Боевой 1918 год (СИ) - "Егорлык"

Но "снобы", разглядывая бойцов, исполнявших роль моделей даже как-то притихли. Лишь Гришка, неуверенно спросил:

– А почему – "Морская пехота"?

Я пожал плечами:

– Ну а кто же вы теперь? Корабли ваши далеко. Да и осталось тех кораблей не так много. Команды на них есть. Так что вряд ли вам еще, "походить" в ближайшем будущем придется. А вот на суше воевать – это да. Этого, полной ложкой хлебнем. Но при этом вы морские волки. Поэтому, форма и подчеркивает, что вы не только на воде, но и на земле любого раком поставите! Надпись читали?

– Это про "никто кроме нас"?

– Угу.

– Да, красиво сказано… И роба новая, ничего так себе… Карманов прям, как на английском френче. И на бушлате воротник хороший. Никакой ветер с ним не страшен… Я только не понял, что ты про бескозырки говорил?

Ухмыльнувшись, пояснил:

– Да все просто. Те, кто к нам с земли влились, будут только в беретах ходить. А которые с кораблей, те в бескозырках. Или в беретах – это уже на усмотрение взводного. Но думаю, что вы для подчеркивания своего "соленого" происхождения и для лучшего узнавания остальной братвой бески выберете. Понял, теперь?

Трофимов кивнул. Тут влез Михайловский:

– А новое обмундирование, оно лишь для морских? Мы в своем останемся?

Я вздохнул:

– У нас единое подразделение. Которое со вчерашнего дня официально называется "Первый батальон морской пехоты Балтийского флота!" До батальона мы пока не дотягиваем, значит, есть куда расти. И форма здесь будет, единая для всех.

Пулеметчик просиял и в это время от стоящей и о чем-то ожесточенно перешептывающейся группы, отделился Григоращенко. Несколько нерешительно подойдя ко мне, он оповестил:

– Ну так, это… Братва с комитета решила, что это достойная замена. Тем более, что нашу робу нам оставляют.

Я кивнул:

– Вот и добре. А то шуму-то было…

Игнатьич, какое-то время помялся и задал еще один вопрос:

– Тут народ спрашивает… Хм… Понимаю, что это не по-нашенски, но ведь люди кровь проливали…

Комиссар, стоящий рядом подбодрил его:

– Да не тушуйся ты! Скажи нормально, чего хочешь-то?

Взводный встряхнулся:

– Такое дело. Вчера нашим ребятам награды вручали. И они теперь гордыми ходят. Понятное дело – герои. Тут и вопросов нет. Но у нас ведь многие с четырнадцатого воюют. И тоже наградами отмечены. Пусть и царскими, но кровь ведь за страну проливали, против кайзера. А лежат сейчас те кресты в "сидорах", да карманах…

Лапин нахмурился, но я положил руку ему на плечо:

– Погоди комиссар. Матвей Игнатьевич, верно говорит. Он ведь не про генеральские награды речь ведет, а про солдатские ордена. Их простые люди получали, за личную храбрость. Те люди, которые с немцами за свою Родину бились. И вскоре, опять биться продолжат. Так что, подумай сначала, прежде чем чего-то сказать…

Кузьма на несколько секунд замолк, а потом произнес:

– Ну если так смотреть… Только, что остальные товарищи скажут? Не наши, а здешние товарищи?

– А вот для всех остальных, мы проведем общее собрание батальона. И для партийных и для беспартийных. На собрании проголосуем. Как решим, так оно и будет. И не дай бог, кто со стороны вякать начнет. Тогда сам разбираться стану.

Воспрянувший Григоращенко, подтвердил:

– Верно командир сказал! Как общество постановит, так и сделаем. А ежели кому стороннему не понравится, то мы разъясним его заблуждения, со всей балтийской прямотой!

Звучало это, несколько пугающе. Ну да, это я к ним относился как к обычным бойцам. Оборзевшим, но вполне управляемым. Наверное, потому что сразу повел себя так. Зато остальные (и свои и чужие) их сильно опасаются. Для пояснения ситуации скажу, что за время пребывания матросни в Ростове, с ними никто из здешнего пехотного гарнизона даже не подрался. Невзирая на их общую наглость. Стычки были, но местные предпочитали отступить. Это, однако, показатель. И теперь мне даже интересно будет посмотреть на того смельчака, что посмеет выступить против решения матросского собрания (каким бы оно ни было).

Хотя, лично у меня сомнений не было, чего они там нарешают. И комиссар говорит с людьми, и я говорю с людьми, так что их настроения нам известны. Да и подоплека вопроса мне вполне ясна. У многих водоплавающих, реально были кресты и медали. Когда после революции, решили порвать с "проклятым наследием" и сняли все регалии, то никому особо обидно не было. Все выглядели одинаково. Зато теперь…

Еще вчера, награжденные, соорудив красные розетки неимоверной величины, надели ордена прямо поверх шинелей и бушлатов (ума не приложу, кто им такую дичь подсказал). И нос, соответственно, задрали выше облаков. Слов нет – вполне заслуженно. Но получился перекос – одни гордятся и носят показатели своей храбрости. А вот другие (никак не менее храбрые) такой возможности не имеют. Хотя у них, тоже есть что показать. Вот и озаботилось матросское сообщество, вопросами равенства. Вот и засучили они лапками. Психология, однако. Так что препятствовать я этому не собираюсь. С офицерами подобное провернуть не получится (не стоит пока нарываться), а вот для рядового и сержантского состава у меня для всех вопрошающих есть железная аргументация.

Но теперь снова о насущном. Окинув взглядом взводных, я приказал:

– Товарищи. Все насмотрелись? Тогда давайте вернемся обратно.

А когда народ опять расселся, спросил:

– Проблема c переобмундированием решилась положительно? Вот и славно. Значит сегодня, после обеда, начнем выдавать новую робу. В связи с этим, возникает вопрос ее подгонки. Ну и вопрос с баней, вновь становится актуальным. Вряд ли кто-то захочет тащить старых вшей на новую одежду. А если вопрос с баней, то и со стрижкой. Так что, решайте товарищи.

В этот раз, даже споров не было. Да и чего тут спорить? Родная форма остается при них. Плюс еще получают новую и необычную. А прически, это вообще – так. Проходящее. Когда были утрясены и все остальные вопросы, народ разбежались объяснять политику партии личному составу. Только Городецкий тормознулся. Извинения просил, за свою горячность. Что характерно – мой удар, который его срубил, не упоминался вообще. То есть, человек понимал: заслужил-получи. Поэтому я даже кобениться не стал, а просто погрозил кулаком и отправил его заниматься делами.

А сам, с Васильевым, двинул к артиллеристам. По пути, штабс-капитан поинтересовался, всегда ли у нас совещания проходят настолько бурно. Я успокоил, что обычно нет, но сегодня была пара острых и принципиальных вопросов. Вот и разгорячились, словно мальчишки во дворе. Александр неопределенно хмыкнул и спросил:

– Вы сами, наверное, из флотских будете?

Я покачал головой:

– Вряд ли. После ранения, потерял память и кем был ранее, мне самому неизвестно. Знающие люди утверждают, что подпольщиком. Но точно не моряком, потому что я даже половину их ругательств не понимаю. Про дыру кашалота понимаю, а вот что такое и где находится бом-брам-стеньга, уже все – ноль.

Ошарашенный Александр, лишь протянул:

– Поня-ятно… Слов нет.

– Чего тебя так удивило?

– Как вам сказать? Просто я уже сталкивался с морским людом. Впечатление они произвели м-м-м… двойственное. Нет, как бойцы вполне организованы и упорны. Но ведь они, со стороны, вообще авторитетов не признают! Только если из своих. А вы сегодня их так… Когда вы того крепыша уронили я думал – все. Сейчас нас убивать будут. Уже за револьвер хвататься собрался…

В удивлении я поднял брови:

– Почему "нас"?

– Ну, как они относятся к офицерам, мне известно. Не зря же, меня, председатель матросского комитета "золотопогонником" назвал.

Махнув рукой, ответил:

– Не бери в голову. Вполне нормальные и вменяемые ребята. Тебе просто привыкнуть надо. Вон, Михайловский, тот не простой золотопогонник, а еще и дворянин, но они его только что в зад с разбега не целуют. И орал он, вместе со всеми, очень даже бодро.