Шарлатан (СИ) - Номен Квинтус

А вот идти работать в ОРС большинство приезжих идти просто боялись: первые две поступивших на работу тетки уже через месяц были арестованы и отправлены в лагеря с приговором «десять лет без права переписки». Ну конечно, воровать продукты в городе, где все всех знали, было занятием не самым умным, а тот же товарищ Родионов излишним человеколюбием уж точно не страдал. В Горьком он махинации с продуктовыми карточками лично отслеживал и у городе в основном ворам приговоры выносились расстрельные, а по области партийные организации следовали его примеру. Все равно воровали, но именно в Ворсме в силу невеликости города это было делать уже практически невозможно.

А еще невозможнее было заниматься кражей продуктов в Павловском районе: там вся торговля продуктами (кроме двух городов, то есть собственно Павлово и Ворсмы) шла через сельпо, и шла она «в обе стороны», то есть селяне туда продукты продавали в обмен на промтовары всякие — и шла эта торговля без карточек и даже без денег, путем «натурального обмена» — а в такой системе просто что-то своровать очень, очень трудно. Особенно трудно это было проделывать в деревнях и селах Грудцинского сельсовета: там решением Павловского райсовета ответственной за «натуральный обмен» поставили тетку Наталью. Очень ответственной ее назначили, даже наган ей выдали. И тетка Наталья периодически его даже из кобуры вынимала и совала под нос разным, скажем, не совсем советским гражданам (хотя я, например, знал, что она его даже не заряжала никогда и вообще оружия опасалась). А назначили ее буквально «от безысходности»: Грудцинский сельсовет почти в полном составе (то есть вся его мужская часть) ушла в армию, причем все мужчины- члены сельсовета ушли туда добровольцами. А оставшиеся уже членки в основном были скорее бабками, чем тетками, и за пределами своего села или деревни ничего уже просто физически делать не могли.

А тетка Наталья могла, да и головой думать она точно умела, к тому же у нее и мотоцикл был. Замой по засыпанным снегом по пояс дорогам мотоцикл, конечно, помогал ей не очень — но она и верхом на лошади умела, так что орднунг на вверенной территории она поддерживала четкий. Правда, что меня несколько расстраивало, предпочтения родной деревне она не отдавала (то есть моей родной, сама-то она откуда-то их другого места была) — но все же к доводам разума прислушивалось, и мне ее несколько раз удавалось «склонить к переходу на темную сторону». По крайней мере постановление об учреждении в Кишкино новой школы-интерната, причем семилетки, она их райсовета принесла.

Семилетка вообще-то в обозримых окрестностях была одна, в Ворсме. И поэтому в окрестных селах детей, семилетку закончивших, были буквально единицы: не набегаешься в школу-то, особенно зимой. А то, что стране нужны люди образованные, она прекрасно понимала. Ну а я вдвинул идею постройки такой школы и на территории сельсовета, причем сразу школы-интерната, чтобы детишки из соседних сел и деревень не бегали бы учиться за несколько километров. А Кишкино я для этой цели предложил как «самый оптимальный вариант», так как только у нас и водопровод был, и электричества сколько угодно. Причем именно «кишкинское электричество» уже обеспечило деревне серьезное преимущество перед всеми прочими вариантами размещения: весной сорок первого, когда в области выяснили, что лампочки на двести двадцать никому в области больше не нужны (кроме единственного цеха в Павловской районной электростанции), весь запас торговли был продан (за деньги, конечно) в Кишкино. Невелик был этот запас, но деревне его лет на пять бы хватило — а теперь для новой школы в любом другом месте просто лампочек достать не получилось бы: ленинградская «Светлана» производство прекратила, а в Москве лампочек делалось столько, что эвакуированным заводам не хватало.

Кроме того, у нас было стекло для окон, паршивое конечно, но было (причем официально — в собственности именно Кишкинской школы первой ступени). Не в изобилии, но на окна в классах и жилых комнатах его мы сделать могли, так что по поводу того, где такую школу строить, вариантов, собственно, других и не оставалось. Но, понятно, постановление — это дело хорошее, однако из постановления не то что школу, даже сортир в огороде не выстроить, его в этом сортире разве что на гвоздик повесить можно — но ведь в нем и гвоздика даже не было. Но с ним уже модно было «поднимать на трудовой подвиг людей» — и тетка Наталья людей подняла.

До конца февраля из Заочья вывезли весь запасенный до зимы торф, а как только температура на улице стала приближаться к нулю (то есть в самом начале апреля, когда еще снег все же не сошел) народ в деревнях и селах начал массово глину копать и лепить из нее кирпичи. Попутно дерева в лесах нарубили и даже вывезли, причем всю «деловую древесину» в Кишкино перетащили. То есть в Кишкино привезли достаточно, чтобы всю «деревяшку» в будущей школе изготовить, причем в уже «годном для работы» виде: бревна сразу везли в Ворсму, там на тарном производстве завода Ленина из них напилили брусья и доски — и вот это все в Кишкино и доставили. А большую часть все же оставили в городе: руководители всех пяти основных городских заводов совместным решением договорились для «выковырянных» новое жилье летом выстроить. То есть «типовые деревянные дома» строить собрались: бытовые свары уже всех в городе достали. В том числе и самих этих руководителей: из десяти заводских начальников (то есть директоров и главных инженеров) в своих частных домах жили только двое, а остальные как раз и получили после приезда «понаехалов» в своих квартирах классические коммуналки…

А еще «квартирный вопрос» сильно достал и всех рабочих из Кишкино: их привычную уже «зимнюю ночлежку» сделали общежитием для эвакуированных и им теперь приходилось почти каждый лень возвращаться в деревню, а рано утром снова бежать на работу. То есть часть все же оставалась в городе ночевать, на турбинном и на генераторном в заводских конторах устроили места, где можно было ночь перекантоваться — но это только в уж самом крайнем случае, так как в конторе-то даже умыться толком было негде. Мне об этом рассказал отец, когда я спросил, почему он, несмотря на то, что выматывается до предела, в Ворсме на ночь никогда не остается. И у меня родилась очень умная идея, которой я поделился с дядей Алексеем: он-то теперь был на турбинном старшим мастером и вполне мог мою идею и директору с главным инженером передать. А идея-то было исключительно простой.

То есть простой она стала где-то в конце февраля, когда «локомотиву», бегающему по маршруту «Ворсма-Ворсма» (то есть от города до станции) перестали выделять бензин. Его и раньше-то выделяли в обрез, а теперь вообще бензин закончился. Но локомотив после этого ездить не перестал, потому что с ГАЗа в Ворсму прислали газогенератор для автомобиля и парочку слесарей, которые этот генератор в машине присобачили. Это было непросто, на «локомотиве»-то вплотную к кабине стояла пассажирская будка, так что они его присобачили перед мотором — но если кататься по рельсам, то получился вариант вполне рабочий, а уж дров для того ценного транспортного средства найти было не особо и сложно.

А я решил как бы «уточнить» у родного дядьки, как и почему в Ворсме и окрестностях возникло «ножевое производство», причем такое, что крошечный рабочий поселок в тридцать девятом давал стране девяносто пять процентов перочинных ножей и почти сто процентов — ножей «специальных». Сейчас завод Ленина тоже сто процентов тех же «командирских» ножей армии выдавал, но сталь сейчас завод использовал привозную, а вот раньше…

Вот за что я очень сильно уважал потомственных рабочих (то есть тех, которые поколениями работали на одних и тех же заводах), так это за то, что они работой своей гордились и, вдобавок, знали историю своих заводов чуть ли не с момента их основания. И с гордостью знаниями делились — так что и дядя Алексей начал рассказ со времен, когда Земля была еще тепленькая. Но я его прервал «на самом интересном месте» и задал еще один вопрос. Тут он слегка завис, затем решил уточнить, что именно меня интересует…