Там за горизонтом (СИ) - Войтенко Алекс

— Столики с террасы можно сдвинуть в сторону, а на раю поставить табурет и гитару. Так выйдет гораздо лучше, да и вряд ли от меня, можно ожидать полноценного концерта. От силы две-три песни. Большего у меня, пока просто нет.

Все оказалось гораздо проще. Как выяснилось у хозяина заведения имелся вполне приличный микрофон, а на улице были заранее установлены рупорные громкоговорители. Вообще-то они предназначались для усиления звука играющего патефона, но и выступление на импровизированной сцене местных певцов, тоже не однажды транслировалось на террасу кафе. Увидев в толпе фотографа устанавливающего свою треногу, обратился к хозяину заведения, попросив не делать никаких фотографий. Тот несколько удивился, но мало ли у кого могут быть какие причины. Тем не менее фотограф вроде бы свернул свою треногу и куда-то исчез. Мне не хотелось публичности, тем более мне не нужно было, чтобы моя физиономия, появилась в каких-нибудь газетах, и уж тем более в эмигрантском издании. Учитывая мое прошлое, с подобными вещами лучше было не шутить. Я прекрасно помнил из истории, что в эмигрантских кругах постоянно крутились агенты НКВД.

Одно дело, я спел пару песен, и исчез с глаз долой, и обо мне поговорили и довольно скоро все забыли, и совсем другое, если моя фотография вдруг появится в одной из газет. Кто знает, может ничего этого и не произойдет, но если вдруг ее увидит кто-то из тех, кто отправлял в Германию, Матиаса Гренера, сопоставит эту фотографию с переданными документами, и моим последующим исчезновением, из Зальцбургхофена, сравнит это со старыми фотографиями, и в итоге придет к выводу что Матиас Гренер и Алекс Бернард, одно и тоже лицо. В тему придутся и возвращенные мною паспорта, один из которых я вполне мог оставить для себя, чтобы сменить имя. Одним словом, могут возникнуть неприятности, которые мне совсем не нужны. Честно говоря, позже я не раз себя упрекал за то, что отдал этот журнал и документы. Проще было его сжечь в печи, и забыть о нем, как о страшном сне.

Перед началом выступления выпил стаканчик чая, после чего взошел на сцену, и ту песню, которую исполнял в первый раз. После исполнения зал некоторое время сидел притихшим, а на щеках некоторых дам я видел текущие по щекам слезы, и вдруг весь зал и внутри и снаружи взорвался аплодисментами. Песня действительно была как нельзя в тему. Хотя… я на мгновение задумался, вновь взял гитару и после небольшого перебора, начал следующую. Зал предвкушая очередное откровение, мгновенно затих. Я же запел:

Поле, русское поле…

Светит луна или падает снег, —

Счастьем и болью вместе с тобою.

Нет, не забыть тебя сердцем вовек.

Русское поле, русское поле…

Сколько дорог прошагать мне пришлось!

Ты моя юность, ты моя воля —

То, что сбылось, то, что в жизни сбылось.

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле,

Студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:

— Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок.

Поле, русское поле…

Пусть я давно человек городской —

Запах полыни, вешние ливни

Вдруг обожгут меня, меня прежней тоской.

Русское поле, русское поле…

Я, как и ты, ожиданьем живу —

Верю молчанью, как обещанью,

Пасмурным днём вижу я синеву!

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле, студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:

'Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок…

В этот момент, откуда-то сбоку на мгновение возник яркий свет фотовспышки, который ослепил мне глаза, заставив зажмуриться. Я сбился с ритма повернул голову и увидел того самого фотографа, которого просили удалиться. Как оказалось, он действительно удалился из зала, но поставил свою треногу за раскрытым окном заведения, как раз напротив сцены, и все-таки достал меня в профиль. А стоило мне только повернуться и взглянуть на него, как тут же последовала еще одна вспышка, и похоже очередное фото упало на негатив репортера. Прервавшись на полуслове, я тут же опустил гитару на пол, поднялся со своего места, бросил, стоящему неподалеку хозяину «Самовара»:

— Я же просил, вас!

И только собрался выйти из зала, как хозяин кафе тут же сорвался со своего места, с несколькими мужчинами, догнал фотографа, и вырвав у него из рук аппарат, тут же забрали у того все фотографические пластинки расколотив их на моих глазах, о землю. Конфликт был в общем-то улажен. В качестве примирения я спел еще одну песню, правда предупредив, что ничего больше я просто не знаю. И хотя по залу прокатился некий недовольный ропот, он довольно скоро утих. В конце концов, я не брал за свое выступление денег, как и обязательств весь вечер развлекать публику. С этого момента, больше ни разу не выступал. Не нужна мне такая дешевая популярность среди этих людей. Да и песни не мои. Хотя для того, чтобы расставить все точки над Ё, я все-таки объявил, что стихи к «Русскому полю» написала Александра Гоф, а музыку сочинил Ян Френкель. Одна экзальтированная дамочка, в сердцах воскликнула:

— Евреи⁉

Я подтвердил, но похоже это сочли за неуместную шутку, и никто мне не поверил.

На следующий день, начались занятия в авиашколе.Первая неделя в основном была посвящена теории. По, наверное, чисто русскому подходу, к любой подобной задаче, меня старались посвятить в конструкцию самолета, объяснить из каких материалов он создается и зачем служит каждый его винт, балка, расчалка или крыло. Помимо всего этого я участвовал в ремонтах некоторых аэропланов, стоящих в местных ангарах, совершенно не понимая, зачем все это мне нужно. Тем более, что представленные здесь аэропланы, представляют собой скорее исторические экспонаты, и очень скоро уйдут в историю. Но даже если это и не так, то зачем забивать себе голову ненужными сведениями.

Тоже самое, касается автомобиля. Зачем спрашивается забивать голову тем же девчонкам и парням, учащимся на права, строением автомобиля, устройством двигателя внутреннего сгорания и подобной мути. Может быть было бы правильнее больше времени уделить вождению, или правилам дорожного движения. Ведь и так ясно, что ни одна из них не станет самостоятельно ремонтировать свой автомобиль. Да и из парней, за такое короткое время сделать специалиста просто невозможно.

Впрочем, довольно скоро начали летать, и вот это понравилось мне гораздо больше. Уже через месяц полетов, я достаточно освоил технику. А в сентябре 1924 года сдав экзамен, и получив лицензию пилота гражданской авиации задумался о покупке собственного самолета. Кстати сказать, пока я не планировал менять место жительства. Во Франции я устроился достаточно хорошо. У меня появились друзья, появились вполне реальные планы, касающиеся авиаперевозок. Учитывая, что до начала второй мировой войны, как минимум пятнадцать лет, а впереди грядет Великая депрессия и экономический кризис, я подумал, что наработанные маршруты, здесь во Франции будут гораздо более выгодны, нежели где-то еще. В крайнем случае имея собственный самолет, я всегда имел возможность покинуть Европу. Дальность перелета «Junkers» F13 составляла почти полторы тысячи километров, и я без особых проблем, мог бы долететь на нем, хоть до Африканского побережья, хоть до Британии.

Пока же мне предстояла поездка в Данциг, где требовалось пройти дополнительную подготовку, для управления, именно выбранным мною самолетом, с последующим приобретением этой машины. И уже в начале ноября 1924 года, я сел на поезд и отправился в Германию.

Глава 16

16

— Херр Гренер? — Услышал я за своей спиной, и едва успел среагировать, то есть не подать, вида, что это обращение относится именно ко мне, как услышал, последовавшую за этим вопросом цитату, приписываемую Кайзеру Германии Вильгельму II Гогенцоллерну. — «Где раз немецкий орел захватил владение и запустил свои когти в землю, там земля становится немецкой и немецкой останется».

Эта цитата прочно впилась в мою память, потому как была одной из трех, полученных во время инструктажа в Москве, когда меня готовили к заброске в Германию. И являлась паролем, услышав который я должен был перейти в подчинение назвавшему его человеку и выполнять все последующие приказы.