Один за всех (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Вышли в последний поход едва расцвело. От Генуи до Тортона чуть больше пятидесяти километров и там придётся задержаться, а потому хотелось преодолеть это расстояние за один день. Из Тортона нужно уже высылать во все стороны разведку конную. От него до Милана шестьдесят километров и в любом месте император Женька может уже стоять с войском. А кроме того нужно и в Пьченцу на северо-восток разведчиков отправить. Брехт бы на месте французов подвёл из Пармы и Пьяченцы войска и ударил проклятым русским в тыл. Не хотелось бы, чтобы у Евгения Богарне (Эжен де Богарне), такие же умные, как Брехт, полководцы нашлись. Так что, в ту сторону разведка необходима. На северо-запад тоже есть дорога, даже скорее просто на запад. Там город Александрия и те же мысли. Можно привести войска в тыл баварцам и по этой дороге.

Дошли. Пусть поздно вечером, уже звёзды на небо начали вылезать, но добрались до пригорода Тортона, где и свались вповалку. А что — лето — тепло ночью, можно и не ставить палатки.

Проснулся Брехт с петухами.

Глава 23

Событие пятьдесят девятое

Хорошее воспитание — это умение скрывать, как много мы думаем о себе и как мало о других.

Марк Твен

Брехт проснулся с петухами.

С петушками. Не оскорбление это. У них даже на монетах петух. Они себя гальскими петушками называют? Или их? Петушки были в синих мундирах. Неестественный для этих птиц цвет. А ещё они были на лошадях. Вообще, небывалое явление для птиц. Один из петушков сильно на эту домашнюю скотину смахивал. Тощие ноги из ботфортов высовывающиеся, нос прямо как у Сирано. Клюв настоящий. И перо в кивере. А ещё он от долгого пребывания в седле ходил, чуть высоковато приподнимая колени. Петух петухом.

Были утренние гости парламентёрами. Они прибыли под огромным белым флагом. Две простыни шёлковые не иначе сшили. И махали ими — простынями без устали. Французов дозор заметил километра за три, Брехта успели разбудить и кофием напоить пока послы эти добирались до лагеря. Пётр Христианович сначала хотел дать команду глаза им завязать, чтобы они не смогли подсчитать количество пушек и вообще общий списочный состав оценить. И передумал. Пусть по заветам Сунь Цзы думают, что войско у королька баварского с гулькину пипиську. Это если они воевать вздумают, а если пардону просить приехали, то какая разница, чего они в лагере увидят.

Парламентёров было десять человек. Старший был бригадный генерал. Достойно. Не капитанишку какого прислали.

— Антуан Франсуа Брёнье-Монморан — военный губернатор Милана, — лет сорок мужичку кудрявому, судя по эполетам — бригадный генерал. Мотнул головой, как равному. Охренели в корень. Урок. Нужен. Учитель он или не учитель был до попадания в прошлое. Нужен урок — получите.

— Монморан? Что-то знакомое? Да ведь так собачку звали в книжке у Джерома Джерома! — просиял простодушной улыбкой Пётр Христианович. Вспомнил же! Радость.

— Ваше Величество! — Обиделся генерал, подбородок задрал. Чего обижаться-то замечательный был фокстерьер. Так ему Пётр первый и сказал.

— Ваше Величество, я прибыл для заключения мира между нашими странами. — И каблуками щёлкнул.

— Не буду я тебя генерал Монморанси звать, ты вежества не знаешь. К королю нужно подходить, кланяясь до земли, и шляпой махая при этом, а разгибаться только когда я позволю. Прощу на первый раз тебя, Франсуа. Французы вообще дикий народ. Улиток жрёте, щупальцы осьминожьи, лягушек ещё. И при этом разогнали всех образованных людей. Бог вам судья. Говори, Антуан, чего там вы выдумали. А вообще, стой. Я вам войну не объявлял. Вы мне тоже. У нас с моим братом Женькой и так мир, дружба, фройншафт и прочая жвачка. Или я не знаю чего и вы тайно мне войну объявили?

— Но вы напали на королевство Этрурия и королевство Итальянское. — Чуть сдал посол, как нет войны, когда войско посреди владений императора.

— Бывший ваш император, земля ему пухом, незаконно согнал с престола моего друга Фердинандо. Отобрал у него герцогство Тосканское. Я просто справедливость восстанавливаю. Почти восстановил. При этом королева за себя и за сына сама отреклась от престола. Бумага у меня есть по всем правилам составленная и всякими важными шишками, в том числе и кардиналом в красивой красной шапке заверенная. Это раз. Опять же узурпатор этот, который вечно в аду будет сковородку лизать, поработил свободный лигурийский народ, которому я вернул свободу. Это два. Но учтите, это я всё за Наполеоном подчищаю, а к Женьке у меня нет претензий. Пусть едет на Корсику и сидит там тихо, виноград выращивая и коз пася. Нет такого слова? Выпасывая? Козоводством, в общем, занимаясь.

— Ваше Величество, как вы смеете! Я как… — красным стал губернатор.

— Всё, понял. Не дурак. Чего хотели-то, дорогие гости?

— Я предлагаю вам сложить оружие и в сопровождении наших солдат покинуть Итальянское королевство.

— Вона чё⁈ Хорошо. Что всё оружие, может, хоть шпаги офицерам оставите?

— Шпаги?

— Ну, да, как офицеру без шпаги? Позор. Оставите?

— Эээ. Ммм. Так. Хорошо. Шпаги можете оставить, — мыслительный процесс собрал на лбу генерала морщинки, и показалось, что постарше француз, чем Брехт ему отмерял. Но потом просиял, видимо обрадовавшись покладистости баварца, и рожица пухленькая опять помолодела.

— Слава богу. Сразу видно хорошего человека. Стойте. Я, значит, вам оружие и под конвоем домой. Договорились. А вы мне что? Сделка должна быть взаимовыгодной. Хм? Чего взять-то с вас? О!!! Придумал. А вы мне королевство Италийское. Давай руку. Руку, говорю, давай!!! Закрепим договор. У нас так принято. Руку пожал и всё, договор заключён. — Брехт схватил генерала за правую руку и нажал со всех сил. Хрустнуло. Завыл Монморан и на колени плюхнулся.

Пётр первый руку выпустил и за шкирку поднял губернатора, как-то не так переводится, но если к нашим должностям применить, то смысл такой.

— А-а-а! У-уи!

— Радуешься? Франсуа, слушай, а давай ещё какую сделку заключим. Ты мне штаны, а я тебе коня оставлю.

— А-а-а! У-уи!

— «Уи» это ведь «да» по-французски. Рад. Приятно иметь дело с хорошими людьми. Снимай штаны.

— А-а-а! — продолжал стонать генерал.

— Ты чего орёшь-то, ваше превосходительство. Может, хочешь чего, так ты говори, не держи в себе. Понял, понравилось тебе сделки заключать. Радуешься, что так всё катит. Ещё одну сделку хочешь? Чего бы тебе предложить. — Брехт детскую проказу вспомнил. — Тебе пуговица нужна? Кивни.

— А-а-а! У-уи!

— Понял, Держи. — Брехт взял большую позолоченную пуговицу на «сюртуке» генерала и, оторвав резким рывком, протянул её обратно. — Держи, держи. Рука что ли болит. Лекаря сюда срочно! У посла с рукой проблема. Нужна операция. Будем резать, не дожидаясь перитонита.

— А! — пухленькая рожица француза стала красной, как знамя революции.

— Антуан, ты не ори, люди стокилометровый переход совершили устали, разбудишь. Ты же русских знаешь, они с похмелья невыспавшиеся страшны. И на рожу страшны, и в душе. Так и ходят и ищут, кого в морду лица ударить. Не буди лиха, страдай тихо.

Отпускать послов, не получив данные разведки, нельзя. Кто их хитрых дартаньянов знает, вдруг какую пакость устраивают, а этих послали присланы время тянуть. Так себе заложники, но лучше такие, чем никаких. Генерала увели в лазарет, а свиту завели в палатку и стали насильно кормить и поить. Бдили за этим действом немецкие гренадёры с самыми зверскими рожами, и братик Петер переводчиком служил. Самый высокий француз и до метра семидесяти не доходил, а приставленные к ним няньки все двухметровые и в плечах не сильно меньше. Даже не приходилось уговаривать ложечку за папу и ложечку за маму съесть. Достаточно взглянуть было Вилли Шварцу и улыбнуться, показав щербину в зубах. От сабельного удара шрам на щеке остался и улыбка выходила как у того товарища, которого доктор Франкенштейн собрал из кусочков. Соберёт? А как монстра звали? Да и ладно. Пусть будет Вилли.