Лед (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич

— Ого! Это офигеть какая хорошая новость! Кстати, что там с Ричардом? — Судьба друга, с которым нас разлучили меня волновала очень сильно.

— Семья Гроссов внесла залог. Две тысячи долларов. — Арсений прямо в экипаже закурил трубку, видимо пытаясь табачным дымом заглушить тюремную вонь, которой я благоухал — Его освободили ещё три дня назад. Сейчас он в частном пансионате на Манхеттене. Каким-то его родственникам он принадлежит. Навестим его завтра, если захочешь.

— Обязательно навестим, но сначала я как следуют отмоюсь, подстригусь и высплюсь — То, что Ричард тоже на свободе, уже радовало — А за меня залог кто внес?

— Залог был внесен частично за счёт корабельной кассы «Единорога», а частично за счёт посольства — Арсений ткнул в меня трубкой и продолжил — Наше правительство не могло позволить первому русскому человеку, покорившему Северный полюс гнить в американской тюрьме. Кстати, о снятии с тебя обвинений идут переговоры на очень высоком уровне, цени. Хотя суд всё же будет наверняка. Помимо государственного обвинителя в нем и частный будет участвовать, нанятый Соверсами. Впрочем, наши адвокаты тоже волки ещё те. Так вот… Кстати! Твой эскимос, ну приказчик, который, тоже тут. Он снял для тебя квартиру не далеко от посольства и сейчас ждет тебя там. Ушлый мужик, я тебе скажу, с полуслова намеки понимает!

— Бухать будем? — Я уже достаточно хорошо изучил Арсения, чтобы понять его мечтательный взгляд — А может дашь мне отдохнуть после тюряги, в себя прийти, отмыться?

— Я же говорю, ушлый твой Тимоха, только держись — Рассмеялся Фомин — В квартире есть ванна и она работает, бойлер топиться с утра, цирюльник тоже уже ждет. Праздничный ужин заказан из ближайшего ресторана на дом и будет готов через три часа. К тому времени как ты обратно в человека превратишься, и наши с «Единорога» подойдут. Должны же мы нормально отметить нашу победу⁈ Весь мир ликует и празднует, а мы, виновники этого торжества, даже по стопки за самих себя не выпили! Посидим тесной компанией, без посторонних, выпьем, поговорим, старое вспомним.

— А чего? Почему и нет раз так? — Напряжение, в котором я находился несколько последних месяцев начинало меня потихоньку отпускать — Я бы накатил грамм двести хорошего коньяка! А ужин из ресторана — это то, что надо! Я хоть последнюю неделю и питался нормально, но знаешь, есть даже хороший стейк в камере, где пахнет выгребной ямой, то ещё удовольствие.

Посольский экипаж остановился возле чёрного хода довольно внушительного доходного дома, и вскоре я был уже в арендованной для меня квартире.

— Слава тебе господи, Иссидор Константинович, вы живы-с! Как же я рад вас видеть! — Тимоха, который ничуть не изменился с нашей последней встречи, поджидал нас с Арсением на пороге квартиры. Весь его вид говорил о том счастье, которое он испытывает от встречи с хозяином — Извольте-с проходить в ваши апартаменты! Всё у нас готово, как вы любите! И комната ваша прибрана, ванна уже второй раз набирается, первая остыть успела! И самоварчик поставлен, и водочка на леднике остывает! Капустку квашеную я сам делал, тут такой не достать, эти ироды нормальной закуси не признают. На весь Нью-Йорк только два русских ресторана, пожрать нормально негде! Это где же такое видано⁈ Даже в Копенгагене, у немчуры, и то больше! Извольте-с пиджак ваш приму!

— Здорова Тимоха, я тоже рад тебя видеть! — Поздоровался я с приказчиком, ничуть не покривив душой — А чего это ты словоерсами заговорил? Завязывай давай, не люблю! А шмотки сразу в камине сожги, там вшей и блох полно, притащил с тюряги…

— Зачем жечь⁈ — Тимоха, осмотрев мой прикид, отрицательно покачал головой — Если из-за каждой вошки нормальную одежду жечь, то разориться можно! Не извольте-с беспокоится, прожарим, выведем, еще поносите костюмчик!

— Ну как знаешь — Пожал я плечами. И правда, чего я выделываюсь? Где я запасной возьму? Другой нормальной одежды у меня и нет вовсе, если не считать за такую тюк с мехами, что были на мне в день ареста — В ванну веди, да керосин притащи, голова тоже аж зудит от живности. И завязывай ссыкать, я тебе говорю! Нормально же раньше общались? Вот так и продолжай, как раньше!

— Как можно-с? — Похоже мои слова до обрусевшего инуита не доходили вообще — Вы же тепереча большой человек! Величина-с! О вас все газеты пишут! Я же со всем уважением-с! Ай бля! Больно же!

Последнее слова вырвалось у Тимохи непроизвольно, после того как я дал ему леща от всей своей пролетарской души. Задрал! Не люблю, когда передо мной пресмыкаются…

— Ха-ха-ха! — Арсений заржал как конь — Узнаю Сидора! Ты лучше с ним не спорь Тимоха! Каторжане, они люди опасные! Ты знаешь, что? Пока их благородие в опочивальню не отошли-с, себя в порядок-с приводить-с, аперитивчик нам организуй. По рюмашке! Видишь, барин гневаться изволит, нужно бы задобрить их сиятельство!

— Тоже в ухо хочешь⁈ — Я зло посмотрел на Арсения, но потом не выдержал, и тоже рассмеялся — Тащи чего сказано Тимоха! И правда, расслабится бы надо. И себе налей, не забудь. Выпьем за моё освобождение!

Водка ухнула в горло как в сухую землю, разливая по жилам приятное тепло, и расслабляя тело. Холодная, даже вкуса я не почувствовал. Арсений и Тимоха повторили мой маневр. Впервые за несколько месяцев я почувствовал себя под защитой и в безопасности. Может это чувство и обманчиво, но сейчас мне было на это глубоко плевать. Рядом мои друзья, и я знаю, что за меня они пойдут в огонь и в воду!

Глава 3

Я сижу на деревянной скамейке в душном зале муниципального суда. Здание суда стоит на Манхэттене, оно построенного в греко-римском стиле, с высокими потолками, сквозняками и тяжелыми шторами. Воздух пахнет смесью старого дерева, чернил и табака. Сейчас курить можно везде, даже прямо во время судебного процесса, и все этим пользуются, и мои адвокаты, и прокурор дымят без перерыва, под потолком клубы смока, хоть топор вешай. Передо мной — толстый судья в черной мантии, строгий и молчаливый, с печатью закона над головой. Лицо судьи покрыто испариной и выглядит нездоровым, очевидно с давлением у этого любителя пожрать не всё в порядке, сразу видно — долго не протянет, ходячая холестериновая бляшка. Сбоку — двенадцать присяжных, мужчин, все поголовно белых. Смит сказал мне, что в составе присяжных в основном мелкие буржуа: лавочники, мелкие чиновники, отставные солдаты, собственники небольших мастерских. Уважаемые люди, с безупречной репутацией, которым позволено вершить судьбы других. Женщин и чернокожих среди них естественно нет — в Нью-Йорке женщины и афроамериканцы сейчас не имеют права быть присяжными.

Я не знаю их. Их лица скупы на эмоции. Кто-то сдержанно следит за ходом дела, кто-то, кажется, уже решил мою судьбу. Объективно ли вынесут они свой вердикт? Возможно. Хотя тут, в Америке конца девятнадцатого века, от личности подсудимого тоже много чего зависит. Если вы — бедняк, иммигрант, чернокожий или ирландец — шансы на снисхождение гораздо ниже, чем у белого англосакса или еврея, а конкретно моё положение для них спорное. Я конечно знаменитый полярный исследователь, первым побывавший на Северном полюсе, доктор, ученый, но вместе с тем я русский! Я не имею американского гражданства, что приравнивает меня в их глазах к иммигрантам, к тому же обвиняюсь я в убийстве их соотечественника, который был моим прямыми конкурентом. Возможно, если бы не я, Волков позорный, то первыми на полюсе были бы американцы!

Прокурор и частный обвинитель говорят громко, обращаются к присяжным с пафосом и риторикой, как будто играют роль. Мои адвокаты от них не отстают, они тоже ведут себя уверенно, харизматично, но при этом, в отличии от оппонентов, стараются опираться на факты и доказательства. Не речи толкают, а серенады наперегонки поют! Умеют же, подлецы! Это у них талант, или такому специально учат где-то в юридическом университете? И самое главное все торопиться, как на пожар… Суд идет быстро, это первое и последнее заседание, никто не собирается затягивать его на годы, как в тех фильмах, что я когда-то видел! Суды переполнены делами, и заседания поставлены на поток, за дверью буквально очередь стоит из подсудимых и их защитников!