ХВ. Дело № 2 (СИ) - Батыршин Борис

Но бравый капитан развеял мои сомнения: «Хороший пилот, синьор, поднимет в воздух всё, что может летать, а если сперва хорошенько выпьет — то и то, что летать не может!» И добавил, верно истолковав мою скептическую гримасу: «После того, как наш общий друг Джотто — кстати, почему вы трое упорно именуете его «Марио»? — выудил меня из вод Адриатики, я ещё целый год оттрубил в эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков «Капрони» Са.4. Налетал на больше трёхсот часов, бомбил позиции австрияков при Капоретто и Пьяве, и скажу вам вот что: тот, кто пилотировал эти чёртовы этажерки с их трёхярусными плоскостямии парой хвостов, и ухитрился при этом не угробиться — тот способен поднять в воздух что угодно, лишь бы оно было с крыльями и каким ни то двигателем…»

— Мы повторим маршрут трансальпийского перелёта двадцать четвёртого года. — объяснял Риенцо. — Тогда Клод Дорнье построил в Италии, в приморском городе Марина-ди-Пиза завод для выпуска своего новейшего гидроплана «Дорнье Валь». Слышали, наверное?

Я кивнул. Германские летающие лодки, оказавшиеся поистине прорывными машинами, летали по всему миру — от Китая до нашей Испании и Аргентины, успев поучаствовать в нескольких войнах, последней из которых стала Вторая Мировая. Множество этих надёжных, неприхотливых машин попало и в СССР — там они служили в морской и полярной авиации. Да что там — на «китах» летал сам легендарный полярный исследователь Амундсен. Один из «Валей» он и пилотировал, когда сгинул где-то в Арктике, пытаясь разыскать аэронавтов с потерпевшего крушение дирижабля «Италия».

— Это был сугубо показательный перелёт:конструктор гидроплана, немец Клод Дорнье рассчитывал продавать свою продукцию по всему миру в том числе и для использования на пассажирских авиалиниях, и подобная демонстрация надёжности новинки была сильным рекламным ходом. Тогда заводские пилоты "Конструкциони мекканиче аэронавтиче ди Пиза" выбрали промежуточным пунктом своего перелёта городок Фридрихсгафен, что на берегу Боденское озеро в Германии…. — продолжал свои объяснения итальянец. Говорил он не слишком быстро и по-английски — единственный язык, который с грехом пополам понимали мы оба.

— Вам нужно примерно в те же края — озеро Гросер-Альпзе лежит на высоте восьмисот метров над уровнем моря километров на пятьдесят южнее Боденского. Добраться до него особых проблем не составит, маршрут известен, все ориентиры давным-давно описаны. Сложности могут возникнуть, разве что, при посадке: озерко крошечное, километр на три с четвертью, вытянуто с востока на запад. Если не повезёт, и ветер будет северный — придётся попотеть. Одно хорошо: если верить картам, то горы вокруг озера не слишком высокие, заходить на посадку будет несложно. Да и места там глухие, малонаселённые, ближайший городок в паре километров к востоку, а на самом озере только пара рыбацких деревушек. Так что можно рассчитывать, что заметят нас не сразу.

Я кивнул, соглашаясь с пилотом. Это озеро указал нам перед смертью фамилар, и где-то в его западной оконечности должна возвышаться одинокая скала, которую увенчивает замок фон Либенфельса. Но проверить это заранее нет никакой возможности — на имеющейся у Риенцо карте на нужном месте указаны какие-то руины, а ничего более подробного мы раздобыть не сумели — ни в Яфо, где задержались меньше, чем на полдня, ни в Бенгази. Так что, попытка у нас будет всего одна, единственная и неповторимая. О том, что будет, если парень решил-таки напоследок отомстить нам и сумел соврать, несмотря на давление, которое оказывал на него Марк — мы окажемся в весьма непростом положении.

Впереди, насколько хватало глаз, простиралась морская гладь, подсвеченная восходящим солнцем. Кое-где её испятнывали лоскутки парусов, да курились дымки каботажных пароходов — морское движение вдоль западного берега Италии было более, чем оживлённым. Вот показался милях в трёх мористее изящный силуэт итальянского крейсера — показался, вырос, и растаял за кормой. Мне захотелось выбраться из опостылевшего кресла, откинуть верхний люк и высунуться по пояс наружу, подставив лицо набегающему потоку. В той, прошлой, жизни я мечтал попутешествовать на трёх видах транспорта, в наш век увы, давно сделавшихся легендами — на пароходе-трансатлантике, на дирижабле, и вот на таком, как эта «Савойя», дальнемагистральной летающей лодке. Что ж, эта мечта, считай, исполнилась, глядишь, придёт черёд и двух оставшихся — ведь в этом мире ещё бороздят Атлантику соискатели «Голубой ленты», а «Граф Цеппелин» уже сошёл со стапеля и даже успел совершить свой знаменитый кругосветный перелёт.

— Задумались, сеньор Алексис? — подал голос Риенцо. — Скоро пройдём Каприю, а там до лигурийского побережья от силы сотня километров. Сядем, зальём баки, и на север! Три — три с половиной час лёту, и мы на вашем озере!

VI

В читальных залах «Ленинки» работается легко — человеку привычному, разумеется. Ни один посторонний звук не отвлекает посетителя, и даже библиотекари ходят здесь в мягких войлочных тапочках, чтобы, не бай Бог, не стучать подошвами по старинному паркету. Яша в последнее время стал здесь частым гостем — и не раз ловил себя на мысли, что ему не даёт сосредоточиться отсутствие ставшего уже привычным «тинг-танг — тинг-танг — тинг-танг» мозеровской настенной шайбы, под которое так уютно работается дома, в кабинете. Удивительно, как быстро человек обрастает привычками — даже когда его сознанию всего двадцать девять, в отличие от без малого шестидесятилетнего тела, и он перепрыгнул через сто с лишком лет вперёд.

Но сейчас особого сосредоточения и не требуется. В Ленинку Яша заглянул после презентации его книги, состоявшейся в большом книжном магазине на Мясницком, в бывшем доходном доме купца Стахеева — на его памяти, в этом здании располагался когда-то Теплотехнический институт. Презентация, устроенная издательством, где состоял главным редактором Перначёв (он же стал редактором книги) прошла на ура: «Это успех, Геннадьич, это несомненный успех! Мы уже подумываем о допечатке дополнительно тиража в пять тысяч экземпляров — и уверен, этого будет недостаточно. И, кстати, когда вы обрадуете нас новой книгой? Читатели в нетерпении…»

О новой книге Яша пока не думал — он до сих пор не мог понять до конца, как его угораздило связаться с первой. По инерции событий, вероятно — тогда, в первые недели после «переноса» его, оглушённого впечатлениями и слабо понимающего, что делать дальше, можно было подбить и не на такое. Что и проделал Перначёв — и вот, теперь приходилось сполна вкушать последствия согласия. Книга, конечно удалась; настолько удалась, что вот сейчас, не заехав даже домой, приходится сидеть в библиотеке и наскоро готовиться к назначенному на четыре часа пополудни визиту в Останкино. Затея всё того-же Перначёва: неугомонный редактор, и сам обожающий быть в фокусе публичного внимания, устроил Яше приглашение на еженедельную программу на телевидении, посвящённую малоизвестным вопросам истории. На этот раз экспертам предстоит обсудить деятельность оккультных и эзотерических обществ в СССР в двадцатых-тридцатых годах, и участие в этом ЧК-ГРУ-НКВД.

Его самого Перначёв представил, как историка-любителя, лучше других ориентирующегося в этой достаточно спорной теме. Яша не возражал — он, конечно, имел некоторое представление об вопросе, недаром столько времени имел дело и с Барченко и с Бокием, да и от Рериха во время гималайской экспедиции нахватался немало. И всё же, знания требовалось освежить. Яша потянулся пачке пожелтевших журналов и открыл верхний, датированный маем 1926-го года.

Автор первой же попавшейся на глаза статьи оказался ему знаком — это был ни кто иной, как Алексей Солонович математик, поэт, философ, идеолог мистического анархизма, руководивший, в числе прочего, московской организацией «ордена Новых тамплиеров». А ещё — один из хранителей музея Князя Кропоткина, возле которого Яша однажды выручил из беды двух сбежавших из Коммуны имени Ягоды подростков.