Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Хлебнули еще.
— Ты вот чего… — тяжело отдыхиваясь после шаропа сказал пограничник — скажи своему, неладно что-то…
— Конкретно — что? — понизил голос Баранец
Пограничник наклонился вперед, их обдало сивухой. Часа через два будет готовенький…
— Нюхает кто-то. Мне агентура докладывала — вчера у аэродрома видели посторонних.
— Духи?
— Не. Русские. Тачка крутая — Симург. Трое…
Погранец прервался, чтобы еще отпить самогона
— Похожие на спецов были, хотя в афганской одежде. Мой контакт таких с ходу сечет. Я заинтересовался, поспрошал — не только у аэродрома их видели, они по всему городу шаро…лись. Видели, как они на виллу заезжали, где Алим живет. Зверюга еще тот.
— Дух?
— Да какой дух… Что ты заладил — дух, дух… А спецотдел ХАД не хочешь?
— Терроризм?
— Он самый. Это, в общем, первое. Второе — мне свояк звонил с Оша — последний рейс прошел плохо. Комиссия из штаба округа нагрянули. Вроде как марксизм — ленинизм проверять, но востроглазые. И третье. Позавчера, прямо перед вами прошел борт. Не через Баграм. Здесь их сразу загрузили и они на юг ушли. По виду — рейнджеры. Я и не чухнул сразу, а теперь как все покатило, знаю — неладно дело!
Почему то спецназ в Советской армии стали называть рейнджеры. Возможно потому, что министр обороны СССР, маршал Советского союза Соколов во время небольшого показа личного состава и техники в Баграме увидев спецназовцев бросил — а вот и наши рейнджеры.
— … и главный среди них был такой невысокий… узкоглазый.
Баранец прикинул — выходило хреново. Про узкоглазого — он сразу понял, кто это. И не хотел бы встретиться с этим человеком на узкой дорожке.
— Сколько их было
— Человек сорок — сорок пять. Им четыре бронемашины подали, они на них и ушли. Колонны не дожидаясь, так и пошли…
— Куда — пошли?
— Сюда! На Кабул!
Баранец хрюкнул забитым носом
— На Кабул? Все — пошли? Может, на Баграм?
— Может. И еще. Бах — ваш человек был?
Мысли ворочались в голове подобно валунам.
— Из Царандоя?
— Из него самого. Короче, грохнули его, вот так вот. В тот же день.
Это мы его и грохнули… Совсем мозг пробухал, идиот. Правильно, в Мазари-Шарифе водяра вдвое дешевле кабульской. Жри — не хочу.
— Думаешь — они?
— Думать — не думаю. А только вот в городе видели человечка. Может и с конвоя. Но точно — левого, раньше его не видели. Низенький такой, вроде хазареец. Одетый бедно, сумка большая в руках. Те люди, которые Баха проворонили — клянутся, что этот человечек к Баху пришел, тот его как друга принял и приказал всем кто на вилле был уходить. И больше его — живым не видели…
Пограничник налил стакан, навернул махом.
— Я вот что тебе приехал сказать. Ты как хочешь, дело твое — но я соскакиваю. Болтать не буду… и тебе не советую. Хватит.
Майор был так пьян, что не нашелся, что ответить, и что сделать. Хотя — полагалось убить и за меньшее.
Дорога на Кандагар
01 июля 1988 года
Когда не хватает сил — на помощь силам приходит ненависть…
Ублюдки…
Лежащий на земле человек в афганской одежде пошевелился. У него это получилось, хотя все тело страшно болело. Дышалось — с хрипом, тяжело, воздух царапал глотку. Обезвоживание…
Сколько еще идти?
Солнце стремительно падало за барханы…
Человек в афганской одежде закашлялся, перевернулся на бок. Он чувствовал себя, как девяностолетний старик.
Ублюдки. Он никогда не забудет сержанта ВАИ, выстрелившего в него. Из-под земли его достанет.
Шило… гаденыш, что ты наделал. Как же теперь будет то…
Автомата у него — не было. Снайперская винтовка осталась в машине и была уничтожена вместе с ней. Пистолет, который он всегда носил в кармане взведенным — был. Можно было бы застрелиться, отмучавшись разом, но он решил, что не доставит этим — такого удовольствия.
Офицер!
Встреча в пограничной зоне, советский вертолет в Пакистане, американцы. Все это как то связано.
Они видели то, что не должны были видеть. На них нацелили Скорпион, это просто так не сделаешь, и отданный боевой приказ обязательно будет зафиксирован. Все данные записываются. В случае чего — записи объективного контроля поднимут и если что не так — придется отвечать.
Значит, одно из двух. Либо тот, кто это сделал — не боится ответственности, либо — фактор времени не играет для него роди. Он понимает, что разоблачить его уже не успеют.
Шило… гаденыш.
Он понял, что Шило сознательно разменял свою жизнь на его. Дал ему жить и погиб сам. Он прекрасно понимал, что если они остановят машину и бросятся в разные стороны — оператор Скорпиона просто переключит режим поиска и разнесет на атомы сначала одного, а потом и другого. Этот самолет для того и конструировался, от него не уйти. Есть единственный выход — кто-то должен оставаться за рулем и вести машину зная, что максимум через несколько минут ее разнесут на куски. Шило так и поступил — он первым понял, что будет и выпихнул своего командира и друга из машины, давая ему жить. И отомстить.
Только поэтому — до сих пор Скворцов не застрелился. До сих пор — он шел по пустыне ночами, упорно ставя одну ногу перед другой. Он должен был выжить, чтобы разобраться во всем и отомстить. Пуля в пистолете — предназначалась не ему…
Стемнело. Барханы накрыла тьма.
Поднявшись — сначала на колени, потом на ноги — он огляделся — туда, сюда. Никого. Ни одной машины.
Скворцов с трудом поднялся на ноги и медленно побрел в направлении дороги на Кандагар. Он думал, что она где-то там.
… ты… чего… он… товарищ…
Глаза. Господи, как же больно…
Струйка воды, стекающая в рот. Это уже рай?
Или это продолжается ад? И снова этот гул…
— Давай, браток, давай… — сменный водила наклонил фляжку, тонкая струйка подсоленной, утоляющей жажду воды упала на растрескавшиеся губы — кто же тебя угораздил, посреди пустыни то. Совсем… Миш, долго еще? Кончится — нам же и отвечать потом.
— Двадцать минут еще.
— Ты десять минут то же самое говорил!
— Заткнись, а?! Или сам за руль садись и езжай!
— Ладно, не психуй. Довезем, никуда не денется, довезем. Если до сих пор не умер — выкарабкается. Довезем. Ты держись, братишка. До своих добрел, подыхать совсем обидно. Ты держись…
В коридоре госпиталя «чатур бистар» [38] было темно, жарко, воздух аж плыл от жары. Афганцы, в основном бедняки — со смирением принимали судьбу, уготованную им Аллахом — выживали или умирали здесь. В городе был и советский военный госпиталь — но Цагоев возблагодарил Аллаха, что двое водил догадались скинуть Скворцова здесь, тут было ближе. В советском военном госпитале — он вполне мог и не выжить. Убил же кто-то Джафара…
До чего же докатились…
По обе стороны от палаты, в которую положили Скворцова — стояли советские десантники с короткоствольными автоматами.
Врач — осанистый, со смоляно-черной, с проседью бородой — вышел, устало вытирая потный лоб рукавом халата потный лоб. Цагоев — вскочил, кинулся к нему.
— Что, доктор?
Доктор устало вздохнул. Он говорил по-русски, как и все врачи здесь — кроме как в СССР — афганским врачам учиться было негде.
— Я поставил капельницу. Сильнейшее, почти смертельное обезвоживание. Это ваш… солдат.
— Да.
— Крепкий молодой человек. Настоящий сорбоз. Я не понимаю, как он еще жив. Но он жив.
— Только обезвоживание?
— Не только. Пройдемте в мой кабинет.
В кабинете врача, без окна, освещенном тусклой лампочкой — доктор порылся в ящике, достал какую-то тряпицу, развернул ее. Там — была пуля.
— Это застряло у него в плече. Под кожей, очевидно пуля, перед тем как попасть в него, на что-то наткнулась и была деформирована.
Цагоев с первого взгляда понял — пять и сорок пять. У моджахедов автоматы такого калибра редкость.
