Лёха вспомнил свою прогулку по этой пересечённой местности, запах свежеиспечённого хлеба и его изготовительницу… в самых привлекательных позах. Он с трудом отогнал от себя заманчивое видение.
— Илья… У меня вопрос, — Лёха постучал пальцем по краю снимка. — Ты уверен, что это всё?
— Абсолютно, — кивнул Старинов. — Это лучшие кадры, что у нас есть. Ваши специально летали на разведку, фотографировали.
Лёха вздохнул и указал на левый угол снимка.
— Видишь? Вот аэродром, вот центр города, а вот оба моста — железнодорожный и автомобильный, всё есть. А вот зона, где мне садиться придётся, её можно сказать и кусками-то нет. Ночью там что угодно может быть — рощи, скалы, даже просто чертовы линии связи.
Старинов наклонился ближе, хмуро рассматривая фотографии.
— Ты думаешь, что площадка не подходит?
— Да я вообще не знаю, какая она! — Лёха ткнул пальцем в край снимка, где начинались холмы. — Вот тут кустарник, вот здесь трава… А что в промежутке — загадка.
— Есть альтернатива?
Лёха неопределённо пожал плечами.
— Как итог, — он ввёл Илью в некоторое замешательство построением фразы и провёл пальцем по карте. — Через три дня я ночью высаживаю двоих — тебя и ещё одного испанца — севернее Авилы, вот где-то в этом районе. Там, где смогу сесть. Может, вас с парашютами сбросим?
— Да, здесь, — подтвердил Старинов, кивая на отметку. — Лёша! Мы всё-таки, считай, партизаны, а не десантники. В «идеале», конечно, забросить нас туда-сюда со всем снаряжением. Я сам планирую с тобой лететь в первую ночь.
— Ты же сам говорил, что ночная посадка — не проблема.
— На знакомую полосу! — Лёха выразительно поднял брови. — А тут чёрт знает что.
— Ясно всё, — кивнул Старинов.
— «В идеале» — это здорово, но если там сидит хоть один патруль, вся операция накроется медным тазом.
Лёха вздохнул, задумчиво потирая подбородок.
— Ну, допустим, нам повезёт, и мы долетим без приключений и сядем где-то. Сейчас ночи стоят светлые, сумерки долго, глядишь, что-то разглядим под колёсами.
— Дальше. Вы действуете по своей программе, готовите посадочную площадку и следующей ночью ждёте меня со снаряжением. Заслышав мою тарахтелку, зажигаете костры, обозначая направление, и принимаете вторую партию.
— Верно. Груз будет небольшой, но тяжёлый и крайне необходимый — взрывчатка в основном, так что не курите в неположенных местах, — постарался пошутить Старинов.
Лёха усмехнулся:
— Чисто по-дружески, вы бы не могли уменьшить список? У меня, конечно, самолёт хороший, но не грузовик.
— Алексей, — Старинов посмотрел на него серьёзно, — всё, что там есть, критически важно.
— Ладно-ладно, — вздохнул Лёха. — И через день после этого я лечу забирать вас обратно. Время согласуем отдельно.
— Да, вот это самая сложная часть. Если нас за два дня не вычислят и мы сможем устроить фашистам фейерверк, то дальше рвём ноги и стараемся безопасно выйти в посадочную зону. Надеюсь, всё пройдёт гладко, и обратно сможешь трёх человек с оружием за один раз поднять.
Лёха фыркнул:
— «Должно пройти гладко»… Это ты меня так успокаиваешь?
— Я тебя реалистично предупреждаю.
— Ну, допустим. Теперь главный вопрос: что делать, если меня засекут?
Старинов улыбнулся и развёл руками:
— Тогда выкручивайся как сможешь.
— Очень ценный совет, спасибо, — саркастично хмыкнул пилот. — Прилетаю следующей ночью на запасную площадку, вот здесь примерно. Это в десяти километрах от первой. И так две ночи подряд.
Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
Лёха внимательно осматривал снаряжение, которое диверсанты утрамбовывали в «Шторьх», когда его взгляд зацепился за странный пулемёт. На первый взгляд он был похож на авиационный вариант пулемёта «Максим».
Вместо массивного кожуха водяного охлаждения стояла рубашка воздушного охлаждения с характерной овальной перфорацией. А вот задняя часть явно отличалась — там красовалась, по сути, ручка от винтовки с ложей, прилепленная к корпусу. И вместо стандартных «максимовских» колёс и щитка были раскладные сошки.
Он присвистнул, наклонился поближе и покрутил головой:
— А это что за зверь? «Максим», которого решили посадить на диету?
Старинов, возившийся с каким-то тюком, повернул голову, взглянул на оружие и слегка удивился:
— А ты что, никогда не видел?
— Да вот как-то не доводилось, — Лёха поднял бровь. — ДП стандартный или «Максим» видел, конечно, а не эту помесь ежа и ужа.
— Это же пулемёт Максима-Токарева, — спокойно пояснил Старинов, постучав пальцем по кожуху ствола. — Токарев доработал стандартный «Максим», облегчил его, переделал охлаждение — теперь без водяной рубашки.
— А ручка от трёхлинейки? — Лёха ткнул пальцем.
— Откуда взяли ручку, мне не известно, но так удобнее и таскать, и держать, — ухмыльнулся Старинов. — Пехотный вариант.
Лёха с сомнением покрутил головой:
— И как он?
— Ну, как стандартный «Максим» — поливать огнём, как из шланга, лучше не рисковать, но ленту отстреливает без проблем.
Тут вмешался один из испанцев, высокий, загорелый мужчина с густыми усами. Он говорил с сильным акцентом, но вполне понятно:
— Muy bien, amigo! Хорошая штука! Лёгкий, хороший темп стрельбы, но сильно греется!
— А магазины? — продолжал интересоваться Лёха.
Старинов ухмыльнулся:
— Ленты, как у обычного «Максима». В комплекте идёт на пятьдесят или сто патронов барабан, но мы используем стандартные на двести пятьдесят… — он сделал выразительное лицо.
— Si! И на сошках удобнее. А можно и с рук стрелять — в бою, особенно если нужно стрелять и быстро убегать!
Лёха усмехнулся:
— Ну, в нашем случае, скорее стрелять и взлетать.
Испанцы заулыбались, а Старинов кивнул.
Середина июня 1937 года. Советское представительство, Отель «Палас», самый центр Мадрида.
Лёха понял, что начинается самое весёлое в тот момент, когда Надя третий раз за вечер на него накричала, хотя сам он был вроде бы ни при чём.
Сначала она возмущалась, что он не поужинал. Потом раздражённо высказалась, что он заставляет её волноваться. А теперь, когда он всего лишь заикнулся про ночной вылет, её просто взорвало.
И тут до него дошло.
— Так… — протянул он про себя, косясь на её разъярённое лицо. — Кажется, скоро у неё эти самые дни…
Он не произносил это вслух, потому что любая попытка объяснить женщине, почему она нервная, приводит только к новым ударам по своей же нервной системе. Но факт был фактом — сегодня она была не просто злой, а злой в квадрате.
Лёха попытался её обнять, но она оттолкнула его, не давая себя тронуть.
— Не трогай меня! — её губы дрожали. — Ты просто делаешь, что хочешь! А я потом с ума схожу!
— Ты мне даже не сказал! — продолжала возмущаться Надя. — Я должна была узнать случайно⁈
— Надя…
— Нет, Лёша! Ты просто решил и всё! Ты делаешь, что хочешь, а я потом переживай, жди, думай, вернёшься ты или нет!
Лёха тяжело вздохнул.
Вот что делать с женщиной в такой момент?
Спорить с ней бесполезно — она не просто не слышит ничего вокруг, а ещё и восприятие окружающей действительности стоит на полной блокировке.
Успокаивать словами? Признавать несуществующую вину? — Только больше разозлится.
Да и не чувствовал Лёха за собой никакой вины. Ну, вот чтобы так прямо недавно — точно не чувствовал.
Воспользовавшись знаниями разума из прошлой жизни, он сначала заставил себя перестать реагировать на все её обиды и зацепки. Потом начал про себя ржать над её претензиями. Потом начал ржать вслух, чем заставил молодую женщину замереть в полной прострации.
Он не стал тянуть.
Просто схватил её, притянул к себе и, пока она ещё пыталась что-то сказать, накрыл её губы поцелуем.
Она сначала дёрнулась, будто собиралась оттолкнуть, но потом… потом злость начала перегорать. Она сделала бровки домиком и зашмыгала носом.
