В принципе, алиби Матылькова следовало проверить, допросить жену. Но какой смысл? Я ему и так верю.
— Павел Петрович, вы молодец, — похвалил я помощника. — Все правильно сделали, все вопросы по существу. Конечно, могли бы протокол и пораньше занести, но и сейчас не поздно. Скажите-ка — в чем причина грусти?
Спрашивать — где же он шлялся, я не стал. Я и сам занимался не служебными делами, а личными.
— Иван Александрович, вы на меня очень рассердитесь, если я вам скажу, что передумал быть судебным следователем? — спросил вдруг Знаменский.
— А почему я должен сердиться? — удивился я. — Если вы передумали становиться судебным следователем — значит, у вас на то имеются веские причины. Так?
— Так, — кивнул Павел. Явно обрадовавшись тому, что его не ругают, спросил: — А почему вы не интересуетесь — чем я занимался все утро?
— Павел Петрович, я ведь уже вам объяснял, — с досадой пояснил я. — Вы не обязаны отчитываться передо мной. Если бы Его превосходительство официально назначил вас моим помощником — я бы с вас шкуру спустил. Возможно — спали долго, возможно — по старой памяти отправились долги выбивать.
Но настоящая-то правда была в том, что я и сам не знал — чем мне заняться. Иначе не сидел бы здесь, не писал письма родне и не занимался беллетристикой.
— А ведь вы угадали. Я вместе с нашим начальником ходил штраф со слесаря Янишева взыскивать. Ему мировой судья десять рублей за оскорбление бранными словами назначил, так он уже полгода не отдает.
— Взыскали? — без особого интереса поинтересовался я.
— Мы у него инструменты забрали, на тридцать рублей, — горделиво сообщил парень. — Вот, как квитанцию нам предъявит — все вернем. А нет — инструменты с аукциона продадим. Тридцать рублей не выручим, но долг покроем.
— Вот видите. И почтальона допросили, и начальнику помогли, — усмехнулся я. — А когда инструменты в кладовую свою поставили — или, куда вы изъятое складываете? В голову мысль пришла — а зачем мне следователем-то быть? Верно?
— Верно, — согласился коллежский регистратор. — Вот, когда нужно долги по судебному иску взыскивать — тут все понятно. Пришло распоряжение из суда — в нем все прописано. С кого взыскивать, сколько, в какой срок. А следователем быть — так это же, не пойми что и делать.
— А вы как думали? — развеселился я.
— А я-то думал, что это, как в «Приключениях князя Крепкогорского и доктора Кузякина». Вы явились на место происшествия, все осмотрели и сделали выводы. И тут бац — и преступника поймали.
— Нет, Павел Петрович, — покачал я головой. — Реальность — это одно, а приключения — совсем иное.
— Да как же так? — растерянно посмотрел на меня Знаменский. — Разве не вы про сыщика рассказы пишете? Так почему вы сами не можете так легко и быстро раскрыть?
— Павел, еще разочек повторюсь — реальность отличается от литературы, —терпеливо пояснил я. — Преступник всегда оставляет следы на месте преступления, совершает ошибки. Крепкогорский — счастливчик. Он сразу понимает — какой след выведет к преступнику, моментально обнаруживает ошибки злоумышленника.
Хотел сказать о том, что, если просто начнешь описывать рутину — так тебя и читать не станут. Кому интересна рутина? А вот мгновенное озарение — это да.
— А настоящему судебному следователю для раскрытия преступления нужно время. А еще — десятки бесед, допросов, осмотров, размышлений. Иной раз — вообще непонятно, что и делать, делаешь все подряд.
Вспомнился Владимир Владимирович, рассказывающий фининспектору о том, что поэзия сравнима с добычей радия.
«В грамм добыча, в год труды».
У следователя, примерно, тоже самое.
— Нет, я так не смогу, — покачал головой Знаменский.
— Так ничего страшного. Вы еще в таком возрасте, когда имеете полное право выбора. Вам нужно искать себя.
— Искать себя? — нахмурился Павел, пытаясь вспомнить — слышал ли он такое выражение? Наверняка не слышал.
— Человек просто обязан себя искать, — заявил я. — Разумеется, лучше это делать, пока вы молоды и не повторять, например, моих ошибок.
Забавный разговор. Я старше Павла на год, но говорю — нет, изрекаю, с таким уверенным видом старца, просидевшего лет сто в пещере. Аж самому смешно.
— Ваших ошибок?
— Потратить три года на изучение математики, а потом понять — что это мне совершенно не нужно, — пояснил я. Посмотрев на часы, спохватился. Поднялся со стула, пошел к вешалке, давая понять несостоявшемуся следователю, что пора закругляться. — Конечно, даже в моем случае не все потеряно, но право слово — лучше бы мне сразу поступать на юридический факультет, времени бы изрядно сэкономил. Так что, служите судебным приставом, а потом, через годик, еще разочек подумаете — нужно ли вам куда-то переходить?
Глава 21
Грехи молодости
После обеда я застал-таки Михаила Терентьевич на его рабочем месте. Вскрытие он провел, акт судебно-медицинской экспертизы написал. Казалось бы, что еще?
Но было еще кое-что, о чем расскажу чуточку позже.
А к четырем часам, как уговаривались, пришел к Лентовским.
Встречали меня Иван Андреевич Милютин и его дочь — хозяйка дома. А сам хозяин — мой начальник, решил, что присутствовать на допросе собственной жены не станет. Эх, Николай Викентьевич. Вот, если бы мою Леночку принялся допрашивать следователь, позволив мне присутствовать на допросе — разве бы я отказался?
Подумав, мы все-таки решили, что беседовать станем не вместе, а порознь. И вначале составлю разговор с Городским головой, а уже потом с его дочерью. И никаких бумаг пока составлять не стану. Бумага от разговора отвлекает, заставляет насторожиться. Лучше мы сейчас так, без протокола, а уже потом, в тиши кабинета, все запишу, да и пошлю с курьером, чтобы расписались.
Ага, с курьером. Особенно, если курьером поработает мой начальник. Но ему не привыкать.
— Иван Андреевич, кто у Зинаиды Дмитриевны наследник? — задал я свой первый вопрос. Я-то считал, что она к череповецким Красильниковым относится, а узнал, что ваш компаньон приезжий.
— Приезжий, — кивнул Иван Андреевич. — А нашим Красильниковым только однофамилец. Мы с Дмитрием почти сорок лет назад познакомились, когда я с братом из Череповца в Санкт-Петербург скот гонял. Слыхали, небось, с чего мы дело свое начинали?
Я кивнул. Еще бы, да не слыхал. Братья Милютины рано остались без отца. Сначала Иван и Василий покупали в окрестных деревнях скот, перегоняли его в столицу (600 верст пешком!), потом начали закупать зерно, обзавелись лодкой для перевозки. А там — пошло-поехало.
— Дмитрий сам из Рыбинска родом, но не из купцов, как мы — из мастеровых, которые барки делают. Он же, как и мы, рано без отца остался. Гонору много было — в подручные к дядьям или прочей родне пойти не хотел, желал сам — и строить, и продавать. А родня у него — дескать, куда тебе, сопляку, самому продавать? Первую лодку сделал — крепкая, да неказистая. Его родня на смех подняла. А мы с братом посмотрели, да и взяли. Барка, пусть и неказистая, но добротная, а продал он нам по дешевке. Потом и вторую у него взяли. Но кроме нас, у него лодки никто не покупал, а жить-то надо, так стал он потихонечу нам помогать — с мужиками заранее договаривался о покупке зерна. Мастерскую продал, стал у нас вроде приказчика. И барки покупал, и зерно скупал. А человек он экономный, денег поднакопил, женился, потом решил сюда переехать. Все деньги свои мне из рук в руки передал — мол, знаю, не обманешь. Помню, я на его деньги четыре баржи купил. А в Череповце он у меня правой рукой стал. Василий — брат, все больше в разъездах, он либо в Нижнем, либо в Самаре, да и завод на нем, а мне постоянно то в Рыбинск, то в Санкт-Петербург мотаться приходится. Дмитрий и за пристань отвечал, куда зерно из полубарок сгружают, и за перегрузку. А самое главное — следил, чтобы баржи по Мариинке вовремя уходили. Как Дмитрия не стало, четырех приказчиков вместо него нанимать пришлось.
