишком наглой, если попрошу нарисовать и меня тоже?

Я протянул руку и показал на стул рядом.

— Всё равно жду, когда закончится урок фехтования у Альфонсо, я обещал ему урок шахмат.

— Благодарю вас, сеньор Иньиго, — женщина улыбнулась, поправила свою одежду и замерла.

Когда спустя двадцать минут я протянул ей готовую работу, женщина ахнула и не смогла сдержать слёзы.

— Благодарю вас, сеньор Иньиго! — она, прижав рисунок к себе, стала мне кланяться.

— Это просто рисунок углём, сеньора Альварнаэс, — попытался успокоить её я.

Гонсало Чакон рассматривая портрет жены, качал головой. Клара выглядела словно живая, настолько точно было всё передано художником, внешний вид которого никогда бы не сказал постороннему человеку о том, какие таланты скрываются в этом неказистом и тщедушном теле, которое не могло даже самостоятельно ходить.

— Изабелла тоже получилась превосходно, я не могу без смеха смотреть на её упрямо сжатые губы, — сказал он со вздохом, возвращая лист бумаги жене, — каждый раз вспоминая что-то, что она мне с таким видом заявляла сама.

— Граф просто удивительный человек, — женщина покачала головой, — хотя конечно преследующий и свои цели тоже.

— В этом нет ничего удивительного, — Гонсало Чакон пожал плечами, — к тому же я узнавал, Фердинанд Арагонский не худшая партия для Изабеллы, есть гораздо хуже кандидатуры, которые для неё приготовил король Энрике.

Клара побледнела.

— Он уже об этом думает?

Гонсало Чакон кивнул.

— Он предлагает её всем, но ввиду возраста Изабеллы пока нет ответов, короли думают.

— Бедное дитя, — на глазах Клары появились слёзы, — инфанта думает, что сама выберет себе мужа.

— К сожалению, мир жесток, — Гонсало Чакон расстроено обнял жену, — даже мы вынуждены будем выполнить королевский приказ, если Энрике прикажет отвести Изабеллу к её будущему мужу.

Клара вздрогнула и заплакала. Королевские дети стали для неё словно родными и плохой судьбы для них она не желала.

4 октября 1457 A . D ., замок Аревало, королевство Кастилии и Леона

Шла третья неделя моего прибывания в Аревало. Меня постоянно упрашивали Гонсало Чакон с женой, молил Альфонсо, остаться у них ещё на неделю, но я отчётливо понимал, что нужно ехать в Сеговию, где меня ждали две крайне важные встречи. Так что скрепя сердцем я каждый раз назначал дату отъезда и каждый раз переносил её на ещё на несколько дней.

Гуляя по галерее на руках Бернарда, и смотря на раскинувшуюся долину за замком, я внезапно услышал громкие крики и повернул голову в сторону, откуда они раздавались.

— Проклятые монеты! Проклятые монеты! — какая-то женщина в хорошем платье, но с непокрытой головой, билась в истерике в руках двух служанок, пытаясь прорваться ко мне.

— «Это видимо и есть королева, — понял я, поскольку если в замке и была запретная тема, про которую старались не говорить, так это про мать Изабеллы и Альфонсо, которая повредилась рассудком после того, как её изгнали в ссылку из королевского двора. С тех пор, её душевное состояние только ухудшалось, она разговаривала с давно умершими людьми или вот как сейчас, говорила никому не понятные вещи».

— Подойди к ней, — попросил я швейцарца и когда он сделал несколько шагов ближе, я низко поклонился растрёпанной женщине.

— Ваше высочество, приветствую вас, я граф де Мендоса.

Услышав мой голос и то, что я назвал её королевой, она сразу стала успокаиваться. Даже выпрямилась и стала стоять ровно.

— Да, я королева! Я королева, — пробормотала она, затем посмотрела на меня, — Мендоса верны. Ты верен своей королеве?

— Верен, Ваше высочество, — кивнул я, и это её успокоило.

— Проклятые монеты! — она внимательно посмотрела на меня, — ты ищешь проклятые монеты⁈

— Да Ваше высочество, — согласился я, стараясь не выразить своего удивления, — вы знаете, где они?

— Ах, Лувр, Версаль, — забормотала она, — Эйфелева башня, зачем я это всё променяла?

Тут я сразу насторожился, поскольку она говорила вещи, которых не могла знать женщина из этого времени, всё это появилось гораздо позже.

— Ваше высочество, вы знаете где их найти? — осторожно поинтересовался я.

— Каррильо де Акунья, всё он! Всё он! — она в ярости стала дёргать себя за волосы, — проклятый святоша! Гореть ему в аду!

От этого имени она ещё больше взбесилась, и я понял, что разговаривать с ней дальше просто бесполезно, она постоянно перескакивала с темы на тему, плакала, рыдала, да и служанки попросили меня закончить разговор, чтобы бывшая королева могла отдохнуть. Я конечно разрешил и они увели её, оставив меня в глубокой задумчивости.

— Вы поняли, о чём она говорила, сеньор Иньиго? — поинтересовался у меня швейцарец, — вы так внимательно слушали эту женщину.

— Я понял мой друг, что нельзя более откладывать встречу с архиепископом Толедо, — вздохнул я, — выезжаем через три дня.

Бернард кивнул.

— Слушаюсь, сеньор Иньиго.

В замке узнав, что я покидаю его ещё быстрее намеченного срока, попытались на меня повлиять, даже впервые ко мне прибежала в слезах Изабелла, но я был неумолим, поскольку и правда нужно было возвращаться из этого островка спокойствия и умиротворения, в океан событий и человеческих страстей.