Сегодня мы с барышнями занимаемся срочным делом — нужно подготовить к печати три рассказа о князе Крепкогорском. «Союз рыжих» — с этим все просто, только поменяли Британскую энциклопедию на «Историю русской коммерции» Чулкова; «Тайну Нелазской долины» (долин там нет, но кто об этом знает?); а еще «Убийство Чарльза Огюстена». Хотел Абрютина припахать, чтобы тот карту Кольского полуострова нарисовал, но постеснялся. Пришлось Лене потрудиться.
У нас уже кое-какой запас есть — отправлен издателю, Лейкин вообще жаждет, чтобы мы выдавали по рассказу ежедневно, обещает увеличить гонорары и роялти чуть ли не до гонораров графа Толстого (врет, Лев Николаевич в таких газетах не сотрудничает), но у нас на это попросту здоровья не хватит. Тем более, Анна заявила, что ее участие в нашем проекте (термин девчонкам понравился) под вопросом, потому что пока не знает — насколько она будет занята в Санкт-Петербурге?
Значит, пока барышня в Череповце, придется напрячь мозги и сочинить «Смерть на Волге», о том, как Крепкогорский стал невольным свидетелем убийства молодой женщины — наследницы огромного состояния, месяц назад вышедшей замуж и отправившейся в свадебное путешествие. Сюжет помню, напишу, а девчонки распишут все остальное. И реалии среднерусской равнины распишут лучше, нежели окрестности Нила. Не придумал пока — что такое падало на голову девушки, и что такое можно осмотреть?
Пусть будет Свияжская крепость, а падало какое-нибудь чугунное ядро. Но это будет целая повесть — номеров на пять, а то и на дольше. Лейкин и так каждый рассказ растягивает на несколько номеров — и «воздуха» напускают, и рисунки вставляет.
Читатели ругаются, но покупают, зато издатель доволен. Ну и мы немножко.
Так что, все при деле — девчонки пишут, расширяют мои наброски, дополняют. А еще задают странные вопросы, сбивая с мысли.
— Ваня, а как ты думаешь — почему кум тащил судака не своей законной супруге, а куме? — поинтересовалась Леночка.
Это что, какой-то намек?
— Наверное, потому что кума умеет варить рыбный суп лучше, нежели законная супруга, — предположил я.
Барышни посмотрели на меня с недоумение, углубились в работу. Но ненадолго.
— Хорошо, что мы о судаках вспомнили, — заявила Анька. — Не забыть бы с собой с десяток взять.
— Аня, куда тебе десяток? — попытался сопротивляться я, но кто меня станет слушать?
— Судаков возьмем, а еще дядька Степан хряка колол — нужно хотя с десяток фунтов взять, засолить. За его салом из Миргорода приезжают, там нет такого. Но мне продаст.
Я только махнул рукой. Вези.
— Ваня, не возражаешь, если прощание с классом в твоем доме устрою?
Разумеется буду против. Набежит целая толпа девчонок, грязи нанесут. Убирай потом за ними и дом, и места общего пользования. Конечно, не сам стану убирать, но все равно, память-то никуда не делась.
Но напрямую отказывать нельзя, нужно какое-то обоснование.
— А зачем тебе какое-то прощание с классом? — поинтересовался я. — Ты с ними и знакома-то всего месяца три. Неужели успела привязаться?
— Ваня, это не Аня к одноклассницам привязалась, а они к ней, — вступилась за младшую старшая барышня. — Хотят ее торжественно проводить, поплакать, песен попеть. Потом они станут друг другу письма писать, о жизни рассказывать.
Письма писать? У Аньки и так переписка огроменная. Мне пишет лишь матушка (один раз в две недели, она же посылает приветы от батюшки и от деда), вот и все. А названная сестренка переписывается с княжной Геловани (думал, что девчонки после расставания обменяются парочкой писем, так ведь нет), с издателем ( Лейкин обязательно напишет хотя бы раз в неделю), с профессором Бородиным (с ним-то о чем переписываться?), а еще — с Ольгой Николаевной Чернавской. С матушкой Анька обменивается письмами часто, причем, каждая исписывает по две, а то и по три страницы! О чем там писать-то? Мелкая еще и меня пинает — а ты письмо матушке написал? Вот, пишу: «У меня все хорошо, служба идет нормально. Погода в Череповце то пасмурная, то дождливая, но снег еще не выпал».
Ежели Леночка вступается, скорее всего, у девчонок уже все решено.
— И куда мы весь класс рассадим? — хмуро спросил я.
— Так за стол же, — с недоумением ответила Анька, а для эффекта еще и постучала по столешнице.
— Весь класс⁈ Девчонки на головах сидеть станут?
— Ваня, так шестой класс и всего-то семь человек, —улыбнулась Лена. — Было восемь, но одна барышня ушла, а теперь и Аня уйдет, шесть останется.
— А почему так мало? — пришел я в недоумение. — Я думал, в классе человек двадцать учится.
Нет, на самом-то деле я думал, что человек тридцать, потом вспомнил, что в гимназиях народу поменьше, нежели в наших школах. Я в Мариинку заходил, но там девчонки в коридоре толклись, а сколько штук — не считал. Но класс, где семь барышень? Лафа учителям. Мне бы классы по семь человек — а хоть бы по десять-двенадцать, они бы отличниками были. Я бы до каждого достучался. А когда тридцать с лишним, то треть урока на поддержание дисциплины тратишь.
— Ваня, а в твоем классе двадцать было? — удивилась Леночка.
Ну да, вспомню я — сколько человек училось вместе с Иваном Чернавским в Новгородской гимназии, но бойко ляпнул:
— Двадцать и было.
— Так ваш класс, скорее всего, вместе с параллельным слили, — предположила учительница. — И учился ты в губернском городе, там и учеников побольше. А у нас, ты не забывай, уезд. Набирают в первый класс двадцать пять — тридцать девочек, потом, потихонечку, отсеиваются. Кто-то экзамены не сдаст, кто-то в Череповец приехать не сможет — к нам же из других городов едут, а у кого-то родители заплатить не могут. Классу к пятому, дай бог, гимназисток семь-восемь и остается. Обычно, они до седьмого и добираются, ежели, кто-то замуж скоропалительно не выскочит.
— Ты как-то на педсовете была по поводу какой-то барышни, — вспомнил вдруг я. — Не она ли замуж выскочила?
— Ну да, Лиза Прокофьева, — кивнула Лена. — Землячка моя — из Белозерска. Не из самого города, из уезда. На той неделе замуж вышла.
— Скоропалительно, — хмыкнул я. — Не иначе, срок уже приличный был?
Лена только смущенно пожала плечами, а Анька хмыкнула:
— Педсовет и собирали из-за того, что ее из гимназии исключали. У нее срок уже месяцев пять, если не шесть. Под венец пришлось с пузом идти.
— Аня! — одернула старшая младшую подружку. — Я тебе сколько раз говорила? Ты же на акушерку собираешься учиться. Что ты своим пациенткам говорить станешь?
— Лен, прости, вырвалось, — вздохнула Анька. — Забыла, что нужно говорить — в интересном положении.
— Подожди-ка, — заинтересовался я. — Допустим, барышня в интересном положении и что, ей уже крест на гимназии надо ставить? А как же аттестат?
— Ваня, какой аттестат, если замуж вышла? — с удивлением посмотрела на меня невеста, а вместе с ней и Анька. Дескать — какая учеба, если с животом?
На моей памяти ученицы старших классов замуж не выходили, но одна беременная девушка как-то была. Правда, не шестнадцать ей, как нынешней шестикласснице, а восемнадцать. И, ничего, и ЕГЭ сдавала, и аттестат получила. Надеюсь, и в жизни у нее все хорошо будет.
— От меня что-то нужно, кроме согласия? — поинтересовался я. Спохватился: — Надеюсь, ты девчонок водкой или вином поить не станешь?
— Даже шампанским поить не стану, — пообещала Аня. — Все будет чинно и благородно.
— А они сами бутылочку не прихватят? Втихаря, а потом по глоточку в сенях, да куролесить начнут.
— Ваня, да ты что? Какие бутылочки? — возмутилась Лена. — Им,если дома и наливают, то по большим праздникам и, по чуть-чуть. Не положено барышням даже шампанское, пока семнадцати лет нет.
— А я чё? Это я так…
Ага, дома не наливают, но кто их знает?
Анька, между тем, уже развивала свою идею.
— Закусок мы наготовим, пирожных и конфет купим. Они же не есть придут, а чаю попить. Самовар большой — хватит, на всякий случай еще твой кабинетный задействуем. Скамейку из сеней занесем, если стульев и табуретов не хватит. А стол, если этого не хватит, из моей комнаты вытащим.
