Герои Аустерлица (СИ) - Ангелов Августин

Да уж, у меня есть, оказывается, жена Лиза, невысокая шатенка. Она, наверное, для кого-то довольно симпатичная, вот только такой типаж совсем не в моем вкусе. И как теперь я буду жить с этой женщиной? Я же ее себе в жены не выбирал, а это тот Андрей, ныне покойный, до меня ее себе в жены выбрал. Или и он не выбирал, а просто отец взял, да и заставил в приказном порядке жениться на племяшке своего друга?

Вообще-то эта семья, которая теперь моя, очень знатной считается. Идет их род, то есть, мой, от самого Рюрика! Правда, мы князья Волконские, а не Болконские. И в этом я тоже усматривал противоречие. Ведь если я определил этот мир, куда попал, как чисто книжный, созданный писателем Львом Толстым, то тогда просто не могло произойти с одним из главных героев романа подобных изменений.

В книге же «Война и мир» князь Андрей Болконский не умер после Аустерлица, да и никто его личность своей не подменял. А здесь я очутился на его месте. Он же, похоже, погиб. К тому же, заметна и разница в фамилиях. Да и моя здешняя жена Лиза не брюнетка, а шатенка! Значит, этот мир все-таки не совсем книжный, а просто напоминает его. Как-то непонятно все это. Хотя, что мы знаем о параллельной Вселенной? Даже в двадцать первом веке ничего толком не знаем!

А, может быть, граф Толстой и не придумывал своих персонажей, а просто списал их с натуры, каким-то образом заглянув в этот параллельный мир, существующий сам по себе? Вдруг талантливые писатели, когда пишут свои тексты, умеют перемещаться между мирами или, хотя бы, заглядывать в другие реальности, чтобы потом отразить их в своих книгах? Я-то не писатель, потому и не знаю, как творческий процесс происходит. Но и мне понятно, что хорошие писатели способны создавать целые миры с помощью текста. Ведь отдельная реальность разворачивается всякий раз перед твоим сознанием, когда читаешь интересную книгу. Причем, без всяких технических средств в мозг проецируется, наполняясь образами. Разве это не чудо?

На этом поток моих мыслей о всяких абстракциях снова был прерван самым наглым образом. Носилки со мной опять подхватили французские гренадеры и куда-то их потащили. А потом носильщики запихнули меня в какую-то телегу вместе с другими ранеными. Возница крикнул команду, взявшись за вожжи. Лошади зафыркали, тронув повозку с места, и мы медленно поехали в быстро густеющую темноту вечера.

Глава 3

Телега равномерно покачивалась на скрипучих деревянных колесах. Но те несколько раненых, которых везли куда-то вместе со мной, лишь постанывали, лежа ничком, как и я, когда какое-нибудь из колес подпрыгивало на кочке или проваливалось в очередную дорожную рытвинку. Похоже, в эту повозку собрали только тяжелых. И куда нас везли, было непонятно. Но, я старался настраиваться на позитивный лад, успокаивая себя тем, что, когда выздоровею, то смогу в новом своем положении принести намного больше пользы Отечеству, чем раньше. Ведь возможности здешнего знатного князя, близкого к самому Кутузову, намного превосходят те, что имелись у меня, когда был простым лейтенантом в двадцать первом веке.

Да только пора уже мне распрощаться с той жизнью. Привыкать, конечно, буквально ко всему заново придется. Тут, понятное дело, совсем иные условия существования, гораздо более суровые. Нет ни электричества, ни авиации, ни даже железных дорог. Да и просто нормального транспорта пока нет, кроме гужевых повозок на суше, да парусного флота на воде. И, разумеется, никаких тебе компьютеров, смартфонов и прочей электроники. Но, зато натуральные продукты тут везде, да и экология не загаженная. Так что свои плюсы в окружающей обстановке тоже найти можно.

Вот только своих родителей, оставшихся, получается, в далеком будущем, мне очень жалко было. Не хотелось даже думать о том, что будет с ними, когда получат на сына похоронку. Впрочем, мой отец и сам человек военный, хоть и в отставке давно. И я надеялся, что он сумеет это принять и пережить. Он же сам готовил меня с раннего детства к военной карьере. А профессия военного опасная по определению. Маме труднее будет. Но и она видит смерть почти каждый день, поскольку старшая операционная медсестра. Да и младший брат Павлик у меня там остался. Так что вся родительская забота на него перейдет.

Хорошо еще, что ни жены, ни даже любимой девушки у меня в той реальности не осталось. Были, конечно, отношения с девушками, начиная со школы, только все поверхностные какие-то. Секс без обязательств, но и без любви. Не то я законченный эгоист, не то просто пока не встретил ту, которую смог бы полюбить. Но, как-то так уж получилось. И это сейчас к лучшему. Во всяком случае, глубокими чувствами я ни к кому не привязан. Так что нет никаких препятствий к тому, чтобы начинать новую жизнь в новом теле. А что тело не мое, так я убедился сразу, как только голову смог немного поворачивать, да пальцами шевелить. Не те они. Не было у меня таких длинных, тонких и холеных пальчиков никогда. Впрочем, не особенно и удивился. Аристократ же я теперь, все-таки!

Насколько я понимал, прежний Андрей Волконский был тем еще избалованным эгоистом, который никогда не работал физически. Вот и пальцы себе отрастил, как у пианиста. Теперь я очень жалел, что не прочитал знаменитую книгу графа Толстого. Но, к счастью, краткое содержание романа я все-таки помнил, да и кино смотрел. Хоть там и про Болконского говорилось, а не про Волконского, но параллели есть. Пусть и со смещением каким-то непонятным, но они просматриваются буквально во всем! Из обрывков воспоминаний это вполне очевидно. Вот, например, лучший друг Андрея тоже Пьер, как в книге. Только не Безухов, а Безруков, но какая, в сущности, разница? Внешне же похож этот полноватый увалень в очках с маленькими круглыми стеклышками на тот книжный образ! Нелинейное какое-то у меня попадание в искаженную книжную реальность…

Размышления мои снова прервались, поскольку телега остановилась возле немаленьких ворот, проделанных в каменной стене и освещенных светом факелов, вставленных в железные настенные подставки справа и слева от створок. Пока мы ехали, вечер уже приблизился к тому незаметному порогу, за которым плавно начинается ночь. И наш возница кричал кому-то в темноту, чтобы ворота поскорее открывали.

Наконец-то ворота открылись, и телега проехала во двор, где мои носилки сразу сгрузили. Только не наполеоновские гренадеры на этот раз понесли их, а какие-то другие люди, мужчины в гражданской одежде. Причем, говорили они между собой не на французском и не на русском, конечно. Местные жители, не иначе. Ведь Аустерлицкая битва проходила, насколько я помнил, где-то в Чехии, в окрестностях города Брно. Значит, на чешском местные говорят. Ничего, найдем с ними общий язык. Западные славяне все-таки.

Но больше, чем братья-славяне, меня заинтересовали запахи еды. Пахло жареным мясом, тушеными овощами, только что выпеченным хлебом и еще чем-то вкусным. И есть мне захотелось ужасно. Ведь принимал пищу в последний раз утром перед сражением. А наступление французских войск на Праценские высоты началось в девятом часу.

Это я уже вспомнил не своей памятью, а памятью моего предшественника в теле, погибшего в бою, с удовлетворением отметив, что остатки его памяти, похоже, все-таки постепенно сливаются с моей собственной. Причем, я обратил внимание, что здешние воспоминания делались ярче, словно проявляясь все четче с каждым часом, в то время, как мои собственные, наоборот, тускнели.

Еще я четко вспомнил, что до атаки на батарею, которую я возглавил, схватив знамя и кинувшись вперед, а потом получив пулю в голову, я находился рядом с Кутузовым при его ставке. И Кутузов злился, что наш император выбрал для битвы не его план, а план австрийцев. Ведь то было сражение трех монархов. Наполеон под Аустерлицем схлестнулся с союзной армией двух императоров: российского Александра и австрийского Франца.

Вообще-то, численное преимущество было на нашей стороне. Наполеону под Аустерлицем противостояли русская и австрийская армии с общим количеством личного состава в 85 тысяч человек. В то время, как у самого Наполеона имелось не более 75 тысяч бойцов. Просто он действовал гораздо решительнее и хитрее, угадав или же получив информацию от своих шпионов, что австрийские генералы, предложившие план битвы, захотят первым делом отрезать французов от дороги к Вене и еще от Дуная, а потом попытаются окружить или оттеснить к северу, к горам. А ради этого союзные войска совершат широкий обходной маневр левым флангом против правого крыла французской армии.