Троя. Пепел над морем (СИ) - Чайка Дмитрий

— Врешь! — словно плетью стегнула Креуса. — Вот сейчас соврала, и за это вниз полетишь.

— Служить вам буду! — завизжала Феано, которая снова увидела камни у подножья маяка. — Верней собаки! Не губите, госпожа! Я ведь не сделала ничего!

— Не сделала, — кивнула Креуса, — но можешь сделать. А это одно и то же. Отпустите ее пока. Я с ней не закончила.

Феано вновь оказалась на земле и обняла ноги царицы, покрывая ее ступни поцелуями. Ее колотила крупная дрожь, которую она никак не могла унять. Она от ужаса потеряла всякую способность думать. В голове ее билась лишь одна мысль.

Жить! Жить! Жить!

— Так и быть, живи, коза драная, — продолжила Креуса, словно услышав ее мысли. — Будешь служить мне. И даже с мужем моим будешь спать, пока я дитя ношу. Пусть господин позабавится недолго. Он все равно дома месяцами не бывает. Но потом ты сама сделаешь так, чтобы он остыл к тебе. Сможешь?

— Смогу, — уверенно ответила Феано. — То дело нехитрое. Капризами его изведу, или еще как. В постели, как колода лежать буду. Только знак дайте когда.

— Молодец, — Креуса потрепала по щеке. — Начинает в голове проясняться. Тебе служанка моя принесет губку и масло белой акации. Расскажет, как пользоваться ими. Если правильно все сделаешь, детей у тебя не будет(2).

— Да разве можно так? — изумилась Феано.

— Можно, — кивнула Креуса. — Мне египтянка Нефрет рассказала. Там знатные дамы не желают своим мужьям по десятку детей рожать. Хотят жизнью наслаждаться.

— Все по вашему слову сделаю, госпожа, — торопливо ответила Феано, которая уже уверилась, что сегодня останется в живых. — Я все поняла!

— Нет, — медленно покачала головой Креуса, и огромные серьги, оттягивающие своей тяжестью ее уши, весело звякнули. — Ты поняла далеко не все. Ты должна будешь уехать отсюда. Я сама устрою твою судьбу. Ты будешь жить богато, но господина моего больше никогда не увидишь. Мне твою морду постылую дольше необходимого зрить не хочется.

— Согласна, — с готовностью закивала Феано. — Как скажете, госпожа! Если богато жить буду, то я на все готова.

— А чтобы ты поняла все до конца, — Креуса ласково погладила ее по голове, — я тебе еще одну забавную историю про свою матушку расскажу. У моей матушки много таких историй, и все до одной забавные. Так вот, однажды во дворец девку с Крита привезли. Вот прямо как ты, красоты неописуемой, да еще и умницу, каких мало. И начала она моего отца к рукам прибирать. Понемногу, по чуть-чуть. Тут откусит, там отщипнет… А потом взяла, дура, и сына ему родила…

— И что с ней случилось? — с замиранием сердца спросила Феано.

— Угорела, — скучным, бесцветным голосом, ответила ей Креуса. — Холодно было, жаровня тлела, а она покои свои не проветривала, наверное. Заснула и не проснулась. И она, и сын ее. Эй вы! — она крикнула на лувийском наречии слугам, которые равнодушно стояли рядом, ожидая указаний. — Верните ей одежду. Неприлично царской родственнице голой по улице идти. Тенис, позови носильщиков. Пусть домой меня отнесут. Устала я, спать хочу.

Феано сидела на вершине маяка и рыдала, размазывая слезы по лицу. Ее колотило от пережитого ужаса, от стыда и от злости на саму себя. Вот ведь как ткачиха в одно касание ее уделала. Одно слово — урожденная царевна. Их этому с детства учат.

— Ну, да ничего, — утерла злые слезы Феано. — Я тоже этой науке научусь. Ты ведь, отродье аидово, на самом деле меня убивать не собиралась. Никто бы не поверил, что я случайно погибла. Где вы видели, чтобы голые бабы по маякам бегали?

Феано надела хитон, завязала пояс и красиво распределила складки на талии. Она пошла вниз по лестнице, которая винтом спускалась к морю, но тут же села на ступень. Она не смогла идти и снова зарыдала в голос, всхлипывая и дрожа, как лист. Недолгий прилив сил покинул девушку, и ноги отказывались нести ее дальше. Они просто подломились под ней, как сухие веточки под порывом урагана. Феано склонилась, чувствуя, как к горлу подступает тугой ком. Ее вывернуло наизнанку, а потом еще, и еще, пока в животе не осталась только тянущая боль, а во рту — дикая горечь. Она упрямо поднялась и пошла, держась за стену и покачиваясь. Она умоется на берегу и прополощет рот. Никто не должен видеть ее такой. Она все же родственница самого царя.

* * *

Тело забитого камнями Паламеда еще не успело остыть, как дозорные закричали во весь голос, увидев движение у троянских ворот. Оттуда снова выдвигались колонны копьеносцев и лучников, которые дождутся колесничих, а потом пойдут к лагерю или к кораблям. Так случалось множество раз, и троянцы уже сожгли немало судов, доходя порой до самых стен лагеря.

— Вылазка! Опять! — сплюнул Одиссей, который хотел вознаградить себя за удачный денек кувшином вина. У него еще оставалось немного, а тут повод такой. Царь Итаки был собой весьма доволен.

— Странно! — протянул стоявший рядом Патрокл, который не мог пропустить редкостного зрелища. Когда еще басилея ахейцев камнями побьют. А многие из мирмидонян, изнывающих от скуки, приняли в избиении самое горячее участие.

— Получается, Эней и Приам друг с другом порознь, — уверенно сказал Одиссей. — Иначе глупость какая-то происходит. К чему бы троянцам опять на нас лезть. Сидели бы за стеной и ждали, чем закончится все.

— Точно, — кивнул Патрокл.

— А вы так и будете в лагере торчать? — пристально посмотрел на него Одиссей. — Или обабились вконец? Твой хозяин обиду держит, но ты-то вроде не трус, Патрокл. Не стыдно тебе смотреть, как твои братья умирают?

— Он не хозяин мне, — недобро взглянул на него Патрокл, сдвинув густые черные брови. — И я не трус, и никогда им не был. Ты это сам знаешь.

— Тогда докажи! — небрежно бросил Одиссей и, посвистывая, пошел к своим кораблям. Он бурчал себе под нос. — Ну, если этот сегодня на битву не выйдет, то я не сын Лаэрта, пахаря моря. Людишки — они ведь словно кифара. Играй что хочешь. Главное, уметь. Так мне отец покойный говорил.

Сегодня ахейцам пришлось туго. Патрокл смотрел на битву со стены лагеря, и его сердце разрывалось от стыда. Троянцы теснят их, и теснят сильно. Вот принесли в лагерь Одиссея, раненого копьем. Вот пригнали колесницу Агамемнона, откуда тот сошел, баюкая рассеченную руку. И даже неистовый Диомед сегодня не избегнул троянской бронзы. Притащили в лагерь и его. Ахейцев вел Менелай, который едва оправился от своей раны, но рубился в первых рядах. Вот жарким костром вспыхнул какой-то корабль, потом другой, потом третий… Троянцы упорно делали все, чтобы ни один из них не ушел отсюда.

— Да пропади все! — зарычал Патрокл и решительно вошел в шатер Ахиллеса, который терзал струны лиры, сделанной из черепашьего панциря. Брисеида, которую вернул Агамемнон, сидела у его ног, слушая мелодию с совершенно бессмысленным лицом. Непонятно даже, слышит ли она вообще хоть что-то. Она напоминала деревянную куклу, и Патроклу казалось порой, что она даже ест только по команде хозяина. Глаза женщины были пусты, как две глиняные плошки, а застарелая боль уже ушла из них, уступив место тупому равнодушию.

— Чего? — недовольно спросил Ахиллес. — Ну и лицо у тебя, брат! Ты сейчас напоминаешь мне маленькую девочку. Смотри не заплачь.

— Там наших убивают, — мрачно ответил Патрокл.

— Все наши здесь, — усмехнулся Ахиллес. — А на остальных мне плевать. Пусть убивают. Они мне никто.

— Корабли горят, — сказал Патрокл. — Если так дело пойдет, то скоро и до наших доберутся.

— Да что ж ты сразу не сказал! — Ахиллес оттолкнул ногой рабыню, положил лиру и быстрым шагом пошел к лагерной стене.

— Да, дело плохо, — неохотно признал он. — Но я пойти не могу. Я обещал, что сам выйду, только когда до моих кораблей битва дойдет. Негоже слово нарушать.

— Дай мне свой доспех, — упрямо сказал Патрокл. — Пусть парни думают, что ты их ведешь. И троянцы тебя боятся.

— Бери! — Ахиллес резко повернулся и пошел в шатер, где его ждала рабыня. Она даже сидела ровно там, где он ее оставил.