Японская война 1904. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Мы еще думали о бронепоезде поддержки пехоты, со скорострельными пушками и пулеметами…

— Это было бы очень неплохо, — сразу загорелся Афанасьев.

— Однако эту нишу уже закрывают броневики, — остановил я его. — А ресурсов у нас не бесконечное количество, чтобы дублировать технику. Поэтому легкие орудия — для машин, а поездам оставим то, что только они и потянут!

— Осадная артиллерия и гаубицы, — задумался Платон Львович, а потом неожиданно просиял. — А это и правильно! Пусть все знают, что русские поезда пукалки не возят!

Буденный и Славский не выдержали и фыркнули, а потом и все остальные, словно подхватив волну, заулыбались. Всего несколько мгновений, но их хватило, чтобы дальше обсуждение пошло еще хлестче и еще полезнее…

— Не сможем мы второй раз под прикрытием броневиков к японским окопам подойти, — ругался где-то через полчаса Мелехов. — На Ляодуне враг не ждал такого, дал выбить даже мелкие батареи, а тут… Точно сохранит! И точно встретит. Сколько техники положим, чтобы только на одном участке прорваться? Пятьдесят машин, целую сотню? И то не факт, что получится.

А вот и возражение, которого я не ожидал. Бросил взгляд на Славского: тот готовится отвечать, но по нему видно, что в глубине души он согласен с каждым словом Мелехова.

— Какая сейчас броня стоит на ваших машинах, капитан? — опередил я его.

— 7 миллиметров, вы же знаете, — удивился тот.

— А если мы ее увеличим?

— Мотор не потянет, — вместо Славского ответил Мелехов.

— Уберем десантный отсек, — предложил я. — И… Уменьшим броню по бокам и сзади, но спереди увеличим хотя бы до 15 миллиметров.

— Если мы переделаем так несколько взводов под машины прорыва — это может и сработать, — воодушевился Славский. — Причем тут сыграет роль не только большая толщина! Мы же пробовали цементировать броню, как это делают на всех новых кораблях — раньше ее толщины для такого не хватало, но вот если будет миллиметров двадцать, то шансы появятся… — тут он заметил несколько недоуменных взглядов и принялся объяснять. — Крупп говорит, что придумал свой способ в 1893-м, до этого была похожая гарвеевская броня, а если послушать наших китайцев, то они пережигали сталь с углем уже тысячу лет. Тут смысл в том, что после такой обработки верхний слой брони становится более твердым и хрупким, а внутренний остается вязким. Такая комбинация будет крошиться, разрушаться, после пары попаданий потеряет половину своих свойств, но, главное, пробить ее будет гораздо сложнее, чем обычную однослойную. И мы действительно сможем попробовать бросить машины в лоб на японские пушки!

— Все равно, — Мелехов вытащил лист бумаги, набросал примерную грузоподъемность и вес новой брони. — Проходим прямо по краю. Любая неровность на дороге, лишняя горка, и машины встанут, а за ними и все наступление.

— А вот это уже точно не проблема! — на этот раз Славский сам нашел ответ. — Время у нас есть! Ночью все равно то наши, то японцы ходят на вылазки — так мы заодно не только рубежи для стрелков отметим, но и дороги расчистим. А в день атаки пустим по ним тяжелые броневики как по шоссе!

Шоссе в это время — это еще не то, что в нашем, но все равно звучит солидно. А главное, я теперь действительно верил, что перегруженные броневики справятся со своей задачей.

После этого мы перешли к обсуждению тактики пехоты. Как собираем резервы, как и где переходим в атаку, движение на дистанции, работа в окопах… Когда закончили, я обратил внимание на потухшие взгляды наших кавалеристов, которые привыкли, что в прорыве обороны они не участвуют, и теперь изо всех сил завидовали остальным.

— Петр Игоревич, — я позвал штабиста, который отвечал за подготовку кавалерийской части наступления.

Бурков вышел вперед, бросил быстрый взгляд на Буденного и Врангеля, с которыми немало времени провел как обычный офицер, а потом принялся рисовать линии еще одного прорыва по мелководью на правом фланге.

— Когда первая линия укреплений будет взята, когда часть сил отвлечется на атаку из Порт-Артура и прорыв Степана Сергеевича по понтонам, именно здесь у нас появится возможность быстро ввести в сражение кавалерию. Очень короткая возможность, чтобы здесь успела проскочить пехота. Броневики в воде да по мягкому дну тоже не пройдут, а вот вы… Сможете!

— Задача — разрушение тыловых коммуникаций японцев? — Врангель прищурился.

— Задача — оборвать подвоз снарядов, — пояснил Бурков. — Японцы их не экономят, зная, что всегда получат новые. И действительно подвоз из резервов полков и дивизий работает как часы! Вот только это не означает, что возле пушек всегда одинаковое количество снарядов. Есть просадки, когда много потратили, а резервы еще в пути, и именно в этот момент их лучше всего подловить. Не получится — паника в тылах тоже поможет. Но если сработать ювелирно, то мы тысячи жизней спасем!

— Сколько эскадронов нужно провести?

— Вас не будут ждать, но у японцев там везде укрепления, так что минимум полк.

— Значит, 6 эскадронов. Успеем?

— Как и с артиллерией, — снова кашлянул Ванновский, — мы будем следить, чтобы подобрать подходящее окно…

Врангель несколько долгих секунд буравил главного разведчика взглядом — понимаю, сложно доверить жизни своих солдат кому-то другому — но в итоге медленно кивнул. После этого обсуждения ушли больше в сторону организационных вопросов, а через два часа я и вовсе всех отпустил. Поговорили, каждому нарезали его кусок задач, и приниматься за них нужно было уже сегодня.

Мимо пробежал Лосьев: его ждали переговоры с Порт-Артуром, и там тоже свои сложности. Стессель сначала в принципе отказался обсуждать участие в наступлении, а когда я надавил, используя свои новые связи, то… Этот жадный и очень осторожный человек согласился выделить на него лишь 6 тысяч человек. И это при том, что на начало осады в городе находилось под 50 тысяч солдат, и сейчас больше 30 тысяч из них еще были в строю.

Впрочем, 6 тысяч в тылу врага — это гораздо больше, чем просто 6 тысяч. Надо было просто правильно ввести их в бой: чтобы и оборону не оголить, и через японские позиции вокруг Порт-Артура пройти, и ударить именно туда и тогда, когда будет нужно. Удивительно, сколько в будущем сражении зависело от связи, а ведь еще полгода назад про нее просто могли забыть, чтобы лишний раз не отвлекаться и дальше спокойно работать по старинке.

Освободился я в итоге только под самый вечер, и то все не успел. Завтра еще нужно будет заняться госпиталями, проверить каждое из направлений будущего наступления на месте, а еще… Очень не хотелось, но теперь по личному разрешению Его императорского Величества у нас тут почти на передовой гуляет целый зверинец, и хочешь не хочешь, а приходится тратить на него время.

Вот и сейчас… Пришлось сделать крюк и перед сном заглянуть в сияющий огнями иностранный городок, разбитый на месте старой китайской деревни в 15 километрах от линии фронта. Первым мне попался полковник Пикар — из всей новой братии он мне нравился больше всех хотя бы тем, что приносил пользу. Мы обменялись кивками, и полковник поспешил в темноту, где мелькнул оливковый мундир и серо-голубой шарф австрийского посланника. Этот, кстати, меня больше удивлял, чем раздражал.

Я-то думал, что Австро-Венгрия уже давно смирилась с лидирующей ролью Германии, но Карл Мария Александр фон Ауэршперг опровергал это всем своим видом. Он вежливо фыркал на любые рассуждения германского посланника фон Винклера, а еще любил отловить меня и с каменным лицом рассказать какую-нибудь историю времен наполеоновских войн. Я чуть было не заподозрил что-то совсем неприличное, но, к счастью, Огинский меня просветил.

Как оказалось, Ауэршперги — это довольно древний род, зародившийся недалеко от современной Любляны еще в 15 веке, и они довольно активно продвигали в Вене идею союза не с Берлином, а с Санкт-Петербургом. Так что наши успехи оказались им на руку, и теперь Карл Мария осторожно прощупывал почву. Лично я, помня весьма скромные успехи Австро-Венгрии в Первую Мировую, относился к этому без энтузиазма. С другой стороны, без австрийских армий на юге Россия смогла бы сосредоточить больше сил на севере против своего главного противника…