Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий

А еще мне пришла в голову очередная гениальная идея: высадить парк Победы вокруг площади Павших героев.

Как такового Вечного огня на мемориале павшим односельчанам не было. Просто площадь в центе которой на стояла статуя воина, склонившего голову в поклоне памяти. Мемориал располагалась в самом начале села, вокруг него — вытоптанное пространство, практически не зарастающее травой даже летом. Уж не знаю, что с ним сделали жеребцовцы, но факт оставался фактом. В несуразности моей затеи меня пытался убедить председатель Звениконь.

— Да не растет там ничего, Егор Александрович! Ну, закупим мы елок, или там чего вы хотите с мальцами посадить? Так помрут же, не приживутся.

— Мы поливать будем, ухаживать, — стоял я на своем.

— Да бестолку всё это, — отмахивался Иван Лукич. Пытались мы. — Уж не глупей, чай, других. В соседнем вон колхозе красота вокруг, и цветочки, и всё, а у нас… Будто проклял кто землю, — махнул рукой с сердцем Иван Лукич.

— Глупости, — отмахнулся я. — Мы возродим землю, справимся.

— Да чего сажать хотите? — устав со мной спорить, почти сдался председатель.

— Сирень, — улыбнулся я.

— Чего? Сире-е-ень? Тем более нет! Не выживет она в нашем климате! И не выдумывайте, я думал, елки там или березки. Вона в лесу накопал саженцев. А тут сирень! Это ж какие деньжищи на ветер!

— В землю, — хмыкнул я.

— Чего?

— Не на ветер, а в землю. Саженцы-то в землю сажать будем.

— Шутки шутите? А меня вот потом за вашу инициативу по головке не погладят, — буркнул Звениконь. — Не уговаривайте даже, Егор Александрович! Нет и нет! Хотите — пробуйте вон березки, только, чур, уговор такой: поливать и ухаживать сами будете, без моей помощи. У нас и так дел невпроворот, некогда нам с вашими деревцами возиться! Весна в разгаре, тут понимать надо, какие приоритеты. А вы — саженцы!

— Договорились, Иван Лукич, — я протянул руку Звениконю, тот с сомнением посмотрел на мою ладонь, но все-таки пожал, скрепляя договор. Правда, где-то с минуту не отпускал хватку, пристально вглядываясь в мое невозмутимое, но вполне довольное лицо. Ну а что, принципиальное согласие получено, остальное дело за нами: за мной и моими десятиклассниками.

Про сирень я подумал не случайно. Изучая прессу за те года, в которых не жил, и за все шестидесятые, я наткнулся на статьи, в которых советская пресса с интересом и восхищением рассказывала про одного селекционера.

Жил в Советском Союзе обычный такой лауреат Сталинской премии по имени Леонид Колесников. Родился он еще до прихода советской власти в нашу страну. Закончил Реальное училище Воскресенского, затем стал студентом экономического отделения Московского коммерческого института. Учился, правда, всего три года, потому как в шестнадцатом году призвали товарища Колесникова в армию и отправили на фронта Первой мировой войны, где Леонид получил профессию шофера.

Собственно, сиренью молодой Колесников увлекался еще будучи юношей, живя в родительском доме. И страсть эта разгоралась в товарище с каждым годом все сильнее. Страсть к коллекционированию сирени. По долгу службы товарищ Колесников часто ездил по стране, бывал в разоренных и покинутых дворянских усадьбах, где непременно отыскивал кусты сирени.

Собственно, благодаря именно Леониду Колесникову и появилось такое название «русская сирень». Уникальнейший человек, я считаю. Я рассказал о нем ребятам, и мой десятый класс загорелся идеей написать товарищу селекционеру письмо. Собственно говоря, мысль о парке Победы появилась у меня еще зимой. Тогда же я и обсудил проект с моими десятиклассниками. Так что к тому времени, как я вынес нашу идею на суд директора школы и пришел с вопросом к председателю Звениконю, мы уже активно переписывались с Леонидом Алексеевичем.

В результате переписки товарищ Колесников предложил нам высадить у себя кусты сирени под названием «Олимпиада Колесникова». Ребята, конечно, поначалу огорчились. Им хотелось своими руками во имя Победы насажать сирень с симоволическим названием «Алексей Маресьев» или «Заря коммунизма» на крайний случай. Да хотя бы ту же сирень имени «Зои Космодемьянской».

Но селекционер объяснил ребятам насчет морозоустойчивости, десятиклассникам пришлось согласится с доводами специалиста. А вот в последнем письме Леонид Алексеевич неожиданно предложил нам другой сорт. «Ветка мира».

«Да, сирень, может, и не подходит для парка Победы, поскольку рост дерева достигает двух метров. Но мне кажется, это символично, опоясать площадь Победы не просто сиренью, но символом мира. В дальнейшем постепенно высаживать новые морозоустойчивые сорта, способные вырасти в большие деревья», написал нам в письме товарищ Колесников.

— А что, отличная идея! — загорелись ребята. — Мы будем первыми! И передадим традицию следующему классу. Егор Александрович, вы же продолжите переписку с товарищем селекционером, кода мы выпустимся?

Четырнадцать пар глаз уставились на меня с ожиданием и надеждой.

— Конечно, — подтвердил я. — Не знаю, будет ли у меня классное руководство в следующем году. Но жизнь школьного учителя не заканчивается с выпуском его учеников.

— Вот! Вдруг за это время товарищ Колесников сумеет создать еще одну сирень, которая выдержит наши сибирские морозы!

— Это точно! Сможет!

— Уверен, что такие сорта уже есть, но вас-то волнуют названия, — лукаво улыбнулся я.

— И названия-то же! А то, что это за парк Победы, а сорт «Олимпиада». Как-то неправильно это! — заволновались ребята.

— Зато красиво, — мечтательно произнесла Тоня Любочкина.

— Ничего ты не понимаешь, Антонина! Тут главное что? — возмутился Федор Швец.

— Ну что? — Тонечка развернулась к Федьке вполоборота, оперлась подбородком о кулачок и уставилась на парня мечтательным взглядом.

— Смысл и символизм! Вот что! А какой символизм в сирени «Олимпиада Колесникова»? У нас тут что, олимпиада такая проходила? Или что? — отчеканил Федор, торжествующе уставившись на Тоню.

— Не проходила, — согласилась Антонина. — Но если только этот сорт выживет в морозы, тогда что же, остальные просто пусть погибнут, потому что Федору непременно нужна сирень Победы или имени Комсомола? — поддела Любочкина одноклассника.

Я видел, что девчонка не со зла, а из желания поговорить, обсудить и, может быть, даже чуточку заинтересовать Федора, голова которого нынче была забита мыслями о поступлении в педагогический институт.

Наши совместные учительские усилия дали плоды. Федор взялся за ум, закрыл все белые пятна по учебе, улучшил отметки по всем предметам. Конечно, золотая медаль парню не светила, но не удивлюсь, если десятый класс Швец закончит на одни четверки и даже несколько пятерок, по той же физкультуре, и даже по математике, что стало огромной неожиданностью для предметника.

— Решено, соглашаемся на «Ветку мира», а на следующий год будет видно, — подвел я итог нашему совещанию.

И вот на весенних каникулах я планировал сорваться в Москву, в опытно-показательный селекционный питомник «Калошино», где нынче Леонид Алексеевич состоял на должности директора, но, тем не менее, продолжал сам лично выводить новые сорта сирени.

Всю зиму я прикидывал, как бы мне раздобыт денег, чтобы и ребят прихватить с собой. Но, увы, директор школы и товарищ Звениконь ничем не смогли мне помочь. А для родителей поездка обошлась бы накладной. Я примерно подсчитал расходы и не стал даже предлагать. К товарищу Лиходеду обращаться не стал. Уверен, Семен Семенович не отказал бы в помощи. Другой вопрос: что он потребовал бы взамен? Немного изучив этого хитрована, я не готов был идти с ним ни на какие сделки и договоры.

Так что ехать за пятнадцатью саженцами сирени «Ветка мира» мне предстояло одному.

Как ни странно, но второе полугодие выдалось удачным и даже спокойным. Все планы осуществлялись, идеи реализовывались, поддержка на самом высоком уровне тоже нашлась.

Идея о шествии Бессмертного полка нашла не просто понимание, но и встретила горячий энтузиазм со стороны некоторых партийных работников. Причем настолько горячий, что идею едва не похоронили под горами бюрократических заморочек чертовы крючкотворцы. Но мы с ребятами подстраховались, написали письмо в газету «Вечерний Новосибирск» и озвучили наше предложение.