Расплата за предыдущую жизнь (СИ) - Косенков Евгений Николаевич

Парни посмотрели на Тюляпина так, будто это они виноваты в сложившейся обстановке.

— Здесь, Аркаша. Заляжешь вон за тем бугорком. Ночи дожидаться не будем.

— Юрка прав. Надо сейчас уходить, — Макар Фомич сжал руку Тюляпина. — Извини, что так получилось.

Тюляпин обнялся со всеми на прощание и поцеловал Машу. Девушка зарделась, распахнула глаза во всю ширь.

— Ты…

И тут же заплакала.

— Маша, не плачь, встретимся ещё, — он улыбнулся, и она на мгновение поверила его словам.

Он смотрел им вслед и не мог поверить, что опять остался прикрывать. Если прошлый раз получилось спонтанно, то сейчас взвешенно при здравом рассудке. Он понимал, что смерть не будет играть с ним так долго в игру под названием «жизнь». И так слишком много «бонусов» он получил за короткий период своей новой и молодой жизни.

Вот они достигли назначенного места, Юрка подал сигнал. Пора начинать светопреставление.

Тюляпин осторожно выглянул из-за бугорка. В прицел винтовки попал офицер.

— Хорошая птичка. Славной охоты тебе, Аркаша, — пробормотал он и выстрелил.

Офицер словно упёрся в невидимую стену, сделал шаг назад, ноги в коленях подогнулись, и он медленно сложился на землю.

— Один есть, — буркнул он, доставая автомат и выпуская в сторону засуетившихся немцев короткие очереди.

Враг всё-таки опытный и, несмотря, на некоторую расслабленность, сконцентрировал на позиции Тюляпина довольно плотный огонь в очень короткое время, не давая поднять головы.

— Прижали, сейчас обойдут, и погибну я геройски без единой медальки. Жаль, конечно, но война дело такое.

Ему показалось, или кто-то ползёт справа?

— А задницу надо ниже опускать, — улыбнулся Тюляпин, взвёл гранату и кинул в сторону мелькающей пятой точки.

Взрыв, вскрик и тишина. Сразу же усилился огонь.

«Знать бы, прошли ребята уже, или ещё нет? Должны пройти. Обязаны».

Он вытянул над бугорком руку и выстрелил из автомата в сторону врага. Тут же вжался в пахучую траву июльского лета, всем телом ощущая, как пули впиваются в почву и рвут землю. Казалось, воздух накалился от раскалённых стволов и пуль, жужжащих роем над головой. Он стрелял, старался беречь патроны. Но вот уже и винтовка с открытым казёнником легла рядом с опустошённым автоматом. Осталась граната. Одна-единственная.

Тюляпин видел, как смелеют солдаты врага, вставая во весь рост, как офицер с ехидной ухмылкой и пистолетом в руке идёт прямо к нему, как птица, случайно пролетавшая мимо, резко взмыла в небо, как деревья махнули своими кронами, словно соглашаясь с его задумкой.

Сидя на коленях, спрятал от приближающегося врага гранату между ними. В голове стучала мысль: наградят посмертно, если узнают. И так захотелось жить, что Тюляпин, чуть не отказался от своей затеи. Презрительный уничижающий взгляд офицера вернул его боевое состояние.

— Улыбочку-то я тебе сейчас сотру…

Когда подошёл офицер и несколько солдат, Тюляпин резко выдернул чеку и уронил смертоносный снаряд к ногам противника с мстительной улыбкой.

Лицо офицера испуганно скривилось, солдаты попадали на землю, словно это их может спасти на таком расстоянии. И…

Тюляпин растерянно посмотрел на не взорвавшуюся гранату и сглотнул комок. Офицер пришёл в себя и со всей злости заехал рукояткой пистолета по голове, отчего Тюляпин упал, обливаясь кровью из рассечённой раны и потеряв сознание.

Ледяная вода вернула сознание. Тюляпин увидел перед собой мокрый, с грязными разводами, деревянный пол. Медленно поднял голову. Комната в крестьянской избе, освещённая двумя керосиновыми лампами. Запах дыма от сигарет, алкоголя и квашеной капусты. Одна лампа стоит на столе рядом с чашками и стаканами, а другую держит немец в форменных брюках на подтяжках и с голым торсом. Огонь от лампы плясал в его тёмных глазах. За столом сидели ещё два офицера. Один в расстёгнутом мундире очень внимательно смотрел за движениями Тюляпина, второй в белой рубашке, курил, пуская клубы дыма под потолок, и казалось, совершенно не интересовался пленником.

— Вставай, рус, вставай! — неожиданно раздался голос за спиной.

Тюляпин хотел оглянуться на голос, но голова закружилась от резкого движения и боли. Рука самопроизвольно коснулась левой стороны у виска и новая, ещё более сильная боль заставила отдёрнуть руку от огромной шишки. К тому же грудь заныла от напомнившей о себе ране.

— Ты хороший солдат! — продолжил голос. — Но ты должен сказать, куда ушёл ваш отряд. Кто им командует, сколько в нём человек, какое вооружение.

Тюляпин медленно встал, его отшатнуло назад, но всё-таки устоял на ногах. Теперь он видел и четвёртого немца. Переводчик. Небольшого роста и, похоже, невысокого звания, хоть и стоял расслабленно, но мундир застёгнут на все пуговицы, на голове пилотка.

— Я был один, — глухо ответил Тюляпин и сам не понял, почему сказал именно так.

Переводчик перевёл и двое немцев за столом стали что-то со смехом говорить третьему, стоящему рядом с Тюляпиным. Тот счастливо отсмеялся и похлопал по его плечу.

Переводчик быстро перевёл, сказанные третьим немцем слова.

— Хороший солдат! Ты помог мне выиграть пари! Тебе просто повезло сегодня второй раз! Я не отдам тебя в лагерь! Там — жестокая и унизительная смерть! Я хочу, чтобы ты рассказал всё о вашем отряде, и я расстреляю тебя без всяких пыток, как истинного русского солдата!

Офицеры за столом захлопали в ладоши, засмеялись, а третий, согнув свободную руку в локте, прислонил её к груди и раскланялся.

Тюляпин смотрел на всю эту клоунаду и понимал, что они не просто дурачатся, они пытаются таким образом выпытать у него сведения. И в то же время у него зародились сомнения, об одном и том же отряде у них представления? Неужели группа из шести человек, практически безоружных, голодных, пугающихся каждого шороха, могла заинтересовать на столько, что была устроена хорошая засада? В принципе, какая разница? Всё равно расстреляют, а я и не узнаю на кого эту засаду рассчитывали.

— Понимаете, господин… э-э-э, я не разбираюсь в ваших званиях, — тихим и неторопливым голосом проговорил Тюляпин, исподлобья глядя на немца с голым торсом.

— По-вашему, господин капитан, — вставил переводчик.

Тюляпин слегка кивнул ему, выражая всем своим видом не благодарность, а просто маленькую толику уважения за помощь.

— Так вот, господин капитан, вы меня всё равно расстреляете, и так, и эдак. Врать мне нет никакого смысла.

Капитан, в свою очередь, согласно кивнул, очень внимательно глядя в глаза Тюляпина.

— Расстреливайте, но я правда не знаю, о каком отряде вы говорите. Я был один и двигался на юг, потому что не смог пересечь дорогу у Мальковичей. Иначе ушёл бы на восток.

После перевода повисла пауза. Затем офицеры что-то живо начали обсуждать между собой. Тот, который был в белой рубашке, сильно горячился и хватал пистолет, лежащий на краю стола. Поднимет, потрясёт им и с грохотом кинет на место. В итоге капитан развернулся в сторону Тюляпина.

— Ты можешь показать свой путь на карте?

— Могу.

— Офицер в расстёгнутом мундире живо разложил непонятно откуда взявшуюся карту, сдвинув бокалы и тарелки в сторону.

Капитан поманил Тюляпина пальцем и поставил прямо в тарелку вторую керосиновую лампу, которую до этого продолжал держать в руке.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что карта очень подробная, с тропами через лес, а порой и через болота, но все обозначения на ней нанесены на немецком языке. Впрочем, названия вполне угадываются.

— Мал-ко-ви-чи, — произнёс по слогам название белорусского селения раздетый.

Ткнул в значок на карте и пристально посмотрел на Тюляпина. Под перекрестием взглядов трёх немецких офицеров, «попаданцу» пришлось ориентироваться по карте. Грязный палец с обломанным и таким же грязным ногтем прочертил путь вдоль дороги Мальковичи — Дятловичи вниз, к югу. Получается, что прошёл где-то между вот этими озёрами. Потом пересёк другое шоссе и углубился в лес в районе селения Лунинец, где свернул на восток и вышел на засаду.