— Ну, к дядьке так к дядьке. Хоть не в лесу лежать буду — и то хлеб!
Общими усилиями меня водрузили на телегу и засыпали сеном. В процессе погрузки мы и познакомились. Старшую девчонку звали Валентиной, а младшая назвалась Аней. После бурных обсуждений мою винтовку спрятали в кустах, и телега тронулась в путь.
Аня оказалась весьма любознательной девицей и всю дорогу донимала меня расспросами о положении дел на фронте. Что я ей мог сказать? Сослался на то, что был в лагере, и поведал ей некоторые подробности лагерного житья. Судя по тому, как ошарашенно она умолкла, рассказчик из меня вышел неплохой.
Под стук колес я даже задремал и проснулся только от шепота Валентины.
— Дядя Саша!
— А… Что?
— Мы в деревню въезжаем. Сейчас к дядьке Хрисанфу завернем, так что вы того… готовьтесь!
— Эх, милая, да меня сейчас как бревно ворочать можно, ничего от меня-то и не зависит. К чему ж готовиться-то?
Телега, качаясь на ухабах, проехала еще немного и остановилась. Я услышал топот ног и звонкий голосок Ани.
— Дядя Хрисанф!
Прошло некоторое время…
— Чего тебе, балаболка?
— Дед Панкрат сказал вам сена завезти.
— На кой оно мне сдалось-то? Скотины у меня нет, а курам оно вроде бы и без надобности?
— Не знаю я. Он сказал — завези малехонько сена дядьке Хрисанфу. Он знает, мол, зачем.
— Во как? Я еще и про это знать должон? Ну… давай свое сено…
Заскрипели, отворяясь, ворота, и телега въехала во двор.
ГЛАВА 23
— Ложись уж, аника-воин… — дядька усадил меня на полок.
В баньке было прилично натоплено, аж дух захватывало. Я осторожно перевернулся и лег на живот. Он помог мне, поддержав ноги, после чего вытянул их вдоль полка.
— Так… Щас попробуем… — с этими словами он зачерпнул из горшка полную горсть какой-то черной субстанции и принялся намазывать ею мою поясницу. Мазь эта обладала пренеприятнейшим запахом и быстро застывала на теле. Вскоре половина моей спины была закована в непроницаемый панцирь. Отступив на шаг, Хрисанф с довольным видом оглядел меня.
— Ну… более или менее… сойдет на первый раз…
Подойдя к бочке, он зачерпнул из нее полный ковш и с размаху плеснул воду на камни. Столб пара со свистом ударил в потолок!
И у меня сразу же перехватило дыхание… рот раскрывался в тщетной попытке вдохнуть отсутствующий в бане воздух. Дядька, ухмыляясь в усы, добавил еще… Его самого подобная жарища не брала вовсе. Посмотрев на мою красную морду, он сжалился и плеснул водой уже на мое лицо.
— Так?
— Да… так лучше…
— Терпи! — он назидательно поднял палец. — Это все цветочки были, вот сейчас по-настоящему припекать будет…
Инквизитор деревенский! Он что, всерьез? Я открыл рот, желая высказать ему пару ласковых слов, и тут меня скрутило…
Поясницу словно охватил стальной обруч… да еще и раскаленный докрасна… перед моими глазами завертелись красные круги…
— Очнулся?
— Ох… что это было, дядька Хрисанф?
— Деды наши так лечились. От всяких хворей, когда еще докторов нынешних и в заделе не было.
Говоря это, он в темпе откалывал с моей спины закаменевшую мазь. Отломанные чешуйки он кидал в ведро, стоявшее у ног. Боль уже в основном утихла, только волосы со спины дядька выдирал нещадно. Я ощутил в ногах покалывание. Ура! Живем!
— Ты не особо разгоняйся-то… Ишь, прыткий отыскался… С ногами еще работать и работать. Ходить еще не скоро станешь…
Когда девчонки выволокли меня из стога, Хрисанф не сильно удивился. Присел, кряхтя, на корточки и взял меня за руку.
— Да… Понятно, почему вы его ко мне притащили… Болен он. Что с тобой?
— Ноги. Чувствую, а вот двигать ими не могу.
— Давно так?
— Четвертый день уж пошел…
— И отчего это у тебя?
— Взрывом кинуло на дерево, вот спиной и приложился. Шесть дней назад.
Он перевернул меня на живот, задрал вверх гимнастерку и принялся ощупывать спину. Спустился к пояснице, пощупал ноги.
— Вот что, девчата… Вещи его я спрячу, а вот с одеждой плохо, ростом я не вышел. Так что надобно достать ему чего-нито. Уразумели?
Анька быстро закивала.
— Все сделаем! Сейчас же и принесем!
— Только так, чтобы не видел никто.
Вот уже несколько дней он меня лечит. Мажет какими-то мазями, растирает, постукивает по спине и ногам увесистой палкой. Большого эффекта пока нет, но дядька спокоен.
— Быстро только кошки родятся! У тебя повреждений много, ноги просто первыми отказали. Могло и хуже быть.
— Да куда уж хуже-то!
— Не скажи! Руки, вон, целы, говорить можешь, даже ползать. А вот как бы с ногами зараз еще и язык отнялся? Али хужее того — глаза?
— Скажешь тоже… Глаза-то с чего?
— А спина с чего? С того самого и глаза!
Аргументов у меня нет и поэтому замолкаю.
Дядька удовлетворенно улыбается.
— То-то же! Слушай, что тебе старые люди говорят!
Девчонки забегают часто. Приносят что-нибудь перекусить. В один из своих рейсов за сеном они привезли и мою винтовку. Хрисанф все оружие попрятал где-то в доме. Даже гранату в вещах отыскал.
— А на кой оно тебе сейчас-то, железо твое? Воин из тебя нонеча, как из дерьма — пуля, прости Господи! На солдата ты сейчас не особо похож, кому ты такой нужон? В зеркало себя видел? Нет? Ну, так глянь! Краше в гроб кладут. Если и придет кто с расспросами, так сродственник ты мой и все дела. Привезли тебя на лечение. Тут этим никого не удивишь, все знают, что я людей пользую.
— И часто ходят?
— Частенько. Только я по мелочам не берусь. Зубы там, синяки — это и без меня есть кому поправить. А вот так, как у тебя… Это уж мое дело…
Вообще дядька поговорить любит. Любопытный и любознательный. Из своей деревни отродясь не выезжал и не собирается. Но пытливым умом впитывает все, что я только ни рассказываю ему вечерами. По-детски непосредственно удивляется и качает головой.
— Это ж надо такого наворотить-то?! За каким, прости Господи, рожном?
И как я ему объясню, за каким рожном человечество столько всего понаизобретало? Особенно смертоубойного и членовредительского…
Сам он что-то рассказывает редко, все больше слушает. Только иногда его пробивает на откровенность, и он начинает объяснять мне различные хитрости своего ремесла.
— Дядька Хрисанф, а что ж вы в такой глуши сидите? Вам с такими талантами место в больнице какой-нибудь большой. Там и людям бы помогли, да и других своему ремеслу обучили бы.
— Хех! Там все больше по книгам народ лечат. А я уж лучше тут, поближе к земле, да к лесу. От них и жизнь наша пошла, и здоровье — тоже от них! А энти… — махнул он рукой. — Пигалицы в белых халатах, вон, навроде Аньки. А туда же — доктора! Молоко еще на губах не обсохло…
В один из дней нас посетила с визитом местная интеллигенция. В лице бывшего бухгалтера лесотреста. С приближением фронта все работы в нем закончились и его работники разошлись по домам. Так и Борис Викторович Немков оказался в своей бывшей деревне. В город, где у него была квартира, возвращаться было страшновато — бои шли на окраинах. Именно поэтому, предвидя такую ситуацию заранее, он и оформил себе командировку на участок, откуда и вернулся в деревню. Тут у него жил дед, у которого он и остановился. Немков был страшно горд своей предусмотрительностью, о чем не уставал напоминать окружающим. К дядьке он зашел по его просьбе, старику в очередной раз занедужилось. Вот и попросил он сделать ему лечебную мазь. Хрисанф поморщился, видимо гость был ему не по душе, но возражать не стал. Кивнул ему на лавку и ушел в сарай, где у него хранились всяческие снадобья. Нимало не обескураженный холодным приемом, гость важно на ней расселся.
— А вы, прошу прощения, кто будете? — спросил он у меня.
Практически все время я лежал на кровати в единственной большой комнате дядькиного дома. Тут спал и сам хозяин — его место было в углу, около окна. В остальных двух комнатах он хранил какие-то вещи. В одной из них стояла кровать, на которой иногда задремывали девчонки. Их визиты были почти ежедневными. С собой они приносили различные травы, и Хрисанф тщательно их разбирал, попутно рассказывая об их свойствах.
