Великий диктатор. Книга вторая (СИ) - "Alex Berest"

— Сыночек! Матти! — вырвали меня из воспоминаний слитные возгласы мамы и бабушки Ютты, которые ворвались в комнату и принялись меня обнимать и осматривать.

……

24 мая 1905 года до нас дошли новости о заключении в Париже мира между Россией и Японией. Учитывая разницу между нашим григорианским и имперским юлианским календарём в тринадцать дней, до «Цусимского сражения» оставалось всего несколько дней. Ну, никакой «Цусимы» в этом мире и не произошло бы, а была бы какая-нибудь «Чеджудо». Ведь Порт-Артур так и не пал. А вместе с ним были целы и суда первой эскадры. Где-то же должны были встретиться суда российских эскадр, так почему бы и не у этого корейского острова? Но, видимо, не судьба.

На самом деле я был очень рад, что в этом мире это сражение так и не состоялось. Да и то, что война закончилась на три месяца раньше, тоже радовало. Я очень надеялся, что и революция в империи благодаря прекращению войны, сойдёт на нет. Тем более, что царь уже и так анонсировал дарование части свобод и прав. Хотя, помня с каким маниакальным упрямством Николай II разгонял одну Думу за другой, боюсь, что и со свободами может так же получиться.

Заключение мира с Японией совпало со сдачей первого выпускного экзамена — по финскому языку. Всего у нас должно было быть семь экзаменов и защита заданного проекта. Экзамены по трём языкам: финский, шведский и русский. Основы вероучения. Математика. И две истории: «русская история для среднего возраста» и «история великого княжества Финляндского». Но, в связи с новой реформой с заменой учебника истории Дмитрия Ивановича Иловайского на учебник Сергея Фёдоровича Платонова, экзамен по «русской истории» у нас отменили. Чему очень радовался Микка, так как историю он не любил ещё сильнее чем географию.

В специальном манифесте Николая II «О даровании победы над супостатом» 12 мая 1905 года было объявлено в империи «Днём Победы над Японской империей». Хотя, читая иностранную прессу, я удивлялся, что японцы тоже объявили себя победителями и радовались завоеванию Кореи. Нам, кстати, тоже достался кусочек Кореи. Очень странная война и очень странные итоги этой войны. Теперь я на сто процентов уверен, что это точно не мой мир.

«День Победы» в княжестве отпраздновали широко. С массовыми гуляньями, танцами и угощениями. У многих в «Китайской бригаде» служили родственники и знакомые, и народ искренне радовался и надеялся, что у них всё хорошо. Но, как я и предвидел, через месяц, когда наладилась почтовая служба, военный департамент княжества опубликовал списки погибших финских стрелков — и радость сменилась на печаль и горе. Из десяти тысяч восьмиста двух человек, отправившихся в Китай, погибло три тысячи четыреста двадцать военнослужащих. Особо тяжелые потери были среди добровольцев.

Сразу по подписанию мира в Китай рванул Ээро Эркко. И «Финская Правда» ежедневно печатала статьи о войне, которые присылал из Дальнего неугомонный журналист. Очень часто статьи касались и меня. Про мои придумки, спасшие многим жизни, или о памятнике мне, который отлил Эмиль Викстрём. Я, когда про это прочитал, целый день проходил как стукнутый по голове, пытаясь осознать то, что мне при жизни воздвигли памятник.

К своему тринадцатому дню рождения я сдал все экзамены на превосходно и, по идее, должен был получить золотую медаль «За успехи в обучении». Но в связи с переходом на русский стандарт образования, старые медали отменили, а новые — «Преуспевающему», ещё не согласовали.

Правда, в выданном аттестате было указано, что я имею право на золотую медаль. Но саму медаль я так и не увидел. Обидно, однако. Кроме аттестата, на торжественном построении я получил похвальную грамоту. А моему отцу были вручены две благодарственные грамоты, от лицея и от губернатора, за моё воспитание. А вот Микка с грамотами пролетел. Но нисколько не жалел об этом.

— Ура! Свобода! — было первое, что он заорал, когда нас наконец отпустили с награждения.

— Тебе, мелкий, может и свобода, — согласился с ним наш одноклассник Хейки Хейно, сын хозяина почти всех портовых складов. — А мне теперь надо готовиться к поступлению в торговое училище.

— А ты, Матти, куда пойдёшь? Или будешь ждать семнадцати лет, чтобы в университет поступить? — поинтересовался у меня Оскар Латту, младший сын нашего губернского директора полиции.

— Даже не знаю, — я покосился на заплаканного отца в компании с мамой и моими старшими братьями, который, не сдержавшись, один разрыдался от переполнявших его чувств прямо на награждении, и, вздохнув, предположил. — Скорее всего, мне придётся идти в торговое училище вместе с Хейно. Там нет ограничений по возрасту приёма, да и мой дед хотел, чтобы я его окончил после лицея.

— А я? — растерялся мой кузен.

— А ты? — я пожал плечами. — Как хочешь. Захочешь со мной — дед Кауко оплатит тебе обучение. Не захочешь — поедешь на хутор. С твоим лицейским образованием тебе работу быстро найдут. Можешь на курсы телефонистов пойти. Нам уже давно пора свою станцию поставить.

— Телефонистом — это да, это современная и хорошая профессия, — согласился подошедший к нашей кучке Маркус Феллман, внук Улеаборгского губернатора. Если бы мне кто позволил, то я бы в телефонисты или телеграфисты пошёл бы. Так, парни, пока вы не разбежались, давайте скинемся на вино на выпускной бал.

— Так будет же на столах, родители уже оплатили, — не понял его Оскар Латту.

— И сколько там нам нальют? Сами закупимся и припрячем. Марок по десять с каждого, я думаю, будет нормально.

— Угу, вот, за нас двоих, — я протянул Маркусу две десятки. — Но на меня, как на собутыльника, не рассчитывайте. Я ещё маленький, — закончил я под общий смех.

……

Выпускной бал, назначенный на воскресенье 25 июня 1905 года, у нас так и не состоялся. А мы готовились, нам с кузеном сшили новые костюмы, и мы почти ежедневно ходили в лицей, где разучивали хвалебную песнь. Которую наши выпускные классы должны были исполнить для учителей, хором, перед балом. У меня, правда, после болезни, начал ломаться голос. Так что я просто, по согласованию с учителем пения, мычал в такт с остальными.

А время между этими мычаниями я полностью проводил на автомобильном заводике. С выставки в Бельгии пришло письмо деда, который потребовал наладить массовый выпуск автомобильных зеркал и поплавковых карбюраторов, и отправлять все готовые изделия в Льеж. Как я понял из письма, новинки очень высоко оценили и раскупили почти все имевшиеся у них в наличии экземпляры.

Под этот непредвиденный выпуск заказанного дедом Кауко, я создал конвейер. Учитывая, что Генри Форд так и не стал автомобильным производителем, то, наверное, самый первый в мире конвейер. С помощью мастеров собрал длинную, запитанную от парового привода, транспортировочную ленту, которой разделил помещение цеха пополам. С левой стороны находились рабочие занимающиеся сборкой зеркал, а с правой — карбюраторов.

Пришлось немного поэкспериментировать, но, в итоге, первый конвейер в этом мире заработал. Что очень ускорило производство. Конечно, вначале не обходилось без брака, но постоянный контроль, штрафы и снижение скорости движения транспортёра, почти избавили техпроцесс от него.

Пятница 23 июня, началось со срочной телеграммы из столицы, которую тут же перепечатали местные газеты. В городе Дальнем, Квантунской области, при попытке ареста были убиты генерал-лейтенант Фридрих Шауман и подполковник Иоган Кок. В обед пришла телеграмма о том, что сын Фридриха Шаумана, Эйген Шауман, застрелил финляндского генерал-губернатора Николая Ивановича Бобрикова и был убит его охраной.

Население Улеаборга спонтанно собралось возле городского и железнодорожного телеграфов, в надежде получить как можно больше информации. Обеспокоенный губернатор поднял всю полицию и запросил солдат у пограничной бригады. К вечеру, город патрулировали усиленные наряды пограничников. Солдаты также охраняли городские присутствия и железнодорожный вокзал. Не забыл губернатор и про наш оружейный завод, отправив на его охрану отряд конной полиции.