Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

Речь получилась мощной и била она в том числе по царю.

— Если ты забыл, — Николай тоже это заметил, — то разрешение на рейд капитана Щербачева дал именно я.

— Это не все знают, и ради интересов страны о том можно и умолчать, — Константин выдержал взгляд отца. Очень дерзко. Сам бы он на такое не решился, но вот как представитель целой группы, чьи интересы он представляет при дворе…

Я тут успел пособирать слухи, и, в отличие от разгромленных студентов-петрашевцев, были в столице и клубы по интересам. Так, определенная прослойка имперских бюрократов собралась вокруг Морского министерства и салона великой княгини Елены Павловны, жены погибшего младшего брата царя. Николай очень любил Михаила и поэтому очень многое позволял его вдове. Из хорошего: это позволило ей создать Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, которая принесла много пользы в том же Севастополе. Из плохого: под ее прикрытием расцвел кружок так называемых либеральных бюрократов или константиновцев. Противопоставляя себя реакционерам и царю, они продвигали свои реформы, и… С одной стороны, почему нет? Свобода для народа — этого и я хочу. С другой стороны, я знаю, к чему приведет их деятельность. Ведь реформа 1861 года из моего мира — это труд как раз того самого кружка по интересам, тех, кто наслаждался властью и процессом, но без тяжелой сдерживающей руки Николая не смог продумать и осознать последствия.

— Почему ты так спокоен⁈ — Константин первый не выдержал повисшей паузы и повернулся ко мне.

— Вы не читали Дюма-старшего?

— Опять ты про французов!

— О, у меня есть английский пример, вы же любите Англию? — я совсем не сдерживался. Когда тебя собрались съесть, не время думать о приличиях.

— Что?

— Слышали про такого пирата Моргана? Сколько он пожег и разграбил врагов Англии, но Елизавета не несла за него ответа. Вернее, на ней были все политические риски, а вот репутационные снимались одной простой бумагой, — и я подвинул вперед скрученный в трубочку листок, подписанный Николаем в нашу первую встречу.

Я тогда сказал, что мне нужно его разрешение. А он ответил, что в таком деле слово должно быть подкреплено бумагой.

— Каперский патент? — Константин развернул свиток. — Отец?

Николай пожал плечами и забрал свиток себе.

— Никогда не одобрял подобные бумаги, — сказал царь. — Но, как верно сказал капитан, иногда нужно напоминать, насколько опасны мы можем быть. Пока мы играли по правилам, нас завлекли в эту войну, навязали сражение со связанными за спиной руками. И они надеялись, что мы смиренно подставим вторую щеку и признаем поражение? Если так, то католики, как всегда, не могут до конца понять суть нашей веры. Даже Наполеон не сумел заставить моего брата подписать поражение. А они возомнили, что смогут превзойти кровавого корсиканца всего лишь кружевами интриг?

Константин сначала держался, но под конец речи отца все же отвел взгляд.

— А теперь ты, — царь повернулся ко мне. — Я дал тебе добро на нарушение перемирия. Но ты обещал атаковать Данию, а вместо этого полез к Вильгельму! Почему?

— Почему полез или почему вам не сказал? — осторожно уточнил я. Зря, царь начал злиться уже по-настоящему, так что я решил сразу отвечать на оба вопроса. — Первое — все просто, мы до Копенгагена могли не доехать, а еще все про него уже болтали. Там бы некого было ловить. А второе — я пытался к вам попасть, но разве ж меня кто пустит.

На последних моих словах стоящий в углу зала гофмейстер побледнел. Кажется, именно ему придется отвечать за то, что Николай не смог услышать тех, кого стоило бы. А и правильно… Будет повод устроить нормальную систему допуска к царю, а не только по знакомству или через взятку.

— Про Данию все болтали, потому что я так сказал, — неожиданно спокойно ответил царь. — Так и должно было быть. Ты приходишь к пустому городу, откуда ушли все корабли врага. Бескровная победа, которая бы показала страх Англии. Тот самый аргумент для всех, кто готов его увидеть. А что теперь? Невнятный результат, мирные жертвы. Уже представляю, какое письмо мне ждать от Вильгельма.

Я молчал. Мне было что ответить, но… Я на самом деле не ожидал, что пустого похода на Копенгаген могло хватить. Возможно, есть смысл в армейском правиле, что приказы просто берут и выполняют. А то делаешь, что тебе кажется правильным, спасаешь, скажем, полк, но из-за этого в итоге теряется целая армия…

— Ваше величество, это моя вина… — под конец речи царя дверь раскрылась, и в зал вошли еще два человека. Говорил Алексей Федорович Орлов, а за ним молчаливой тенью держался великий князь Михаил.

Нет, мелькнула на его лице довольная улыбка — значит, это он притащил сюда начальника третьего отделения, чтобы поддержать меня. Я не ожидал, но оценил. Такая забота да в такой момент дорогого стоит.

— Алексей Федорович, что вы имеете в виду? — царь повернулся к Орлову.

— Я знал характер капитана Щербачева, должен был предугадать, что он постарается сделать больше, чем должен. Такова суть его природы, и наша обязанность как его начальников найти такому таланту правильное применение.

Ловко он, я бы так не смог. Пара слов, и никто не виноват, а я теперь не страшный преступник, а вообще жертва. А еще очень ценный актив, который стоит беречь.

— Пожалуй, вы правы, но все равно нужно будет решить, что делать с последствиями этой ошибки… — царь кивнул Нессельроде, старый министр начал подниматься, но тут уже я вмешался в разговор.

Когда мы закончили со всеми высокими материями, можно ведь обсудить и то, что случилось на самом деле.

— Хм… А почему вы решили, что мы ничего не сделали? — спросил я, а потом, не дожидаясь ответов, вытащил из тубуса картину.

Вообще, Сергею Львовичу Левицкому удалось сделать целых две фотографии пылающего порта Мемеля, но уж больно смазанными они вышли. Поэтому вчера вечером я поехал к особняку Шувалова в Академию художеств. Сами академики мне были не нужны, слишком уж они обстоятельны, но рядом с ними всегда бродили толпы студентов. И вот уже они были готовы взяться за заказ, не обращая внимания на эстетику. Сказано перерисовать фотографию за ночь — они и сделали.

На мой взгляд вышло очень даже красиво. Полотно полтора на четыре метра, хорошая такая картина, которую мастер мог бы писать несколько лет. Я же, не заморачиваясь, нанял сразу несколько студентов, по квадрату на брата, и теперь, если приглядываться, можно было заметить отличающиеся стили и переходы… Небольшая цена за скорость.

По знаку царя мне помогли, слуги развернули полотно, и вот перед собравшимися предстала картина горящих в порту Мемеля кораблей. И хищные тени «Волков», летящие между ними.

— Это же… — царь подобрался.

— Перерисовано с фотографий, сделанных прямо во время ночного налета, — и я рассказал, как на самом деле прошел наш волчий рейд.

Как обошли форты, как атаковали и какие именно корабли получили повреждения.

— Значит, «Ройял Джордж» и «Инфлексибль», — на лице Константина на мгновение появился оскал, почти как у отца, но быстро пропал. Снова перед нами стоял не военный, а гражданский чиновник. — Кажется, заместитель госсекретаря лорд Кимберли оказался не таким информированным источником, каким хотел бы казаться.

— То есть, — Орлов воспользовался оговоркой Константина и перешел в атаку, — вы обвиняли русского офицера, основываясь на словах представителя воюющей с нами державы?

— Лорд Кимберли — достойный человек…

— Можно ли назвать человека достойным, если из-за него вы чуть не казнили героя⁈

— Хватит, — царь сказал это еле слышно, но все разом замолчали. Николай же посмотрел на меня. — Что насчет мирных жертв?

— Мы атаковали только корабли. По бастионам не делали ни одного выстрела.

— Второй проход, когда вы обошли англо-французскую эскадру, — напомнил Константин. — Вы двигались между ними и городом. Так что любой выстрел по вам мог прилететь по Мемелю.

— Не наш выстрел!

— Тем не менее, Вильгельм сможет использовать это как против нас, так и против союзников. Возможно, мы помогли бы ему принять правильное решение, — заметил Нессельроде. — Жаль, что Пруссия будет вынуждена полагаться в этом только на наши или на их слова. Вряд ли наблюдатели смогли разглядеть сражение во всех деталях.