— О! — радостно завопил я. Пожав руку приставу, сказал: — Теперь представляете, каково мне с Нюшкой?
— Еще бы, — усмехнулся пристав. — В мамку девка пошла. Но мамка, скажу, чуток поспокойнее была. У этой-то шило в заднице. А мать-то ее смирная девка была, работящая. А еще — чистюля! Евдоха — мы ее так прозвали, попросила, чтобы я ей ткацкий стан купил. Мол — стан можно за три рубля купить, но она договорится, отдадут за два. В счет жалованья! Дескать — ткать она умеет, а еще может узорные половики ткать. Если их продавать — можно какую-никакую копеечку заработать. А стан ткацкий у моей матушки был, сама-то она уже не ткала, глаза не те, я его к нам приволок. Половички, конечно, сам я продавать не собирался, но коли девка хочет, так пусть себе ткет. И ей хорошо, и нам польза. Дашка-старшая говорила — мол, ревет девка по ночам, но утром спрашиваю — молчит. Думаю, пусть хоть ткет, все развлечение девке.
— Да, если она такая деловитая, так отчего отцу с матерью не советовала, как жить? — поинтересовался я. — С такой умной дочкой этот сосед… Селиван? — должен бы в богачах ходить? Тот же стан поставить?
— Может, если бы он дочку слушался, так и ходил бы. А у Селивана лошади не было, а семь девок вырастить — тяжело. И замуж их отдавать тяжело, приданого-то нет. Может, Евдоха и давала советы батьке с мамкой, да кто же ее слушать-то станет? Оплеуху отвесят, вот и все. Да и два рубля для Селивана большие деньги. А стан купить — так его и приткнуть-то некуда, тесно у них.
Я покивал. Тоже верно. Родители не часто прислушиваются к советам детей. Хотя, бывают и исключения. Вон, нынешний товарищ министра прислушался к сыну, так и создает теперь криминалистическую лабораторию. Но Александр Иванович Чернавский исключение, да и сын у него умница.
Ухтомский, между тем, продолжил:
— Прожила у нас Евдоха с месяц, а Дарья-старшая мне говорит — Антоша, а ведь девка-то в положении! Я, поначалу и не понял — в каком положении? Потом дошло. Говорю — так брюха-то нет? А Дашка мне — так и другие признаки есть… Я за голову схватился — чего это Селиван мне свинью подложил? Мы Дашку-младшую спать уложили и принялись девку пытать. Мол — так оно или нет? Если в положении, так от кого? Я же урядник как-никак, сразу за шкворень возьму и жениться заставлю! А нет — так шкуру спущу, мне недолго. А родители знают? А Евдоха-то и призналась — мол, в положении, но от кого — не скажу. Дескать — не наш он, не деревенский, искать не стоит. А родители не знают. Сама-то не сразу не поняла, что в положении. Мол — прогоните, так и ладно. К родителям не пойдет, там и без нее ртов много, в город уйдет.
— М-да… — протянул я. — А самое поганое, что когда животик у Евдокии появится, так на вас могли бы подумать.
— Вот-вот… — невесело улыбнулся пристав. — Даже по срокам почти совпало. Ну, кто бы стал с точностью до месяца высчитывать? Решили бы — к уряднику девка в работницы пошла, тот ее обрюхатил.
— И как из положения вышли? — спросил я. — В том смысле, что не из положения, а из ситуации?
— А оно само собой разрешилось. По уму — надо было девку за косу брать, да к отцу тащить, чтобы родители вразумляли. Я-то бы так и сделал, но Дарья моя уговорила. Мол — пусть девка у нас живет. А там — как бог даст. Умный на тебя не подумает, а дураку ничего не объяснить. Через неделю к нам из города приказчики от купца Высотского приехали, за поковками. Купец наш железо мужикам дает, а кузнецы уже отковывают по его заказу. А среди приказчиков Игнат был. Тогда еще молодой совсем. Купец его только-только на службу взял.
— Разве мужики не сами купцу поковки возят? — перебил я пристава. — Отец у Нюшки на складе сидит, железо принимает.
— Так все по-разному, — пояснил пристав. — Есть мужики, которым от купца железо везут, а есть и те, кто сами железо у оптовиков покупает, а потом уже ковку продают. Крестьяне смотрят — как выгоднее.
— Ясно, — кивнул я, хотя мне и не было слишком ясно. Не сильно я разбираюсь в здешней экономике. Но, наверное, мужикам виднее.
— Мужики наши с приказчиками поскандалили, в цене не сошлись — мол, не так уговаривались, драка вышла. Я, конечно, прибежал, драку разнял. Игнат-то, среди приказчиков самый молодой был, ему больше всех и попало. Завел его к себе во двор, чтобы умылся, Евдохе велел воды принести. А тут, как парень ее увидел — так и все. Сватов, говорит, к родителям зашлю, а свадьбу — хоть завтра сыграем. Евдокия-то вроде, поначалу не шибко и замуж за него хотела, но призадумалась. Куда ей с пузом-то? А тут и парень неплохой. Но я ей строго-настрого наказал — всю правду сразу скажи, до свадьбы. Иной раз так бывает, что замуж выйдет девка, а потом мужу говорит — мол, тяжелая она, да еще и не от него! После венчания уже и не выгонишь, но станет муж потом всю жизнь попрекать. А это — хуже некуда.
— А может, не стоило говорить? — посмотрел я на пристава. — Пусть бы Игнат считал, что ребенок от него. Чай, не он один чужого ребенка растит.
Антон Евлампиевич крякнул, как-то по новому посмотрел на меня.
— А я-то думал, что вы у нас слишком правильный, — покачал головой пристав.
— Ну, какой из меня правильник? — усмехнулся я. — Подумал, что здесь-то как раз правда и не нужна. Считал бы девчонку своей, кому хуже?
— Так-то оно так, — не стал спорить Ухтомский. — Но свадьбу-то не завтра сыграли, время надо. И с батюшкой договориться, и свадебный стол накрыть. Недели две, а то месяц. Пока то, да се, живот-то у Евдохи заметен бы стал. А не заметен, так после свадьбы бы обнаружился. Игнат бы сразу спросил — откуда взялся? А так, девка обо всем Игнату призналась, а тот затылок почесал и сказал — ладно, возьму с приплодом, только ты сама никому не говори, что ребенок не от меня. А так, вроде бы до свадьбы в Аннино ездил, все закрутилось. Батюшке на исповеди бы рассказали, а люди бы думали — ну, грех, конечно, но все бывает.
— Получилось?
— Так вроде, в глаза Игнату никто не колол, Нюшку в деревне законной дочкой считают, а что еще? Игнат девку любит, да и Нюшка его отцом считает.
Хотел, было, спросить Ухтомского — а на хрена он мне-то об этом рассказал, но пристав опередил:
— Как Игнат с Евдохой женились, я пару раз в город наведывался, глянуть — как там у девки дела? Понимаю, что им не шибко-то меня видеть хотелось, как-никак, напоминание, но у меня на душе неспокойно — как-там Евдоха? Года два прошло, может три — уже и не помню, Селиван прибежал, дышит шумно — дескать, барин чужой приехал, дочку ищет. Мол, что делать-то? Спрашиваю — а зачем барин девку ищет? Плечами пожимает — мол, повидать хочет. Я ему говорю — барина гони в шею, а если самому страшно, так я приду, пособлю. Нечего барам про чужих жен спрашивать. А Селиван трусоват, да и барин-то — племянник прежней хозяйки, а Селиван у нее в крепостных был. Это я от бар поотвык, по мне только воинское начальство слушать надо. Пришлось пойти, на барина глянуть. Разъяснить ему, что если какая любовь у него и была, то вся вышла. У девки теперь новая жизнь, лучше ее не тревожить. Да и не верю я в такую любовь. Поиграл с девкой, да бросил. А тут, ишь, вспомнил. Барин покивал, повздыхал, да и уехал восвояси.
— Значит, Нюшкин отец какой-то барин, — констатировал я и спросил: — А Нюшка-то о том знает?
— Игнат дурак, язык — словно помело, — поморщился Ухтомский. — Трезвый — умница, молчун, а как выпьет, начинает язык распускать. Евдоху он очень любил, и в Нюшке души не чает, а как выпьет, жалеет — мол, сиротка ты, батьку родного не знала, а мамка померла. Ладно, что Игнат пьет очень редко — раз в два месяца, да и в запой не уходит, а иначе бы купец его давно рассчитал.
Ясно. В общем-то, понял я, зачем Ухтомский мне все рассказал. История с происхождением Нюшки все равно всплывет. Получается, моя кухарка может оказаться княжеских кровей? Но, если уж совсем честно, так мне без разницы, кто является ее отцом. Игнат, даже и предпочтительнее. Человек работящий, который дочку любит. А тот хлыщ, что совратил девушку и оставил ее одну, симпатий не вызывал. А князь он, нет ли, то все равно сволочь.
