Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь

— Ордин-Нащокин? — предположил Трубецкой.

— Сомневаюсь, — я покачал головой. — Хотя ему как раз наш поход и его цель против нутра были. Не хочет он беспокоить донских казаков, но прямо царю отказать не может. Да и согласился он, что старшина слишком много воли взяла и забыла, чья рука её кормит. Так что не он это. Но кто?

— Что толку гадать, царевич? Так и так придется поворачивать струги. «Орел»-то дальше пойдет, ему в Астрахань назначено.

— Нет, князь, не придется, — я улыбнулся.

— Никак хочешь сделать вид, что не получал письма? — Трубецкой хитро прищурился.

— Сделать можно, вот только вид будет кислый. Гонец письмо привез, воевода Шереметев его передал, а уж он молчать и покрывать нас ценой собственной жизни не будет, зачем ему это? И мне тоже врать так откровенно нельзя. Нет, придется писать государю всю правду.

Князь вопросительно посмотрел на меня, но я некоторое время отмалчивался.

— Что за правда-то, царевич? Не томи!

— Да очень простая, — ответил я. — Ты же был воеводой в Киеве? — Трубецкой кивнул. — Значит, те земли хорошо представляешь. Что должен сделать султан, чтобы напасть на левый берег?

Ответил он почти моментально:

— Взять Киев, по-другому никак.

— Вот именно, — я кивнул. — Но основная армия у османов не на Украине, даже не рядом, а в метрополии. И если он даже договорился с гетманом, одними казаками ему город не одолеть, то есть нужно вести войска, а это не месяц, а дай бог два. Итак, что мы имеем. В мае не было никаких известий о том, что султан собирается воевать наши земли — значит, решение он принял позже, уже после того, как мы отплыли из Мытищ. Отдал султан приказ в июне, к августу, если всё благополучно будет, дойдут до украинских земель, в сентябре в самом лучшем случае осадят Киев. Сколько город продержится против, например, двадцати тысяч пехоты и пятидесяти пушек?

— С месяц может, если подмоги не будет, — ответил Трубецкой после небольшого раздумья.

— Считаем, что не будет, — кивнул я. — В октябре он берет Киев… и остается там зимовать. Может, казаков и татар из Крыма отправит на левый берег в набеги, но его армия останется в Киеве, а в поход выйдет лишь в следующем году. И куда он отправится?

Я достал письмо, развернул его обратной, пустой стороной, достал карандаш, нарисовал условный угол Днепра, обозначил Крым и берег Черного моря, поставил точку там, где должен был Киев, а потом добавил несколько прямых черточек, идущих с севера до большой реки.

— Это левые притоки Днепра, — показал я на эти черточки. — Чтобы попасть хотя бы к Царицину, армии султана нужно все эти притоки преодолеть, выйти к Дону и переправиться через него. Так никто не воюет, я прав?

Трубецкой посмотрел на мою схему — и кивнул.

— Да, скорее всего он пойдет мимо рек по шляхам на Конотоп и Путивль, с угрозой Курску и Воронежу, — сказал он. — А от Воронежа может и вниз по Дону до переволок, там никто его не остановит. [2]

— Возможно, — согласился я. — Значит, если наши войска вообще не будут хоть как-то ему мешать, султан сможет оказаться у Царицына следующим летом, не раньше. К этому времени мы с тобой, князь, и с нашими стрельцами давно окажемся в Москве, а «Орел» будет там, где он будет нужнее. Именно это я и собираюсь отписать государю — спешить незачем, опасности не видим, в случае чего развернемся и отступим. И пусть султан гоняется за нами по Волге, где есть крепости с артиллерией.

— Это может сработать, — кивнул Трубецкой. — Государь всегда слушал разумные слова.

— Это, Юрий Петрович, не просто сработает, — убежденно произнес я. — Я отправлю письмо, а потом мы сразу же покинем Казань. Останавливаться в Самаре не будем, пройдем переволокой у Усы, в Саратов тоже заходить не будем. А если гонец догонит нас у Камышинской крепости — там уже поздно планы менять, сначала дело сделаем, а потом и будем перед государем ответ держать.

* * *

Наверное, больше всего меня удивили два обстоятельства. Первое — это то, с какой готовностью Трубецкой встал на мою сторону, хотя должен был понимать, что в случае разбирательств царь спросит не с меня, а именно с него. С меня взятки были гладки — да, царевич, но формально руководил нашим походом именно князь, который и должен сразу после получения государева поручения развернуть струги и плыть обратно в Москву. Но он этого не сделал — и мне было очень интересно, почему. Впрочем, пытать его на эту тему я не стал — будет время поговорить и об этом, всё равно до разрешения ситуации мне эта информация ничем не поможет.

Ну а вторым удивительным обстоятельством было то, что никаких распоряжений относительно нас казанскому воеводе не поступало. Шереметев принял нас радушно, ни в чем не отказал, припасами снабдил, даже с сотней татар с конями и баржами помог без возражений. Лишь в одном он схитрил — запрошенную сотню стрельцов попросил после нашего путешествия оставить в Камышинке. Оказалось, что ему и так надо было отправлять туда подкрепление, поэтому он решил убить двух зайцев — летом выделенные стрельцы покатаются с царевичем, а к осени прибудут к месту назначения. Ну а их семьи Шереметев обещал привезти сам, как раз ближе к сентябрю. Мне его хитрость даже понравилась — так что я согласился без особых раздумий. И только Трубецкой потом пробурчал, что за такую услугу можно было выпросить у боярина и чего побольше, а не только то, что тот и так должен был дать.

Черновик письма царю Трубецкой написал сам, и я его переписал почти без правок — лишь добавил, что прекрасно понимаю опасность, которая грозит мне лично, а потому собираюсь действовать только с предварительной разведкой и наверняка. Правда, я не очень представлял, как это реализовать, но сотня татар давала определенную надежду. В моем представлении они должны были периодически обгонять наш водный караван и смотреть, что творится впереди, но когда я описал этот порядок действий, Трубецкой мою идею высмеял, назвав нелепыми фантазиями.

* * *

Дальнейший наш путь получился слишком однообразным и скучным. Стоял разгар июля, на нижней Волге установилась сухая и жаркая погода, так что все наши струги укрылись полотняными навесами, где экипажи спасались от палящего солнца. И всё равно после полудня приходилось вставать на стоянки — благо, они уже были все разведаны и приметны. Небольшим развлечением стала переволока, но там всё было налажено и прошло без проблем — даже «Орла» местные быки спокойно вытащили на бревенчатую дорогу и без напряжения протащили все два километра. Правда, плату взяли втрое больше, чем за струг — но я даже не торговался.

Кучу свободного времени я использовал, пожалуй, даже с пользой. Завел привычку вести дневник — бумаги мы взяли с большим запасом, и не вся промокла за время путешествия, а намокшая быстро просохла под здешним солнцем. Тренировались с Трубецким в языках — я уже сносно понимал по-польски и на шведском, который князь немного знал, мог произнести несколько расхожих фраз. В латинском, правда, он был мне не помощник, но две книги, выданные мне Симеоном Полоцким, пока помогали — это были те же требники с молитвами, так что перевод у меня всегда был под рукой, в памяти настоящего царевича. Ну и сами молитвы я потихоньку учил, так что уже не ударил бы в грязь лицом, доводись мне продемонстрировать свои познания даже перед патриархом.