Парторг (СИ) - Шерр Михаил

Глава 20

Наконец, мы подъехали к центральным проходным завода на площади Дзержинского. Тот, кто не знает, что это площадь и проходные вряд ли поймет, чем эти развалины были до войны. Бомбы и снаряды здесь разрушили абсолютно всё, можно даже сказать перепахали. Металлические прутья в развалинах торчали во все стороны, словно растопыренные пальцы гигантской руки. Некоторые из них были скручены в невероятные спирали, другие просто обломаны и висели на последних нитях металла.

Я вышел из машины и остановился, поражённый увиденным. Непроизвольно до боли сжались кулаки. От масштабов разрушений перехватило дыхание.

Во время боёв, когда голова занята совсем другим, когда каждую секунду думаешь о том как убить врага и самому остаться живым, все эти разрушения воспринимались иначе. Тогда это был просто фон, декорации к страшному спектаклю войны. Развалины служили укрытием, воронки защищали от пуль, обугленные остовы зданий становились огневыми точками. Теперь же, когда орудия замолчали и можно было спокойно оглядеться вокруг, масштабы катастрофы поражали воображение.

Сталинградский тракторный завод, некогда гордость советской промышленности, символ индустриализации, немцам захватить так и не удалось. Упорные и ожесточённые бои шли несколько месяцев непосредственно на его территории, буквально в цехах, у станков, в коридорах. Здесь каждый метр был полит кровью, здесь насмерть стояли и наши, и противник. Не осталось ни одного помещения, которое не пострадало бы от этого противостояния. В некоторых местах завод представлял собой гигантское кладбище металла и бетона, где цеха превратились в обугленные остовы с провалившимися крышами и выбитыми стенами.

Повсюду валялись искорёженные станки и другое заводское оборудование, словно игрушки великанов, разбросанные рассерженным ребёнком. Токарные станки лежали на боку, их массивные чугунные станины треснули от ударной волны. Фрезерные станки были смяты прямыми попаданиями авиабомб, прессы превратились в груды бесформенного железа. Внутризаводская железная дорога тоже была частично разрушена, рельсы искорёжены и торчали вверх, как щупальца какого-то доисторического чудовища. Некоторые участки путей вообще исчезли, как будто их никогда и не было.

Почти все огромные краны повреждены. Есть и такие, что полностью лежат на земле, их стальные конструкции переломаны пополам, как спички. Но некоторые из них вполне ремонтопригодны и могут быть восстановлены в самое ближайшее время. Это было важно, очень важно для будущего восстановления.

Всё деревянное на территории завода уничтожено полностью, не осталось даже скромных следов. Сгорело в пожарах, которые бушевали здесь месяцами. Серьёзно повреждены все подземные коммуникации: водопровод, канализация, электрические кабели. Полностью уничтожен жилой фонд завода, те самые знаменитые соцгородки, которыми так гордились в тридцатые годы. Образцовые дома для рабочих и служащих, с детскими садами, школами, клубами. Теперь от них остались только почерневшие остовы.

Я вспомнил, как однажды, ещё будучи Сергеем Михайловичем, читал воспоминания одного американского инженера, работавшего на строительстве завода в начале 1930-х годов. Он недоумевал, зачем на тракторном производстве, где вес готового изделия не превышает десяти тонн, нужны такие мощные механизмы и краны грузоподъёмностью до пятидесяти тонн. Это казалось ему расточительством, нерациональным использованием средств. Конечно, ему никто не собирался докладывать, что в планах был выпуск танков. Это была тщательно охраняемая тайна, один из многих секретов советской военной промышленности.

И до последнего момента, когда немцы уже фактически ворвались на территорию тракторного, когда бои шли в цехах и коридорах, в его цехах продолжали делать танки: Т-34 и КВ. Вес последнего был под пятьдесят тонн. И все краны на заводе были установлены именно с расчётом на предстоящее танкостроение. Предусмотрительность тридцатых годов окупилась сполна в сорок первом, когда началась война. Сейчас абсолютно всё оборудование было уничтожено полностью или частично. Но фундаменты остались, силовые конструкции цехов остались, и это уже было немало. На этом можно строить будущее.

Но самым страшным была тишина. Абсолютная, мёртвая тишина, какая бывает только на кладбищах. Завод молчал. Не стучали прессы, не гудели моторы, не звенел металл, не слышались голоса рабочих, не свистели гудки смен. Только ветер гулял среди развалин, поднимая облачка серой пыли и гоняя обрывки бумаг, ржавые консервные банки, пустые гильзы.

— Страшное место, — негромко произнёс водитель, выходя из машины и подходя ко мне. Он снял фуражку и провёл рукой по взмокшим волосам. — Я был здесь в феврале, когда только освободили. Было ещё страшнее. Повсюду лежали трупы, наши и немецкие. Замёрзшие, в снегу. Их было так много, что в некоторых местах невозможно было пройти. Сапёры и похоронные команды, похоже, хорошо поработали. Теперь хоть как-то можно передвигаться.

Он замолчал, глядя на развалины. В его глазах стояло что-то такое, что говорило: он видел здесь слишком много.

— Да, — подтвердил Гольдман. Он тоже вышел из машины и стоял позади меня. Его голос звучал глухо, с какой-то особой интонацией. — Сапёры уже официально доложили, что все работы по разминированию завершены. Территория считается безопасной. По крайней мере, основные проезды и площадки точно проверены. Но всё равно следует быть осторожными. Мин здесь было столько, что некоторые могли и пропустить.

Андрей тоже вышел из машины и уже успел достать из багажника костыль, готовый подать его мне, если понадобится. Он молча протянул его, и я благодарно кивнул.

Я прислушался и вдруг с радостью понял, что слышу какие-то звуки, доносящиеся из глубины заводской территории. Лязг металла, стук молотков, даже отдалённый гул работающего мотора. Где-то скрежетали по металлу режущие инструменты, где-то с шипением работал сварочный аппарат. Эти звуки могли означать только одно: на заводе кто-то что-то делает. Завод не умер окончательно. Жизнь возвращается. Просто на таком огромном предприятии, даже разрушенном, эти звуки теряются в пространстве, растворяются среди руин, и ожидаешь услышать совсем другое.

Тракторный завод на самом деле уже оживает. До восстановления основного производства, конечно, ещё очень далеко, годы работы впереди, но пока ещё немногочисленный коллектив завода поставил перед собой очень амбициозную задачу: уже предстоящим летом из его цехов должны выйти первые отремонтированные танки. Это была задача государственной важности, фронту нужна техника.

Первые повреждённые танки уже доставлены с фронта, и начались ремонтные работы. Сталинградцы уже разработали новую технологию восстановления повреждённых машин: вместо того чтобы разбирать каждый танк по отдельности, перебирая его от носа до кормы, был внедрён поточный метод восстановления, при котором все поступающие танки полностью разбирались, а затем снова собирались из исправных и новых деталей. Это было похоже на работу конвейера, только в обратном порядке. Сначала разборка, потом сборка. Это решение позволило значительно сократить время ремонта и существенно снизить себестоимость работ. Умные головы придумали, опытные руки воплотили.

Восстановленных площадей, естественно, не хватает, и некоторые танки ремонтируют прямо на улице, под открытым небом. Я видел несколько таких машин ещё на подъезде к заводу. Рабочие в телогрейках и ватных штанах колдовали над ними, несмотря на апрельскую слякоть и ветер. Сваривали пробоины в броне, меняли повреждённые гусеницы, устанавливали новые двигатели. Работали сосредоточенно, молча, с той особой серьёзностью, которая бывает у людей, знающих цену своему труду.

Принципиальное решение о восстановлении завода было принято сразу же после окончания боёв, ещё когда город дымился пожарами. И уже в феврале была организована Особая монтажная часть №14. Она уже вместе с военными сапёрами выполнила основную задачу первого этапа: разминирование завода и санитарную очистку территории. Это был адский труд, опасный и тяжёлый. И уже начались работы второго этапа: восстановление ремонтных мощностей и запуск их в дело.