Ответа у меня нет, но я понимаю, что он должен быть.
«Если ты по-прежнему настаиваешь на демократическом устройстве Союза городов Русских, то должен быть готов расстаться с властью в случаи поражения на выборах. Ежели нет, то нечего и в игры дурацкие играть! Объявляй себя царем и будешь править до конца жизни!»
Все это я, конечно, в сердцах! На самом деле я уже все обдумывал и не раз. Ведь я и выбрал когда-то Союз городов, как альтернативу монархии с ее бесперспективностью. Нет у меня желания, опираясь на Орду, бороться с другими князьями ради усиления собственной власти.
«Ведь в чем вся твоя затея была, — вновь накидываюсь на самого себя, — чтобы в новом государстве у имущего класса были легальные возможности бороться за власть. Чтобы не было вековой гражданской войны и чтобы аристократия не подмяла под себя города, надев ярмо на свободное купечество и ремесленников».
Враз успокоившись, я непроизвольно жестко сжал губы.
«А раз так, то не нервничай и не грузи себе лишнего! Никто тебя реальной власти не лишит! Даже если ты потеряешь пост консула, то за тобой все ж останется пожизненное место в палате князей, а еще два десятка заводов и фабрик, земля в Твери, Курске, Чернигове и на Брянщине, Военно-Сберегательный банк, место председателя Тверского торгового товарищества, да еще много всякого, чего и не перечислишь. То бишь, консул ты или нет, а все равно ты остаешься самым богатым и влиятельным человеком как в Твери, так и на всей Руси!»
Прочитав самому себе вразумляющую нотацию, полностью прихожу в себя и вдруг понимаю, что сна уже нет и в помине.
«Раз так, — бормочу, смирившись с тем, что впереди ждет бессонная ночь, — то надо писать Острате ответ. Да и про новое товарищество с немцами надо бы уведомить. А то приплывет герр Франц в Ревель, а его там Ерш ядром чугунным угостит!»
Беру перо и, отточив его ножом, макаю в чернильницу. Писать этой штуковиной крайне неудобно, это вам не шариковая ручка. Я хоть и приноровился уже за столько лет, но, пользуясь положением, предпочитаю надиктовывать Прохору, чем возиться самому. Сейчас уже ночь, и поднимать Прошку рука не поднимается, поэтому пишу сам.
После положенных приветствий и одобрения его действий на выборах чутка вставляю за несвоевременное донесение. Затем указываю уведомить меня о состоянии дел по осаде Ревеля. Ведь я до сих пор не знаю, взял Ерш город или нет. И только после этого перехожу, наконец, к сути.
«Ежели город Рнвель взят нами на щит, то по первому зимнику отправь торговый караван в Ревель и накажи возглавить его боярину… — Отставив перо, задумываюсь на секунду и все же пишу. — Малому Фрол Игнатичу».
Да, боярин не из моего ближнего круга, и прежде, чем остановиться на кандидатуре бывшего наставника князя Ярослава, я многих в уме перебрал. Боярин Малой подходил лучше всего. Пусть он мужик не простой и себе на уме, но одно можно сказать точно. Он человек чести и уж коли возьмется служить, то будет радеть о деле не за страх, а за совесть. К тому ж, у него на людей особый нюх, и обман он за версту чует, а с нашими новыми партнерами такие качества ценнее всего будут.
Прокрутив все это в голове еще раз, пишу дальше.
«С боярином пусть едет также Алтын Зуб со своими доверенными людьми и Генрих Якобсон представителем от Военно-Сберегательного банка. В Ревеле поручаю им встретиться с германцами из ганзейского города Любек, что к тому времени должны уже будут прибыть в город. С ганзейцами этими я заключил договор о создании нового торгового товарищества и свой двор поставил недалече от их города. Так что Якобсон с их банкиром пусть обсудят сумму залога, под который мы отгрузим им на корабли товар. По весне корабли ганзейские покинут Ревель и вернутся обратно в город Любек. Я хочу, чтобы боярин Малой, Алтын Зуб и Якобсон отплыли вместе с ними и проследили за продажей товара на германской земле, а Генрих также пусть откроет в нашем торговом дворе в Любеке отделение банка и организует все так, чтобы каждый, кто в этот банк занесет деньги, мог бы эту же сумму получить в Ревеле или Твери».
Закончив писать, перечитываю письмо и морщусь. Получилось длинно, не совсем четко и понятно, но как написать по-другому и доходчивей, мыслей у меня нет.
— А, черт с ним! — Выругавшись ставлю подпись и печать. — Разберутся, не маленькие! А не разберутся…
Тут я саркастически хмыкаю.
— Тогда дам волю своему царскому гневу!
Часть 2
Глава 11
Конец сентября 1258 года
«В трех верстах к северу от городка Кобленц самая главная и полноводная река Германии, Рейн, мелеет настолько, что посреди реки образуется большой остров называемый Нидерверт».
В моей голове это звучит так, будто я прям сейчас читаю чьи-то строки, и, глядя на свою весьма примитивно составленную карту, я удивленно качаю головой.
«Вот кто бы мне объяснил! Почему я помню этот и множество других когда-то прочитанных и совершенно ненужных мне историко-географических фактов, а не могу с полной уверенностью сказать, что я ел позавчера на завтрак».
Вернее, тут же поправляю себя, ненужных в той прошлой жизни, а вот сейчас проклюнувшихся как нельзя кстати. На моей карте городка Кобленц нет, ведь до сего дня этот город меня не интересовал, зато есть Кельн, Ахен и Трир. До них от места моего нынешнего лагеря отмечена дистанция со слов архиепископа Лаурелия. До Кельна две недели пешего пути, до Ахена на день-два больше, а до Трира дней двадцать-двадцать пять.
Почему я смотрю сейчас на карту и вспоминаю далекий городок Кобленц? Да все по одной простой причине. Называется она река Рейн — самая полноводная и широкая река в Германии.
Тут память опять подбрасывает мне информацию.
«После того, как франки разрушили римский мост в районе будущего городка Кобленц, следующий мост на Рейне был построен лишь в середине девятнадцатого века».
О чем это говорит, подсказывать не надо. Если река режет западную Германию с юга на север на две половины, то мост на ней просто напрашивается. Напрашивается, а построен был только в девятнадцатом веке. Почему⁈ Да потому что широко, глубоко и очень сильное течение!
Почесав лоб смотрю на извилистую голубую линию на своей карте. Она идет от швейцарских Альп до Северного моря. План военной компании у меня был такой, переправиться через Рейн и встретить противника еще до того, как он войдет в Германию. Теперь же при детальном рассмотрении я вдруг понял, что план в первоначально-задуманном виде попросту невыполним, потому как построить наплавной мост через эту реку невозможно.
«Во всяком случае в нижнем течении! — Задумчиво представляю переправу на плотах и лодках и тут же отрицательно машу головой. — Нет, это растянется на недели, да и народу потонет немало».
Выдав самому себе это безапелляционное суждение, я возвращаюсь к городку Кобленц.
— Насколько я помню, он должен быть где-то южнее Кельна верст на сто. — Отмерив на карте это расстояние, ставлю там черную точку. — Примерно здесь!
Прикинув дистанцию от нынешнего положения, получаю около шестнадцати дней пути пешего марша.
— Ненамного больше, чем шагать прямо к Рейну, — глубокомысленно заявляю самому себе, — а проблем сразу насколько меньше! Наведем переправу сначала на этот самый остров Нидерверт, а оттуда уже на западный берег. Тогда никому в октябре купаться не придется!
Еще немного поразмыслив, прихожу к выводу, что противник, скорее всего, думает так же, как и я.
— Если Людовик хочет вторгнуться в Германию, то Рейн для него тоже серьезная проблема. Его полководцы знают этот район не хуже меня, а стало быть, должны повести войско туда, где можно будет переправится без потерь. — Тут память вновь возвращает меня к разрушенному римскому мосту, и я произношу с довольной улыбкой. — Туда, где когда-то уже стоял разрушенный франками мост через Рейн, то бишь, опять же в Кобленц!
Наморщив лоб, вспоминаю слова архиепископа Лаурелия.
