Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

— В Одессе я имею свой процент с дела.

— Переглядываются…

— Можно попробовать, — осторожно озвучивает Сом.

Понимаю, што на этом всё, и потому кидаю тоже — на попробовать. Мелочь.

— Собачка… — скидываю карту, — в корзиночке. Приметная, желательно породистая. И объявление, што неутешный хозяин ищет, и готов заплатить настолько много денег, што у приметливого дурня ёкает от жадности в сердце, и он перекупает эту собачечку у туповатого нашедшего. Сам!

— О как… — Сом помолчал, и глянул наконец в свои карты, — Прикуп!

Четыре часа спустя удаляюсь с немножечко потолстевшим кошельком и сильно опухшей головой. Иваны московские оказались не жлобами сквалыжными, а скорее подходцы с выходцами искали на Одессу. Как умеют.

Оно наверняка и да, притом уже давно, но не так штобы вовсе хорошо и сразу ко всем. Так, цепочечки, на конкретных людей замкнутые. А тут новая цепочечка выковываться начала, уже на них, а не на людей посторонних, и потому безусловно нехороших.

Оно мине надо?

Некоторое время, привалившись спиной к чужому забору, думаю над этим, но понимаю таки, шо плюсов в этом могёт быть немножечко больше, чем минусов. Такой себе посредник между мирами, и на этом можно иметь если не деньги, то по меньшей мере какие-то полезности. Не сейчас, так немножечко или сильно в будущем.

А если нет… то ничево страшного, но и хорошево — тоже. Влететь меньше шансов, это да! Но с моей дурной авантюрностью я влетаю в неприятности на регулярной основе. Так што почему бы и не да?!

— Какие люди! — радостно склабятся гнилыми пеньками оборванцы на выходе с Живодёрки, начиная обступать кругом. Щелчок взводимого револьвера…

— … мы пойдём? — жалобно осведомляется один из несостоявшихся грабителей.

— Карманы…

— А вот принципиально, — хихикаю тихохонько, удаляясь от разутых и раздетых горе грабителей, став богаче на девятнадцать рублёв с семнадцатью копейками, четыре дрянных ножа, шикарный медный кастет, две бекеши и сюртук на ватине, ну и сапоги.

Вслед мат, но негромкий, бессильный. Понимают…

С экспроприированным богачеством, окромя денег и приглянувшевося кастета, без толики сожаления расстался в ближайшем овраге, кинув сверху в жидкую глинистую грязь, текущую понизу после прошедших дождей. И посцал сверху. Ибо!

— Со стороны Хитровки более-менее прикрылся, — доложил я Саньке, вернувшись с Живодёрки через баню.

— Про слежку рассказал?

— Не-а! Да погоди ты супиться! Незачем. Они, оказывается, подходы искали на Одессу, понял?

А тут я, такой весь интересный и кучей возможностей! Я на сотрудничество да, и они теперь не хуже цепных псов будут от меня конкурентов отгонять.

— Которых с Хитровки, — въедливо уточнил брат.

— А на более и не рассчитывал, — жму плечами, — потому как полковница, и тем паче те кто повыше, это уже не их уровень!

— Всё-таки на живца?

— Агась… и не вздыхай!

Тридцать первая глава

— Казаки России! — слегка грассируя, объявляет импозантный конферансье, зрители бешено аплодируют, не дожидаясь открытия занавеса, и…

… ловлю себя на том, что отбиваю ритм ладонями по подлокотникам, немигаюче подавшись вперёд. Лезгинка! Ноги подрагивают, готовые пуститься в пляс, грудь распирает восторг и чистейшая, незамутнённая белая зависть.

Я понимаю! Труд, даже и не титанический, а вовсе уж космических, вселенских масштабов. И талант. Каждый!

Северин, иссиня-чёрный ганец и мой хороший друг, скалит кипенно-белые зубы, лупя себя ладонями по коленкам. Переглядываемся…

— Спасибо-спасибо-спасибо! — пулёмётно выпаливает он благодарность за билеты, и снова взгляд на сцену. Да… это не телевизор, это вживую. Драйв! Энергетика бешеная, не каждый рок-концерт такую даёт, сильно не каждый.

Вышли, и как шальные, так распирает.

— А?! Казаки! — выпучив глаза, орёт какой-то британец с явственным шотландским акцентом, — Мать их…

Восторженный, самый комплиментарный английский мат. Кто говорит, что английский мат уступает русскому, врут! Нагло врут. Ну или попросту недознайки, нахватавшиеся английского по верхам. Ах, какие обороты… заслушаешься!

— Егор, — Северин вцепляется в мою футболку, — я хочу это танцевать!

— Ага!

Наверное, у меня такие же бешеные глаза. Ну так мы и подружились на улице, в танце.

Потом уже оказалось, что он студент-медик, вгрызающийся в знания с упорством бешенного бобра, а танцы — единственная отдушина. Собственно, как и у меня. Бывает же…

Несколько дней спустя улицы Парижа увидели лезгинку. И если моя, с элементами брейк-данса, никого особо не удивила, то Северин…

Лезгинка с элементами национальных танцев Чёрного Континента, да от самого что ни на есть коренного африканца, это да! Сильно. Зрителей — валом! И все с телефонами. Снимают!

Проснулся, и некоторое время лежал без сна, пытаясь встроить кирпичик воспоминаний в долговременную память, а не так, штобы соломой на огне пыхнуло. Пф! И только зола на ветру.

Сходил в клозет, сбросил давление жидкости в баках, и зевая сонно, назад, прошаркивая тапочками по паркетному полу, распугивая тараканов. Заснул быстро, надеясь на продолжение, но снилось всякое глупое, невпопадное.

Бородатые казаки красиво и бестолково полосовали воздух шашками под «Ойся [49]», переминаясь сапогами на трещиноватом асфальте. Иногда выходило ловко, но чаще — стыдно.

Потом они обнялись, обросли внезапно пейсами, и начали водить хоровод под смутно знакомые слова «Хава нагилы»…

— Ещё раз, — настойчиво повторил Санька, не отставая от меня.

Закатив глаза, ещё раз вслух повторяю маршрут, вплоть до самых распоследних мелочей, которых на самом деле и нет. Всё важно!

Раздражает немножечко, но не сержусь ни капельки, и не срываюсь на брате. Если бы ему так пришлось побегать, я б и не так нервничал! Оно завсегда выходит, што за близких страшнее стократно, чем за себя.

— Может, я… — начал было он нерешительно, — всё же останусь? А? Подстрахую…

— Са-ань, — снова закатываю глаза, — ну говорено-обговорено! Маршрут до последнево закоулочка выверен, роль я свою выучил, страховать меня будут люди Котяры. Иди! У тебя своя роль, и нужно показать, што знать не знаешь, ведать не ведаешь… понял? Меня одного подстраховать ещё могут, а если начнём все трое с подозрительными ужимками по городу шастать, так и никово не уберечь!

Вздыхая на всю квартиру, и одеваясь медленно-медленно… а ну как передумаю и возверну взад?! Санька ушёл-таки в Училище, оглядываясь через каждый шаг. Сплёвываю досадливо, глядя в окошко на унылую фигуру, шоркающую против ветра… ну што ты будешь делать, а? Всё ведь правильно делаю, а чувствую себя виноватым!

Чуть погодя ушла и Мария Ивановна, по каким-то своим благотворительным делам, зато с лавок вернулась Татьяна, словоохотливая и пышущая свежими, вкусными сплетнями. Вывалив их на меня за неимением других свободных ушей, она несколько успокоилась, принявшись хлопотать по хозяйству.

Я же, поминутно поглядывая на ходики, маюсь с раскрытой на коленях книгой. Время, как назло, застыло болотом, секунды тянутся совершенно смоляно, медленно-медленно…

Плюнув на всё, достал аккордеон, и начал отыгрывать всяческие отрывки. Получается! С недавних пор получается, значица.

В Одессе мине не раз высказывали за мученье кошек, прося прекратить. Настойчиво! Только перед самым отъездом такое наметилось… не мучительское для ушей. Даже и одобрили как-то, опосля пейсаховки и танцулек с неё.

А вот в Москве будто через несколько ступеней разом пересигнул. Суть ухватил, значица. Пальцы-то у меня ловкие, да аккордеон не гитара, здесь многое иначе. Одни только меха туды-сюды тягать, да пальцами разом по клавишам бегать, это уже совсем непросто. А есть ведь и другие нюансы, так-то!