Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen"

Можно... Но меня словно за шиворот держало ощущение какой-то неправильности. Извертелся поздним вечером в кровати, пытаясь понять умом, в чем подвох, а озарило меня уже ночью, в короткой дреме, когда приснилась Мелкая.

Я увидел ее со спины, на фоне уходящих к далеким горам ярко-салатовых рисовых полей. Слегка покачивали под ветерком своими разлапистыми ветками редкие кокосовые пальмы. В придорожной канаве, заполненной ленивой проточной водой, лежали, опустив на красную дорогу тяжелые головы, буйволы.

Мелкая стояла в привычной темно-коричневой школьной форме, лишь на запрокинутой к небу голове была коническая шляпа из пальмовых листьев, потертая и выгоревшая на солнце. Сначала было тихо, и я не сразу понял, куда она смотрит. Потом со стороны гор донеслось слабое жужжание. Я пригляделся - то стайкой зеленых стрекоз летели миниатюрные издали вертолеты. Они пошли на нас по широкой дуге, лопасти винтов вращались с огромной скоростью. Миг, и в жужжание вплелись новые звуки. Я увидел в дверях крошечные вспышки. Пулеметчики стреляли короткими злыми очередями, головы их были не больше карандашных точек.

Стало жутко, словно на ночь глядя начитался Стивена Кинга. Я изо всех сил взмахнул рукой, сметая Мелкую в канаву, и проснулся от боли, саданув кистью по стене.

- Уххх... - с облегчением потряс в воздухе рукой.

Размял ладонь, проверил пальцы. Сквозь зубы обложил Штаты. Вот тут-то ассоциативные цепочки вдруг и замкнуло:

"Охх... Какой, нафиг, воспитатель совершенного советского человека и спекули на Галёре?! Какая перекупка бон у "Альбатроса"?"

Несмотря на ноющую боль, я почувствовал облегчение, словно только что прошел по самому краю замаскированной волчьей ямы и лишь потом узнал о ее существовании.

"Не-не-не... Хорошо, что не успел лично злоупотребить перед Томками. Хорошо, что начал шить", - я выдохнул, расслабляясь. Боль начала отступать, и я подвел итог внезапному озарению: - "Все! Никаких больше спекулянтов и перекупщиков. Никакого выпендрежа с западными шмотками. Это будет в основе нашей аксиоматики".

То было позавчера. Вчера же, сразу после школы, еще до неожиданной встречи с Софьей, я побежал в универмаг за бельем на девочку-подростка. Оно было, и вполне приличного качества, но в соседнем отделе я обнаружил советскую кулирную гладь с эластаном и, не удержавшись, купил сразу четыре метра. Вечером долго колдовал над выкройками, пытаясь на глазок угадать размеры, и строчил в своей комнате до полуночи. Мне нравилась эта спокойная работа руками - под нее хорошо думалось.

Мелкая развернула сверток, достала первый предмет и бурно покраснела.

- Иди, меряй, - повторил я, - там три варианта. Скажешь, какой лучше других подошел.

- Шил? - Мелкая уже обнаружила отсутствие фабричной бирки и незнакомый фасон "шортиками".

- Шил, - признался я.

Она обхватила меня руками и прижалась, уткнувшись носом в шею. Забавное, должно быть было зрелище со стороны: трусики из рук Мелкая так и не выпустила.

Я еще чуть побаюкал ее в объятиях. На душе было светло, словно после долгих блужданий я наконец-то выбрел на верную дорогу. Теперь все шло правильно.

Тот же день, позднее,

Ленинград, Измайловский пр.

Зря я опасался - ужин шел по-домашнему расслаблено.

Мама прихватила Мелкую сразу на пороге: приобняла, потом взяла за подбородок и пристально посмотрела в глаза, выглядывая там что-то ей одной известное. С облегчением выдохнула невнятное "ну, слава богу!" и увлекла за собой на кухню.

Мелкая и правда за эти дни изменилась: движения округлились, смех теперь звучал чисто и беззаботно, а глаза часто искрили улыбкой. Это было заметно. Меня даже сегодня на перемене отловила ее классная - Биссектриса, указала взглядом на щебечущую с подружками Мелкую и шепнула негромкое "спасибо". Я долго потом чесал в затылке, пытаясь понять, осталось ли еще в нас что-нибудь такое, что на самом деле было бы секретом для наших учителей.

За столом, когда перешли к чаю, я сообщил родителям о предстоящей на майские экспедиции. Сделал это без излишних деталей, и в такой форме это было воспринято благожелательно: папа и сам недавно еще любил прихватить летом дней десять для сплава на плотах по северным рекам.

- И немного пошьем тут, - добавил я, - сумки походные для участников и еще кое-чего по мелочам.

Мелкая встрепенулась и посмотрела на меня с недоумением.

- Ты, если захочешь, участвуешь, - успокоил ее я.

Она часто-часто закивала, а мама торопливо пригубила чашку, пытаясь скрыть невольную улыбку.

- А чем магазинные рюкзаки-то не нравятся? - тут наконец заговорил папа.

Он почти весь вечер промолчал, но не замкнувшись в себе, а как-то уютно и доброжелательно. Смотрел в основном в телевизор и лишь изредка скользил по нам почти невесомым взглядом, что-то про себя отмечая такое, что становилось ясно: еще одного разговора тет-а-тет на задушевные темы мне не избежать.

Было, было у меня подозрение, на чем мы сыпемся - на невербалке. Мелкая порой глубоко ныряла в мое личное пространство и чувствовала себя там комфортно и уверенно, поглядывая вокруг с легким неосознанным вызовом: точь-в-точь так из зарослей актиний смотрит в беспокойный океан рыбка-клоун. Да и я время от времени забывался: то заправил ей выбившуюся прядку за ушко, то сцепил под столом наши пальцы.

- Рюкзаки нам особо не нужны: мы же не в поход идем, у нас будет стоянка, - пояснил я, - а вот именно походных сумок, чтоб большого объема, из плотного материала, с ремнем для наплечного ношения - нет. Да и пофорсить хочется.

- А! Вот это - понятно, - усмехнулся папа и опять перенес внимание на экран: там царил Ираклий Андроников, непостижимый и неподражаемый, носитель эталонной русской речи.

Мама с Мелкой опять завели свой безобидный треп о кулинарии. Похоже, им было чем поделиться друг с другом.

Я выдохнул с облегчением и потянулся за очередным ромбиком земелаха.

- Я бы на твоем месте так не расслаблялся, - вполголоса заметил мне папа, доверительно наклонившись к моему уху.

Я сначала не понял. Потом взглянул повнимательней на довольную чем-то маму. Сильно довольную...

А вот и правда, что это она порой так странно смотрит то на Мелкую, то на меня?

Папа ухмыльнулся в кулак:

- Не спи, боец - враг не дремлет.

- Эй, - несильно ткнул я его вбок, - она же это не серьезно, правда?

Вышло как-то жалобно.

- А вот с этим ты уже сам разбирайся, - и папа сладко потянулся в кресле, - сам. Ты же этого хотел?

Тот же день, вечер,

Ленинград, Невский пр.

Ни Карл, ни Джордж не испытывали иллюзий: в КГБ за безобидных чудаков-архивистов их уже давно никто не держит. Да и в фокусе с надувной куклой советская контрразведка, безусловно, разобралась, было на то у них и время, и возможности. Теперь любой выезд сотрудников Станции приводил в действие сложную "вертушку" из полутора-двух десятков автомобилей наблюдения, и оторваться от них на время в "мертвую зону" стало задачей, по сложности своей сопоставимой с полетом на Луну.

Вот и сейчас, стоило только оперативникам свернуть с Литейного на Невский, как на хвост к ним бойко, всего через одну машину, пристроилась уже запримеченная сегодня в районе Полюстрово красная вазовская "тройка", а светло-серая "Волга", что издали вела их предыдущие три квартала, ушла прямо, в сторону Владимирской площади.

Джордж негромко присвистнул, провожая взглядом в зеркале чрезмерно резво стартовавшую машину:

- А двигатель-то у нее форсирован.

- Не думаю, - глаза Карла блеснули из-под широкополой шляпы, - капот вниз провисает, багажник, наоборот, задран вверх. Чуть-чуть, конечно, но если приглядеться, то видно. Спецмашина... На них, вероятно, сразу на заводе двигатель помощней ставят.