Младенца на трон! (СИ) - Кейн Алекс

- Год просидишь там, и опасность минет. Поверь, опосля османцам не до тебя станет.

- Да, паря, доишь ты шибко, да молоко жидко. Неужто не боятся бояре, что я там другого государя посажу? - усмехнулся Иван.

- А вот это не сбудется. Ежели даешь добро на Азов, то Маринку с сыном надобно выдать.

- Что?! - Заруцкий вскочил, черные глаза загорелись грозно и страшно. - Да в уме ль ты, посланец?!

Он схватился за саблю, но Василий продолжал сидеть, сложив руки на груди, лишь веснушки чуть вспыхнули на его круглом лице.

- Погодь, Иван, не горячись. Головушкой своей покумекай. Князь Пожарский Смоленск взял да с войском на Москву воротился. С Польшей да Швецией со дня на день замиримся. Вся рать наша теперича супротив тебя встанет. Города да крепости уж государю новому присягнули. Нету у тебя надежи это все вспять оборотить. Тебе нынче одна дорога - на плаху, коли с царем-батюшкой не уговоришься.

- Да я тебя на куски изрублю!

- И что с того выгадаешь? Лишь опалу государеву. И кол, как старец Амвросий сказывает.

Атаман, внимательно посмотрев на Ваську, вдруг рассмеялся.

- А ты, погляжу, совсем бесстрашный. Любо! А то давай ко мне, есаулом поставлю.

Василий закатил глаза и обреченно махнул рукой: дескать, что с дураком разговаривать. А Заруцкий вернулся на свое место, разлил еще по чарке, махом опрокинул свою и задумался.

Да, хитер, конечно, царь, хочет опасного врага подальше от Москвы отослать, а заодно от соперника избавиться. Ан нет, государь премудрый, не выйдет. У нас тут свой венценосец имеется, не хуже тебя. И мы его тебе не выдадим!

Он поднял на собеседника мутный взгляд и рявкнул:

- Ступай отсель! Понеже ты посол да при старце, худого тебе не сделаю, и на том Бога благодари.

Но Василий, неторопливо осушив свою чарку, упрямо покачал головой.

- Государь велел мне три дня тута оставаться. Мол, тебе, чтоб поразмыслить, время надобно.

- Ну уж нет, - снова разгорячился атаман. - Я здесь хозяин, а про твово Петьку и ведать не хочу. В ночь не погоню, а на рассвете чтоб духу твоего в крепости не было! И боярам передай, что я Ивану Дмитричу вовек не изменю!

Глава 25

Конечно, Василий никуда не уехал. Полночи он просидел в кабаке, пытаясь сообразить, как уговорить Заруцкого. Государь, посланец Божий, доверил ему дело важное, а он назад с пустыми руками вернется? Вот уж нет!

Однако в голову ничего не шло. И так, и эдак вертел Васька, но ничего не придумал. Мрачный и злой, он к полуночи вернулся на постоялый двор и, решив, что утро вечера мудренее, завалился спать.

На рассвете следующего дня Василий уже стоял на заутрене в приделе святых мучеников Фрола и Лавра Сергиевской церкви. Раз сам ничего придумать не смог, авось Бог поможет. Он опустился на колени и принялся истово молиться за успех своего дела, за здоровье маленького царя и за упокой души любимой Настены.

Едва закончилась служба, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, Васька увидел казака, тот кивнул на дверь и поманил его за собой.

"От атамана, гнать из крепости будут".

Но ошибся. Когда они вышли на улицу, незнакомец прошептал:

- Отойдем-ка, покудова никто не услышал.

Один за другим они пошли вокруг церкви. Василий держался настороженно и украдкой поглядывал по сторонам, пытаясь угадать, что его ждет. Но никого, казалось, тут не было, лишь вдалеке спешил какой-то инок да баба в криво повязанном платке мела двор.

Наконец незнакомец остановился под высоким дубом, тихо шелестевшим немногими бурыми листьями. Васька подошел и вопросительно уставился на казака.

- Ты, что ль, от государя будешь? - нетерпеливо спросил тот.

- Ну, я.

- Я Николка Роговец. Хочу тебе жалобу дать, поелику тут на правду надежи нет.

- Что ж, сказывай, - кивнул Васька.

- Есть тут у нас сотник, Ермолка Пугало, со шрамом на роже. А шрам этот с того, что в разрушные годы он снасильничал девку, а та ему черепком по морде-то и вдарила. И так-то худо, а она опосля еще и удавилась.

Василий замер, сердце глухо стукнуло и, казалось, остановилось. Он сглотнул подступивший к горлу комок и хрипло спросил:

- Где это учинилось?

- В Ярославском уезде, - жарко зашептал Роговец, - мы там с ополчением стояли, аккурат на святого Матфея. Зашли втроем в избу к ней, пожрать попросили. Мы-то с приятелем опосля ушли, а Пугало остался. Потом сказывал нам во хмелю, мол, сначильничал ее да заснул, а она прям возле него на ленте своей и удавилася. Проснулся, дескать, утрась, а пред очами ноги босые качаются. Девка-то больно хорошая, жаль ее.

Ни один мускул не дрогнул на лице Василия, хотя в душе бушевала такая буря, что он едва стоял на ногах. Сквозь шум в ушах он услышал собственный голос:

- Как звали девицу?

- Настасья, кажись.

Прислонившись к мокрому стволу, верный страж государев помолчал, восстанавливая дыхание.

- А чего ж раньше не донес?

Николка пожал плечами.

- Да как-то недосуг было, разбросала нас судьбинушка, думал, сгинул Ермолка в войне-то. Ан нет, на Успенье в Воронеже свиделись, и он на меня с ножом кинулся, дабы я про него не растрепал, да в реку сбросил. Вон, гля, плечо-то доселе замотано. Слава Богу, промахнулся - в грудь, стервец, метился.

- Понятно, - кивнул Василий. - Ладно, ступай с Богом. Сыщу я то Пугало.

- Верно, сыщешь? Ты не думай, я никого не боюсь, но все ж как-то… беспокойно.

Васька со злостью посмотрел на Роговца: доносчиков он не жаловал. Да и как знать, может, в смерти Настены этот казачок тоже виноват. Затылок вдруг заломило так, что на глазах невольно выступили слезы. Превозмогая боль, государев посланник кивнул:

- Не сумлевайся.

Всю ночь Пугало просидел на колченогом стуле в караульне, прикидывая, как ему поступить. Вставал, жадно пил, зачерпнув ковшом из кадушки студеную воду, и снова садился. Как оказалось, что за одно преступление его ищут на Москве, а за другое - здесь? Смерти он не боялся, но хотелось еще пожить. И потому напряженно думал, как выкрутиться. Ну вот что, что ему делать?! Бежать на юг? Или остаться и ждать, когда Роговец на него пожалуется? Но тут, он чувствовал, уже земля горит под ногами. Даже если Иван Мартынович не покарает, Николка может других подговорить. Или того хуже - перейдет Заруцкий, как предсказывал старец, под руку государеву, и что тогда? Люди Пожарского его, Ермолая, рано или поздно отыщут, к бабке не ходи. От них ни один атаман защитить не сможет. Князь высоко сидит, выше него только царь. Но у того свои заботы, с чего бы ему за всякую казачью голытьбу вступаться.

Если только не… Да! Верно! Нужно показать себя перед государем, совершить что-то такое, чтоб он благодарен был или даже по гроб жизни обязан, а о девке б и не вспомнил. И, если что, и от Пожарского захотел бы защитить.

Ага, легко сказать, но это ж надо сначала придумать, а потом суметь исполнить. И доказательствами не забыть запастись, а то чужую славу всяк присвоить горазд.

И посреди ночи ему в голову пришло простое решение. Ермолай даже рассмеялся - да, вот оно, то, что спасет его! Едва сдав караул и наплевав на заутреню, он вернулся в свою избу и заснул блаженным сном. Впервые за последние дни голова совсем не болела.

Проснувшись ближе к полудню, он сразу же направился к палатам Заруцкого, позади которых располагался двор, обнесенный деревянным частоколом. Пугало обошел терем и заметил неподалеку брошенную подводу. Он примостился под ней и стал наблюдать сквозь дыру в заборе. На улице было пусто, и его никто не заметил.

Ждать пришлось недолго. Через полчаса во дворе под яблонями появилась Марина, ведя за руку маленького Ивашку. Под покровительством Заруцкого она никого не боялась, гуляла без опаски, и Ермолай об этом знал. Отодвинув прогнившую доску, он протиснулся во двор и спрятался за стволом ближайшего дерева.