Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Во всяком случае, мы можем определить дату возможной встречи. Это произошло сразу после 12 августа. Именно тогда, когда внезапно помягчал режим и вдруг прекратились и допросы арестантки, и ежедневные инструкции Голицыну.
«Прошел сентябрь, октябрь и ноябрь… Из Москвы меня не тревожили более инструкциями, к изумлению моему. В конце ноября вывез я как-то свое потомство на бал…»
Бал в Зимнем дворце. Слуга у подъезда объявил: – Карету князя Голицына!
По лестнице тяжело спускается князь. Его догоняет сухопарый господин в орденах – граф Сольмс, посланник прусского короля Фридриха.
– Всегда стараюсь, Ваше сиятельство, – расцвел улыбками обходительный Сольмс, – получать сведения из первых рук!
Голицын, милостиво улыбаясь, приготовился выслушать вопрос посланника.
– В Петербурге говорят, что привезенная Грейгом принцесса на днях родила в Петропавловской крепости сына графу Орлову. Сие пикантное обстоятельство нас интересует, потому что принцесса считалась невестой одного из владетельных немецких князей.
«Ох-хо-хо… Вот так-то у нас: я не знаю, а они все знают, басурманы… Я узнал о сем только сегодня утром… из перлюстрированного донесения саксонского посланника».
Из донесения посланника Саксонскому двору: «В Петербурге говорят, что привезенная Грейгом принцесса, находясь в Петропавловской крепости, 27 ноября родила графу Орлову сына, которого крестили генерал-прокурор князь Вяземский и жена коменданта крепости Андрея Григорьевича Чернышева. И получил он имя Александр, а прозвище Чесменский, и был тотчас перевезен в Москву в дом графа».
«Ох-хо-хо…»
Голицын обращается к посланнику:
– Смею вас уверить, что это досужие выдумки и сплетни, никакой почвы под собой не имеющие, господин посол. Насколько мне известно, никакой принцессы в крепости не содержится.
– Я так и думал, – улыбнулся Сольмс, – но вчера вечером за картами прошел слух, что сам граф Орлов после всех милостей, которыми был столь щедро осыпан, вдруг подал в отставку. Не могут ли быть связаны эти события? – совсем благодушно спросил Сольмс, но глаза его горели.
– Это столь же безответственные слухи, – спокойно сказал князь.
– Как странно! – совсем наивно продолжал Сольмс. – А у меня сейчас в руках вот такой текст. Не желаете? – И он начал читать, поглядывая на князя насмешливыми глазами: – «Всемилостивейшая государыня, во время счастливого государствования Вашего службу мою продолжал, сколько сил и возможностей было. А сейчас пришел в несостояние и расстройство здоровья. Не находя себя более способным, принужден пасть к освященным стопам… – и так далее, – и просить увольнение в вечную отставку». Это письмо вчера нам всем прочел вслух сам Григорий Потемкин. И Сольмс уставился на Голицына.
– Ну, вот видите, сам вам все и объяснил, – сказал, добро улыбаясь, Голицын.
– Спасибо за откровенность, князь, – продолжал Сольмс, – я лишь хотел удостовериться, что и для вас отставка чесменского героя – такая же великая неожиданность…
Голицын вышел из дворца, уселся в карету, приказал:
– В крепость, милейший!
Карета ехала по ночному Петербургу.
«Значит, не известили! А может, не сочли нужным? Но почему? А если почему-то… Ведь сам обер-прокурор… А может, не надо мешаться? Дело-то уж очень странное! Ох-хо-хо…»
Голицын высунулся из кареты и приказал:
– Давай-ка домой, любезнейший!
Карета разворачивается и через мост направляется обратно на Невский, ко дворцу князя.
Голицын продолжал размышлять во тьме кареты. «Не наше дело… Одно только знаю: у чахоточных, когда от бремени освобождаются, болезнь ох как быстро побеждает! Так что вскорости надо ждать… Ох-хо-хо!»
…5 декабря 1775 года. Раннее морозное утро.
В своей опочивальне князь Голицын еще спал, когда камердинер со вздохами, почтительно разбудил его:
– Ваше сиятельство… Из крепости обер-комендант дожидается!
Князь в халате торопливо выходит в приемную. Здесь его ждет комендант Петропавловской крепости Чернышев.
– Кончается… Священника просит. Голицын задумался. Походил по приемной.
«Ох, чувствую, не надо! Да как откажешь в такой-то просьбе? Ну что ж, будем все исполнять по прежней инструкции матушки».
– Позовешь к ней Петра Андреева, священника из Казанского собора… Сначала к присяге его приведи о строжайшем соблюдении тайны, ну а потом… я сам с ним поговорю.
Князь позвонил в колокольчик и сказал вошедшему слуге:
– Закладывать. В крепость!
Был уже седьмой час вечера. В Петропавловской крепости в комнате коменданта сидел князь Голицын. И ждал.
У дверей камеры Елизаветы прохаживался обер-комендант Чернышев. И тоже ждал.
Наконец дверь камеры открылась. И вышел молодой священник. Комендант взглянул на него и только перекрестился.
В комнате коменданта крепости по-прежнему сидел князь Голицын. Чернышев молча ввел священника.
Голицын вопросительно посмотрел: священник тихо наклонил голову.
– Отошла, – прошептал князь. – Ну и что… что сказала? Священник глядел на князя кроткими печальными глазами.
– Что огорчала Бога греховной жизнью… жила в телесной нечистоте… и ощущает себя великой грешницей, живя противно заповедям Божьим… Господи, спаси ее душу!
– А соучастники… а преступные замыслы? – растерянно спросил князь.
Священник молча смотрел на него.
– Значит, это все, что я должен передать государыне?
– Это все, что я имею сказать вам, князь. Священник все так же кротко смотрел на князя.
«Я хотел накричать на него: как он дерзнул не выполнить матушкину волю?! Я уж было рот раскрыл… Но мне почему-то стало страшно. От глаз его…»
– Благослови тебя Бог, Александр Михайлович, – тихо сказал священник. И вышел.
Голицын сидел один в комендантской. Куранты на крепости пробили семь.
«Я вспомнил, как впервые вошел к ней… было тоже семь часов пополудни…»
Он тяжело поднялся с кресел.
Голицын вошел в ее камеру.
Она лежала на кровати: руки скрещены на груди. Горела свеча.
Голицын долго смотрел на ее лицо, спокойное, прекрасное и совсем юное… На застывших губах – тихая улыбка… Да – да, улыбка…
За спиной послышались шаги коменданта. Но Голицын, не оборачиваясь, завороженно глядел на эту таинственную улыбку.
Наконец хрипло приказал коменданту:
– В равелине похоронить. Сегодня же ночью. Хоронить должна та же команда, которая охраняла ее. И крепко предупреди их о присяге. Чтоб навсегда молчали, олухи…
Утром следующего дня в Петербурге шел снег. Все засыпано снегом у Алексеевского равелина. Князь Голицын стоял посреди ровного снежного поля. Рядом с ним – комендант Чернышев.
– С землею сровняли. Все как повелели. Здесь она. – Комендант указал на ровное белое поле.
Голицын молча глядел на белое пространство перед собой. Потом вздохнул, перекрестился и пошел прочь по двору крепости.
К новому, 1776 году двор вернулся в Санкт-Петербург.
В девять часов утра в кабинете императрицы в Зимнем дворце были с докладом Вяземский и Голицын.
– И ничего не сказала на исповеди? – Екатерина внимательно поглядела на князя Голицына.
– Точно так, Ваше величество! Умерла нераскаявшейся грешницей.
– Бесстыдная была женщина… Но мы зла не помним. Пусть будет ей царствие небесное. Кстати, этот Петр Андреев – священник очень строгих правил. И нечего ему в нашем суетном Санкт-Петербурге делать. Пусть Синод распорядится, отошлет его в обитель подалее. Там и люди чище, и жизнь светлее.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
