Товарищ "Чума" 4 (СИ) - "lanpirot"

— А ты чего в засаде сидишь, Рома? — с горечью в голосе (которую просто так и не распознать, не будь я ведьмаком) произнесла она. — Вылазь, зятёк, не забижу! Я ведь Акулинке тоже счастья хочу! Пусть у неё всё будет не так, как у меня… — Неожиданно голос Глафиры дрогнул — обуревающие её чувства наконец-то прорвались наружу через ту «железную стену», которую она выстроила. — Выходи, зятёк, не будь трусом! Дай поздравить тебя…

— Мама! Ну, чего вы так разорались? — теперь уже за спиной Глафиры Митрофановны раздался голос Акулины. — Всю живность во дворе распугали! А я только… — Она шагнула под тень навеса и замерла, во все глаза пялясь на мою нагую фигуру. Вернее, на свою. — Как это, мам? — Ошарашенно прошептала она, тыча в мою сторону пальцем.

— Доча-ик? — Глафиру Митрофановну наконец-то проняло по-настоящему — жуткой икотой.

Она больше не смогла вымолвить ни слова, судорожно вздрагивая от очередного сокращения диафрагмы. А что творилось у неё в душе, я видел по бешенному изменению цветов ауры. Чего там только не было понамешано: и затухающая ревность, и ярко вспыхнувшая надежда, и вернувшаяся любовь — всего не перечислить.

— Да я это, мам! Я! — выдохнула девушка, подходя ко мне поближе. — А вот это вот кто?

— Нет, мам! Я — это я! — Раз уж деваться мне было всё равно некуда, я решил перевести всё в шутку, если это вообще возможно. — А вот это вот кто? — И я скопировал жест Акулины, ответно ткнув указательным пальцем в её направлении.

— А ведь действ-ик-тельно, — не переставая икать, Глафира Митрофановна переводила взгляд с дочери на меня, и с меня на дочь. — Кто же-ик-вас настоящая?

— Ты чего, мам⁈ — одновременно и в унисон обиженно воскликнули мы с Акулинкой. — Родную дочь не узнаёшь? Я же настоящая!

— Ну, Рома-ик! Ну, шутн-ик! — нервно рассмеялась мамашка, икая, как заведённая. — Освоил-так-ик печат-ик двойн-ик-ка!

— Рома⁈ — Глаза Акулины стали размером с чайные блюдца. — АХ, ты, негодник такой! Ты это меня… своими руками лапал? — И девушка густо покраснела, словно её лицо мгновенно залило красной краской.

— Так он тебя-ик прямо сейчас лапа-ик-ет! — Глафира Митрофановна уже сотрясалась не только от икоты, но и от безудержного смеха.

И неизвестно еще от чего больше? Но то, что из её глаз безвозвратно ушла безнадега и тоска — факт. Ну, хоть так. Это уже хорошо! А то мне как-то не по себе стало после всего случившегося. Может быть, вообще мне сейчас ей признаться в своих чувствах, раз Акулина на меня больше не западает?

Нет, не буду — мало ли, чем закончитья моя прогулка в Берлин. А вдруг сгину? Зачем давать ей несбыточную надежду на счастье? Её жизнь и без того сильно била, а я тут еще и я добавлю…

— Дурак какой-то! — в сердцах выкрикнула Акулина. — Сейчас же прекрати! Прекрати, кому говорят!

— Всё-всё! Сейчас обратно превращусь! — Я примиряюще выставил руки перед собой, а отпущенные груди с возбужденными сосками качнулись, вызывая страные ощущения.

Я помимо воли опустил глаза, чтобы, так сказать, оценить: чего это там у меня качается? Непривычно же!

— Не смотри! — раздался вопль девушки, лицо которой буквально полыхало от смущения. — Гадкий! — И она, уже привычно для меня, закрыла лицо руками и, не глядя, вышла из сарая.

— Прости, Акулина! — крикнул я ей вслед. — Это было просто необходимо…

— А ловко у тебя получилось, Рома! — Глафира Митрофановна наконец справилась не только с икотой, но и со своими чувствами, вновь превратившись в привычную мне мамашку. — Я ведь и не поняла в первый момент, что это ты… Да и во второй тоже не поняла. А ведь я — её родная мать! Значит, идеально действует твоя печать! — Она подошла поближе, пристально меня разглядывая. — Даже маленькая родинка под грудью имеется, — прикоснулась она пальцами к темному пятнышку. — Молодец! Отличная работа, ведьмак!

— Спасибо, Глафира… — Я нежно взял её за руку, забыв даже, что я нахожусь в образе её дочери. — Твоё мнение для меня очень важно…

Она не выдернула руку из моей ладони, а лишь проницательно взглянула мне в глаза. Похоже, что она тоже наплевала на мой внешний вид. Некоторые время мы молча смотрели друг на друга, пока она, наконец, не произнесла с низкой хрипотцой в голосе, всё-таки убрав руку из моей руки:

— Значит, ты уже готов, Рома?

— Да, я готов, — уверенно ответил я. — Завтра утром я уйду… Жаль, что с Акулинкой так получилось…

— На этот счет не переживай — всё с ней будет хорошо! — печально улыбнулась Глафира Митрофановна. — А вот ты береги себя, Ром… Нам тебя будет очень не хватать… — Её голос прервался, и она резко отвернулась, скрывая навернувшиеся на глаза слёзы.

Я хотел обнять её, но не решился сделать это в том облике, в котором находился в данный момент. Да еще и голышом. Поэтому я отдал «приказ» на дезактивацию печати доппельгангера. Пребывание и дальше в этом женском теле стало для меня просто невыносимым.

— Я обязательно вернусь, Глафира… Я тебе это обещаю! — только и сумел произнести я. В горле у меня тоже застрял предательский комок, который я всё никак не мог проглотить.

— Именно мне обещаешь? — с какой-то затаённой надеждой произнесла хозяйка моей души, продолжая стоять ко мне спиной.

— Именно тебе… — произнёс я ломающимся от трансформации голосом, который стал грубее и ниже тоном. — И только тебе, Глаша! — Я шагнул вперед и, наконец-то, обнял её, крепко прижав к своему телу, уже ставшему мужским. — Как же давно я хотел это сделать, любимая! — прошептал я ей на ухо. — И сейчас меня уже ничто не удержит!

— Но я же… — Она обернулась ко мне, не в силах поверить в то, что я произнес.

— Не надо слов… — Я закрыл ей рот поцелуем.

Мне было всё равно, что она скажет. Я даже знал, что она хотела сказать — уловил её мысль с кристальной чёткостью. Но и это меня бы не остановило. Она была той единственной женщиной, с которой я хотел бы прожить всю свою дальнейшую жизнь, какой бы она ни была!

И никакие силы — ни божественные, ни демонические, не смогли бы меня сейчас остановить. Любовь полыхнула такой чудовищной страстью, от которой могли заняться огнем даже солома и деревянный сарай. Но нас не остановил бы в этот момент даже огонь преисподней. Наша любовь была куда горячее.

Не размыкая губ и объятий, я увлек Глафиру на душистое сено. И весь мир для нас просто исчез, растворился в незабываемом водовороте любви, нежности и страсти. Даже само время словно бы сошло с ума вместе с нами, одновременно то ускоряясь до сущих мгновений, то растягиваясь на тысячелетия. Не существовало больше ничего и никого, кроме нас двоих, да и нас тоже не существовало — мы слились, словно две потерянные когда-то половинки единого целого…

— Ты правда вернёшься, Рома? — спросила меня Глафира, когда мы уже расслабленно лежали, прижавшись друг к другу.

— У тебя есть сомнения, родная? — ехидно поинтересовался я, прищурив один глаз.

— Я боюсь тебя потерять… — призналась она тихо. — Боюсь так, как никогда до этого не боялась…

— После всего, что мы с тобой тут наизобретали? Да я теперь даже из фарша восстановлюсь!

— Я всё равно за тебя боюсь… — прошептала она, уткнувшись мне в плечо.

— Я же ведьмак, милая. Ты забыла? — Я поднял руку и шутливо, но торжественно произнёс:

— Что бы со мной не случилось, я клянусь, что вернусь к тебе, моя любовь!

Того, что произошло следом за моими словами, ни я, ни Глафира, не могли и предположить — моя поднятая рука неожиданно полыхнула ярким изумрудным свечением, видимым даже в обычном, а не магическом «спектре». Глаша ойкнула, а мои глаза натурально так вылезли на лоб.

— Что за ерунда такая? — хрипло произнес я, рассматривая «потухшую» руку. Никаких неприятных и болезненных ощущений я за собой не замечал.

— Она сработала… — изумленно прошептала Глафира Митрофановна. — Клятва твоя — магической стала…

— Это как так вышло? — обеспокоенно уточнил я. — Я ведь ничего для этого не предпринимал…

— Мать говорила, что в исключительных случаях сами Владыки Первородного Хаоса могут «заверить» клятву ведьмы…