Лики Богов (СИ) - Роси Тара

Стройные тела берёз согнулись над озером, тонкие ветви обняли головы, горькие слёзы капали в водную гладь, заставляя серебряную рябь искажать отражение серого неба. Птицы смолкли, тишина царила в этом мрачном месте.

— Велимира! — крикнул воин, чувствуя, как начинают дрожать его руки.

— Свет очей моих, — раздался тихий голос.

Витязь обернулся и увидел её, но лицо девушки было очень бледным, а из голубых глаз исчез блеск.

— Не смогла я вернуться к тебе в этой жизни, — продолжала она.

Баровит рухнул перед ней на колени, обхватил её стройные бёдра руками.

— Забери меня с собой, Умила, — взмолился он.

— Нет, моё солнце, твой час ещё не пришёл, — отвечала воительница, гладя его длинные волосы. — Я вернусь к тебе, я обещаю.

— Как? — Баровит впился взглядом в её бледный лик. — Я не понимаю… Зачем мне такая жизнь, Умила… в которой нет тебя?

Девушка опустилась рядом с ним и поцеловала губы витязя:

— Я буду любить тебя вечно.

— Душа моя, — прошептал воин, прижимая её к себе. — Опять от меня сбежала.

Широкая ладонь коснулась девичьего плеча, губы нежно скользнули по её щеке.

— Не хотела я тебя оставлять, — грустно сказала Умила, глядя в цветочный мёд его глаз, — но видно, Макошь решила иначе.

Воин чувствовал, как её тело тает, превращаясь в облако. Как ни старался Баровит удержать её, всё напрасно было.

— Где мне твой курган найти?! — крикнул витязь.

В озере отразился огромный город с резными теремами, и дивными строениями. За его границами, в объятиях тишины и шепчущей природы, возвышались курганы, за самым высоким из них пряталось солнце.

— Хамбалык, — узнал Баровит.

Воевода вырвался из цепких объятий сна и сразу пожалел об этом, осознав весь ужас произошедшего. Он не мог вобрать воздуха в грудь, боль сковала его, пальцы сжали деревянное изголовье, которое вмиг жалобно заскрипело. Баровит вскочил с кровати и принялся всматриваться во мрак.

— Волот! — крикнул он. — Я знаю, что ты здесь. Выходи!

От темноты угла отделился знакомый силуэт, клубящийся дым его глаз устремил свой взор на задыхающегося друга. Баровита затрясло от злости, он схватил дубовую кровать и опрокинул её.

— Какого Чёрта ты пришёл помогать мне?! Почему не помог ей? — неистовствовал воин.

— Сестра попросила, — кротко ответил Волот.

— Что с того? Ты никогда никого не слушал, — скрипел зубами Баровит.

— После смерти многое меняется, — ухмыльнулся витязь. — Сегодня вы оба могли умереть.

— По мне, так славный исход, — рычал воевода.

— Умила хотела, чтобы ты жил, — вздохнул Бер и положил руку на плечо друга.

— Зачем? — прошептал Баровит. — Сам бы подумал, зачем? Ты хоть знаешь, каково теперь Любаве без тебя?

— Знаю, — тихо ответил призрак, — но и у неё, и у тебя будет ещё счастье. Поверь мне, друже.

Дымчато-серые глаза стали бледнеть, силуэт воина растворился в воздухе. Ушёл Волот, оставив своего товарища совсем одного.

Выбивая ногами двери, Баровит вылетел на улицу и стремительно зашагал к конюшне. Утренняя заря, едва успев коснуться неба своими алыми губами, бросила лиловый взор на постаревшего в один миг витязя. Из соседнего терема выбежала девушка. В одной рубахе, босая и простоволосая, она тяжело дышала, в панике озираясь по сторонам. Радмила увидела воеводу и, взвизгнув, кинулась к нему.

— Баровит, — лепетала Радмила, цепляясь тонкими пальцами за его кольчугу, — мне сон был… Умила, она…

— Да, — прошептал парень.

Лучница пошатнулась и осела, к ней вмиг подлетел Злат и прижал к себе. Дикий крик впился в каменную грудь мужа.

— Я в Хамбалык поеду, — отчуждённо бросил Баровит.

— Я с тобой, — заявила омуженка, растирая по лицу слёзы.

— Нет, — осёк воевода. — Путь неблизкий, два дня в седле. Дай руке зажить, а то, как ребёнка качать будешь?

Девушка глянула на него и зашлась плачем, понимая, что её подруга уже никогда не прижмёт к груди младенца.

— Возвращайтесь в Камул и дожидайтесь меня, — приказал командир, выводя скакуна из стойла.

Злат молча кивнул ему, крепче обнимая сотрясающуюся в рыданиях Радмилу. Топот копыт сотряс землю и поднял облако пыли. Из лабиринта улочек выбежала Маруся, что вызвалась до утра беречь покой города. Она подбежала к неподвижно сидящему Злату и дрожащей в его руках Радмиле.

— Что стряслось? — спросила казачка.

Лучница не могла выдавить и слова, Маруся чувствовала как холод сжимает её сердце и грубо рявкнула:

— Злат! Случилось что?

— Умила, — прошептал воин.

Казачка покачнулась, едва устояв на ногах, тонкие веки закрыли голубые глаза, а густые ресницы утаили в себе слёзы. До боли закусив губу, она тяжело втянула воздух. Длинные пальцы сжали резную рукоять сакса, казалось, в этот миг она стала холодной и больше не грела руки воительницы. Золотистые локоны и нежный взгляд голубых озёр — столь тёплое воспоминание о той, что никогда боле не вернётся домой.

Широкоплечий могучий воин под крики первых петухов объезжал улицы огромного города, всё дальше отдаляясь от центрального замка. Ни одна мелочь не ускользала от светло-голубых глаз, тёплый ветер играл с его смоляными кудрями, обнажая «отметину леса» на шее. После нападения Заремира в Хамбылыке участились вспышки самоуправства. Великий Князь лично следил за порядком и пресекал любые попытки наказания невиновных. Свирепый голос донёсся до его слуха, пристальный взор впился в источник шума — взбешённый дружинник выталкивал из греческой церкви попа.

— Вали отседова, сволочь христианская, — рычал он, замахиваясь на старика.

— Остынь! — крикнул Истислав. — Чего дурного он тебе сделал?

— Так из-за их Бога на нас беда пришла, — оправдывался воин.

— Беда пришла из-за жажды власти Заремира, а не от Христианского Бога, — осёк князь. — В руках безумца и лялька детская оружием смертельным стать может.

Дружинник замолчал, погрузился в свои мысли и, растерянно посмотрев на священника, виновато сказал.

— Прости, отец.

Старец лишь кивнул ему в ответ и вернулся в храм. Истислав вновь погнал своего скакуна по извилистым улочкам Хамбалыка. Стройные ряды дворов оставались позади, широкие двери высоких крепостных стен выпустили владыку к священному месту. Грациозный жеребец бежал рысью по махровой траве, сбивая крошечные капельки утренней росы. Хриплый звук, не то вой, не то рык, разбил воцарившуюся в священном месте тишину. Князь направил коня к курганам и вскоре увидел витязя, упирающегося лбом в свежую земляную насыпь. Истислав спешился и медленно подошёл ближе.

— Не уберёг я тебя, люба моя, — разобрал глава Тархтарии.

Понял владыка, кто этот воин, он приблизился к нему и остановился за спиной убитого горем мужчины.

— Женой тебе была? — спросил князь.

Незнакомец лишь кивнул в ответ.

— Прости, не успел я прорваться к ней. Заремир быстрей оказался, — вздохнул он. — Жаль Умилу. Красивая девка, молодая, умная, да и воином она была отменным… Я так понял, ты — Баровит?

— Верно, — прохрипел воевода, разжимая сомкнутые пальцы и смотря на то, как земля скатывается с его ладоней. — А ты кто?

— Истислав, — ответил брюнет.

— Великий Князь Тархтарии, — ухмыльнулся Баровит.

Истислав подошёл к воину ещё ближе, положил ему на плечо руку.

— Вчера ко мне гонцы прискакали с Киева и Московии, — говорил он, — Заремир перед тем как на Древнюю Тархтарию пойти, насильно люд крестить велел. Кто не желает, тех по тюрьмам рассаживают, а то и казнят. Слишком долго мы с Аримией и османами воевали, не видели, что у нас внутри творится. Огромны земли наши, долго вести недобрые доходят. Я хочу собрать дружину и освободить наши волости от Заремира и его соратников. Мне нужны искусные воеводы, пойдёшь со мной?