Зима близко (СИ) - Криптонов Василий

Разумовский в очередной раз издал вздох. Разговор явно был ему так или иначе в тягость, но говорить было необходимо. Я, потягивая винишко, ждал проды.

— Глупо о таком рассказывать, поэтому я прошу, чтобы всё осталось между нами. Не нужно превращать это ни в охотничью байку, ни в великосветскую сплетню. Я доверяю тебе, Владимир.

— Как скажешь. Если мне что-то нужно знать — говори, а уж дальше меня это пойдёт только в том случае, если так будет нужно для дела. Сплетни ради сплетен я не распускаю.

— Хорошо. Я уже озвучил пророчество, которое сделала одна сумасшедшая монахиня в присутствии Иоанна Четвёртого. Она ещё много чего говорила, но дальше источники расходятся. Судя по всему, было неразборчивое бормотание, которое каждый понял по-своему. Государь, очень религиозный и верующий человек, принял пророчество близко к сердцу и всячески содействовал тому, чтобы оно осталось в веках.

— Угу, — только и сказал я.

Историю этого мира не изучал совершенно, хотя было бы, наверное, интересно. Но для таких штудий пришлось бы перелопатить целую библиотеку, да не одну. А при моей насыщенной жизни это почти нереально. Всё же трудно без интернета. Надеюсь, этот, который будет рождён, оптоволокно изобретёт. Ну и прочее, что там полагается… Полупроводники, жидкие кристаллы. В общем, чтоб нормально было. И операционную систему «Родия XIX». Во, отличное названии!. Образец компа для изучения у меня, кстати, уже имеется. Если у парня руки не из задницы — а я этот момент внимательно изучу — доверю поковыряться.

— В разные времена, — продолжал Разумовский, — разных людей подозревали в том, что это — они. Пётр Алексеевич и сам верил. При нём пророчество ходило в урезанном виде, слова «самой» и «зимнею» убрали.

Я смотрел непонимающе, и Разумовский пояснил:

— Император родился майской ночью.

— А. Ну да, незадача.

— Он и вправду сделал немало, так что имел основания полагать человеком из пророчества себя. И всё же, никто, кроме него, в это особенно не поверил. Продолжали ждать. И вот не так давно до государыни императрицы дошли слухи о некоем графе Давыдове. Чьё происхождение окутано тайной. Чьи деяния несоразмерны его…

— Стоп-стоп-стоп! — Я поставил бокал на стол. — Ты чего это такое говоришь? Я, что ли, вот этот ваш избранный?

Разумовский молча развёл руками.

— Да ты прикалываешься, — только и сказал я.

— Сначала её величество выразили лишь лёгкий интерес. Но затем взялись изучать пророчество и обнаружили там, в разных источниках, много интересного. Так, некоторые свидетели утверждали, что слышали о том, что этот самый человек не будет знать ни отца своего, ни матери. Другие поминали то, что много зим он не будет жить, но когда начнёт, мир тварей вздрогнет. Ну и самое, пожалуй, непонятное: «волки будут гнаться за младенцем, да не настигнут».

Тут что-то у меня внутри ёкнуло. Вспомнил старого полусумасшедшего волкодлака, которого я прикончил, когда мы с Земляной ночевали в лесу по пути в «родную» мою деревню. Он ведь так и сказал, что его в составе организованной преступной стаи отправили меня убить. Но что-то пошло не так. За прошедшие годы стая рассеялась, остальных волкодлаков, видимо, перебили, или они сами собой сдохли. А этот остался и забить на приказ не мог физически. Сообразив же, что со мной ему не совладать, он, по сути, покончил с собой, использовав меня в качестве орудия самоубийства.

— Естественно, мы наводили справки, — продолжал Разумовский. — О твоём двадцатилетнем лежании в деревенской избе государыне известно.

— Там были клопы.

— О таких подробностях, боюсь, ей не докладывали…

— Много клопов.

— Я пришёл сюда не столько с приказом, сколько с личной просьбой найти ещё какие-нибудь подтверждения тому, что…

— Вернулся бы и сжёг к хренам ту избу, вместе со всей этой сволочью. Может, по весне так и сделаю. А потом типа-родителям новый дом построю, чтоб не бухтели.

— Кхм… — откашлялся Разумовский. — Прошу прощения. Ты, кажется…

— Да слышу я тебя прекрасно. Толку?

— Прошу прощения?

— Не за что. Я просто не понимаю, что тут обсуждать. Ну, пусть пророчество было обо мне. Что это меняет? Я один фиг буду делать то, что делаю. А государыня-императрица будет оказывать мне содействие, поскольку она — женщина разумная и судит не по пророчествам, а по делам. Так и зачем сыр-бор?

— Видишь ли, есть в этом пророчестве ещё один момент. Говорят, монахиня под конец учинила форменную истерику, билась на земле и кричала, что этого человека нужно спасти, защитить, потому что потусторонний мир хочет пожрать его.

— А-а-а, — дошло до меня. — Так вы, в смысле, беспокоитесь, что меня черти порешат?

— Не без того, — развёл руками Разумовский.

— Ну, брат, тут уж смотря как судьба распорядится. В подвале прятаться я, извини, не буду.

Тут я вспомнил, что у меня в подвале находится портал в потусторонний мир и как будто не к месту хихикнул. Да уж, я и в подвале скучать себе не позволю.

Разумовский встал и с грустной улыбкой посмотрел на меня.

— Что ж, спасибо за беседу, за обед. О твоей точке зрения на предмет я доложу императрице в подобающих выражениях. И уж насколько я её знаю, могу быть уверен, что ей услышанное понравится. Она любит людей, полагающихся на себя, а не на своё положение. Если будут новости — сообщу. Того же жду и от тебя.

— Само собой. — Я встал и пожал руку Разумовскому. — Заходи, если что. На будущее, во дворе — «якорь». Погляди, запомни. Можешь сразу туда. Только, сам понимаешь — никому.

— Конечно. Я ведь всё-таки охотник, а не только аристократ. Прекрасно знаю неписанные правила.

Мы вышли во двор. Разумовский внимательно посмотрел на «якорь», запомнил его и встал сверху.

— Береги себя, Владимир.

— Сам не пропадай, Никита.

Но исчезать он не спешил. Как будто задумался о чём-то.

— Скажи, — посмотрел на меня, — а имя твоё сразу тебе было известно?

— Ну, Владимиром сызмальства называли. Давыдовым я стал, чтобы не нарушать отчётности.

— А Всеволодовичем?

— А, это… Это я сам придумал, надо было одной даме представиться как полагается.

Я вспомнил первую встречу с Катериной Матвеевной, которую уже сто лет не видел и улыбнулся. Свет души моей, будет ли когда минутка заглянуть к тебе и порадоваться жизни? Так вот, как Питер Пэн, соберусь, прилечу, а ты уже замужем и детей — семеро по лавкам. Эх, тяжела ты, жизнь охотничья…

— Почему именно такое отчество?

— Да что в голову взбрело, то и сказал. Признаться, не очень люблю, когда меня по имени-отчеству зовут. Вот и сказал такое, чтоб выговаривалось потруднее. Ну, чтоб побыстрее на одно только имя перейти.

— А может ли быть такое, что ты уже слышал его раньше? Гораздо раньше, когда был ещё неразумным младенцем? О твоей поразительной памяти нам тоже известно.

— Ну… может, и слышал. А что такого-то? Вам известно, кем был мой отец?

— Нет. Кем был твой отец — этого никто из живущих, наверное, уже не знает. Но зато хорошо известен человек, которого звали Владимиром Всеволодовичем.

— Кто таков?

— Боюсь, он уже давно умер. Но его слава не умрёт никогда.

И вот теперь, с этими словами Разумовский наконец исчез.

Глава 25

— Охренеть — эффектно, — пробормотал я. — Вот же козёл! Заинтриговал и кинул.

— Всё-таки надо было его копытом приложить, — сказала подошедшая Тварь. — Он мне сразу не понравился!

— Ты пообедала? — глянул я на лошадь.

— Да разве ж это обед…

— Расцениваю как «да». Поехали.

— Куда это⁈

— Кататься.

— Просто кататься⁈

— Просто. По-хорошему на тебе, конечно, пахать нужно. Но я не столько выпил, чтобы снег пахать. Поэтому поскачем по окрестностям. Может, найдём приключений, а может, и нет. В любом случае — обед растрясём.

Тварь издала короткое ржание, в котором слышалась радость, но хорошо скрытая. Активность ей нравилась, но из вредности она в этом никогда бы не призналась. Впрочем, отсутствие активности ей нравилось нисколько не меньше.