Меткий стрелок. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

Над Доусоном еще стоял дым костров, слышался стук молотков — стройка не останавливалась ни на минуту. Но мы уходили от города, от его тепла и суеты, в дикую, замерзшую глушь.

Погода очень быстро испортилась. Похолодало, пошел густой, плотный снегопад. Видимость — метров пятьдесят, не больше. Снег лепил в лицо, ветер пронизывал до костей. Шли медленно, осторожно.

— Скукум! Нужно кричать! Иначе пропустим кого-нибудь.

— Знаю! — ответил он.

Каждые пятьсот метров мы останавливались. Джим складывал ладони рупором и орал:

— Эй! Люди! Доусон! Идем на помощь! Живые есть⁈

Потом я.

— Доусон! Эниван хиар⁈

Голоса уносил ветер, растворялись в снежной пелене. В ответ — только вой ветра да скрип нарт по снегу.

Шли, меняясь местами. Скукум шел впереди, протаптывая тропу в свежем снегу. Потом я сменял его. Это было тяжело. Снег рыхлый, вязкий. Каждым шагом проваливаешься по ступню, а то и глубже. Собакам тоже тяжело. Они пыхтели, напрягались, но тянули. Вожак, Волчий Клык, с силой напирал в шлейку, задавая темп и кусая отстающих или халявщиков.

Время от времени собаки начинали грызться. Что-то не поделили, или просто нервы сдавали от усталости. Рычание, лай, визг…

— Хо! — останавливал упряжку Джим.

Мы бросались к собакам, растаскивали их. Порядок навдили быстро. Самые непонятливые получали шестом по хребету.

— Сработаются — махал рукой Скукум — К зиме будут как шелковые

— Уже зима! — возражал я, опять проваливаясь в снег

— Это еще не зима! Вот будет минус шестьдесят, начнут трещать деревья…

Я сначала обалдел, а потом понял, что Джим говорит про градусы по фаренгейту.

Постепенно упряжка успокаивалась. Снова — Муш! — и собаки с натугой тянули нарты дальше.

Прошли несколько миль. Снегопад не ослабевал. Мир сузился до узкой полосы между берегом и лесом. Замерзшая река, покрытая торосами и снегом, казалась враждебной, безжизненной. Ни признака жилья, ни звука, кроме ветра и нашего собственного движения.

И тут… Скукум замер. Поднял руку.

— Стой, Итон. Слышишь?

Я прислушался. Сквозь шум ветра… Едва слышный звук. Стук топора. Или… удары. Слабые, неритмичные. И запах дыма.

— Там! — Джим махнул рукой в сторону реки.

Мы осторожно двинулись к берегу. Подошли к краю. Лед здесь был неровным, покрытым торосами. И вот, среди нагромождений льда и снега, мы увидели их.

Двое. На берегу. У костра. Рядом — перевернутая лодка, наполовину вмерзшая в лед. Они таскали что-то с лодки на берег — ящики, мешки.

Один — толстый, кряжистый. Второй — высокий, тонкий, с лицом, которое даже сквозь грязь и усталость выглядело… породистым.

Они заметили нас, замерли. Толстячок даже положил руку на ружье. Я вышел вперед.

— Привет! Мы из Доусона! Идем на помощь!

Оба облегченно выдохнули.

— Слава Богу! Мы думали… все. Приехали.

Тонкий, высокий, подошел ближе.

— Спасибо вам! Мы тут уже двое суток. Лодку прихватило льдом почти в одночасье. Едва успели выбраться и часть припасов вытащить. Думали, не дождемся никого.

Он протянул мне руку.

— Джек Чейни. А это мой друг, Фэтти Гросс.

Я присмотрелся к «породистому». Кого-то он мне напоминал. Джек, Джек… Да это же Лондон! Знаменитый писатель, журналист.

Вот значит, какой он. Молодой, худощавый, с умными глазами. Оброс небольшой бородкой. Ну это понятно, где ему тут бриться…

— Итон Уайт, — я пожал ему руку. — Мэр Доусона.

Его глаза расширились.

— Уайт? Вы… вы тот самый? Про которого в газетах писали? Шериф-защитник индейцев? Мистер Уайт, я хочу сделать с вами интервью! Я сотрудничаю с несколькими газетами, журналами и…

Тут Чейни пнул его ногой:

— Ты предупреди мэра, с какими именно газетами ты сотрудничаешь. И в какую партию ты недавно вступил. Думаю, мистеру Итону не нужны проблемы.

— Какие проблемы? — удивился я

Джек смутился.

— Сэр, я недавно вступил в Социалистическую трудовую партию Америки. Пишу для газет левых взглядов.

Я пожал плечеми. Тоже мне проблема.

— Я и сам им не чужд. На Фронтире можно выживать только в условиях справедливости и взаимопомощи.

Старатели переглянулись, Лондон заулыбался.

— Что же… Это отлично!

— Ладно, сейчас это все пустое Важно то, что вы целы. Идите с в Доусон по берегу. Мы протоптали тропу. Там тепло, есть еда, врач.

— Мы… мы не можем бросить все это, — сказал Лондон, кивнув на свои припасы. — На них весь наш запас на зиму.

— Часть можете взять с собой, — предложил я. — Остальное подвесьте на дереве, потом вернетесь и заберете.

Лондон посмотрел на своего толстого друга, потом на меня. Подумал.

— Ладно, — решил он. — Пусть будет по-вашему.

— Сколько лодок шли за вами? — поинтересовался Скукум

— Мы видели семь или восемь. Одна была с семейной парой, двое детей.

Я выругался. Делать было нечего, надо двигаться дальше.

Мы помогли им перетащить на берег часть их вещей, растерли лица — к вечеру стало все больше холодать.

— Спасибо, Итон, — Лондон пожал мне руку. — Удачи вам.

— Увидимся в Доусоне!

Мы попрощались. Они двинулись вниз по реке, мы — дальше, вверх.

И снова — крики, ветер, снегопад. Прошли еще миль пять. Снова остановились.

— Доусон! Идем на помощь! Живые есть⁈

В ответ — тишина. Потом… Из снежной пелены, со стороны реки, донесся слабый, далекий крик.

— Э-э-э-эй! Помогите! Мы здесь!

Скукум и я переглянулись. Есть новые потеряшки.

Мы двинулись к кромке берега, пытаясь определить местоположение по голосу. Крики повторялись, становились громче. Они были всего в паре сотен ярдов от нас.

Дошли до края. Посмотрели на лед. Серый, неровный. Но… он казался более гладким, чем торосы на берегу. Опасная гладкость.

— Проверим, — сказал я. Взял топор, которым рубил дрова.

Осторожно ступил на лед. Легкий треск. Нехорошо. Сделал шаг. Еще треск. Не держит. Попробовал в другом месте. То же самое. Лед тонкий. Подолбил его топором — сантиметров десять-пятнадцать. Это мало, чтобы выдержать человека с грузом. А тем более, чтобы пройти по нему.

— Нельзя идти, — сказал я Скукуму. — Провалишься.

Голоса с реки продолжали кричать. Отчаяние чувствовалось в каждом звуке. Что делать? Оставить их? Пытаться найти другое место? Но где? Лед везде такой.

В этот момент сзади послышался новый шум. Лай собак, скрип нарт.

Мы обернулись, Джим крикнул, обозначая нас. Из снежной пелены вынырнули двое на нартах.

Я обомлел.

Артур! И… Оливия! Да что происходит то⁈

Она стояла на нартах, в парке из карибу и меховых штанах, в малахае и пуховом платке на голове, ее лицо разрумянилось от холода и ветра. Рядом — Артур, тоже одетый по-северному, но выглядящий менее уверенно.

Нарты пронеслись мимо нас, собаки остановились по команде Оливии. Стоять, гит, ха… Она говорила с ними на языке, который я только начал осваивать. Легко, уверенно, словно делала это всю жизнь. Ее малахай был из белого волка, а парка… на ее парке была вышивка бисером по подолу. Она выглядела… как настоящая северянка. И чертовски красиво.

Девушка посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнуло озорство. Она показала мне язык!

— Привет, Итон! — крикнула она, ее голос был высоким, чистым. — Олаф дал нам своих собак!

Я стоял, не веря своим глазам.

И тут меня накрыло. Вся усталость, весь стресс, все волнение выплеснулось в одной волне гнева.

— Артур! — заорал я. — Ты опять⁈ С ней⁈ Что ты здесь делаешь⁈

Парень побледнел, начал мямлить оправдания.

— Дядя Итон, я… я просто хотел помочь! Мисс Оливия… она уговорила! Сказала, что умеет с собаками! А я… я тоже хотел участвовать в спасательной операции!

— Замолчи! — оборвал я его. — Ты понимаешь, что ты наделал⁈ Это не прогулка по парку! Здесь опасно! А ты… Я же обещал твоей сестре!

— Итон! — Оливия перебила меня, уже без прежнего озорства. — Не кричи на него! Это мое решение! Я сказала, что иду, и он вызвался меня сопровождать!