Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Последнее утверждение потрясло меня более всего увиденного. Вот уж не ожидал, что вот так, на нюх, можно определить слабую примесь шотландской крови.
– А ну выходи, кто бы ты ни был! – неожиданно мощно рявкнула «фея бродящего домика».
Она вновь вооружилась своим шестом и оскалила в недоброй ухмылке тридцать два отменных зуба, не оставлявших ни малейшего сомнения в ее плотоядности. «Элиссон Гросс», [4] – прошептал я про себя и, выступая из-за дерева, обнажил свои богемские стволы. Над утесом нависла тягостная пауза. Старая колдунья настороженно глядела на пистолеты. Я, не менее настороженно, ловил каждое ее движение, не имея ни малейшего представления, чего ждать в подобной ситуации от такой милой леди.
– Покачаюся, поваляюся, человечьего мяса поевши, – тихо начала старая ведьма, перехватывая поудобнее свою дубину и делая шаг в мою сторону.
Я вскинул один из пистолетов и нажал спусковой крючок. Шишка, свисавшая с ветки над головой старухи, разлетелась вдребезги, осыпая ее дождем коричневатых обломков. Элиссон Гросс остановилась.
– Стрелять будешь? – с каким-то отчаянием в голосе спросила она.
– Если не договоримся – обязательно, – заверил ее я.
– Ладно, – она опустила метлу, – давай договариваться. Говори, зачем пришел?
– Прошу прощения, мэм, но я давно здесь стоял. Это вы, с позволения сказать, пришли.
– И то верно, – задумчиво произнесла колдунья, признавая правоту моих слов.
– Вау! – раздался возбужденно-радостный голос моего напарника. – Да никак Бабуся-ягуся! Какими судьбами, бабушка? – Лис возбужденно всплеснул руками, отпуская при этом влекомую за собой «девушку 90–60—90». Это было опрометчивое решение, несчастная тут же рухнула без чувств. Забыв обо всем, я бросился к ней на помощь. Казацкий атаман, похоже, не обратил на этот маневр ни малейшего внимания, всецело увлеченный негаданной встречей. – А я еще смотрю, что это за строение там внизу крякает?
– Крякает? А, не обращай внимания, – ответила Лису та, кого он называл Бабусей-ягусей. – Это моя баня в гору вскарабкаться не может.
– Шо, правда баня? Без балды? – Глаза оперативного сотрудника весело вспыхнули. – С горячей водой и березовыми вениками? С кваском?
– А как же, милок! Как же без них-то? Только оно, как добрый молодец приходит, сразу кулаком об стол: накорми его, напои, баньку истопи, спать положи… А чуть что не по их – враз пойдут все крушить, только щепы летят! А что б приветить бабусю – так этого не дождешься.
– Мадам, нема базару! Щас все тут станет, как лист перед травой.
– Какого базара? – не поняла его собеседница.
– Ой, да здесь никакого базара на полста верст вокруг. Но это ерунда. Ща мы вашу баньку в два пинка сюда затолкаем. У вас это, чан-самовар есть?
– Есть, – встрепенулась бабуся.
– Ну тогда чего воду в ступе молоть? Чай ваш, баранки наши. Ты, бабуля, за водой не слетаешь?
– Ой, не будем молоть, яхонтовый мой. Она ж тогда в воздух не поднимется! А за водой, это мы сейчас по-быстрому.
Я не вслушивался в беседу Лиса с местным фольклорным элементом. В состоянии полного ошаления я сидел над девушкой, находившейся в глубоком обмороке, и думал, какая нелегкая занесла ее в эти края. Ее действительно звали Елизаветой, и она действительно знала Вальдара Камдила, с той лишь разницей, что это была не Елизавета Орлова, а Елизавета Чедлэй, герцогиня Кингстон.
– …Ну, так как еще может быть между земляками?
– А мы что, земляки?
– Бабуся, ну ты спрашиваешь! Ты ж под Миргородом стояла?
– Погоди, погоди, это там, где Диканька, что ли?
– Ну.
– Стояла, конечно.
– Так вот я с тех мест.
– Ой, голуба моя, касатик, – проговорила со всхлипами старушка. – До чего ж приятно в этих диких краях земляка встретить! Ой, да сейчас мигом самовар поставим, пир горой закатим.
Она кинулась поднимать свое спусковое устройство, годившееся, видимо, и на роль маломерного летательного аппарата. «Мадам» заскочила внутрь капсулы и собралась совсем уже было оттолкнуться от земли своим шестом, но, внезапно поймав меня взглядом, остановилась и, склонив голову набок, произнесла чуть ли не торжествующе:
– А девка-то у тебя, добрый молодец, помороченная.
– «Из-за острова на стрежень, – во всю мочь луженой глотки орал Лис, – на простор речной волны…»
Когда чай закончился, Сергей задумчиво поскреб затылок и, заявив, что встречу необходимо сполоснуть, умчался куда-то вниз по склону. Через полчаса он вернулся, волоча бутыль с прозрачной жидкостью, в которой, подобно золотым рыбкам в аквариуме, плавали стручки красного перца.
– Доставай, бабка, разносолы, – скомандовал Лис. – Понеслась душа по кочкам! – Затем, победно обведя общество взглядом, налил доверху пустые чайные чашки жидкостью из бутыли и предложил: – Ну что, вздрогнули?
И мы вздрогнули. Меня так дрожь не отпускала еще минут десять. Думаю, что и впредь, когда я буду вспоминать этот напиток, эффект наверняка повторится. По всей видимости, в спешке он спутал алкоголь, пригодный к принятию вовнутрь, с топливом для летательного аппарата Бабуси-ягуси. Сейчас Лис сидел, распоясавшись, и с явным удовольствием горланил удалые разбойные песни.
Пришедшая в себя Бетси Чедлэй сидела на ларе рядом со мной, то есть буквально вжавшись в меня, и глядела на все происходящее глазами круглыми, как у японцев в их собственных мультиках.
– «Выплывают расписные острогрудые челны», – вдохновенно выводил мой напарник.
Мощный гудок вроде тех, какими обмениваются при встрече пароходы, огласил округу. На глазах трезвеющий Лис осекся на полуслове и начал нашаривать рукоять лежавшей на скамье сабли.
– Что это было, бабуся?
– Ой, касатик, да ты не беспокойся, – замахала на него руками хозяйка, – не думай ничего плохого. Это гусли-самогуды, прах их побери. И ведь что обидно, все гусли как гусли, сидишь, бренчишь струнами, душу веселишь… у кого она, конечно, есть. А эти, будь они неладны, чуть песню услышат, давай гудеть, словно расшалившийся домовой в печной трубе.
– И много у тебя, бабуся, такого добра припасено?
– Да осталось еще кое-что с былых времен, – махнула рукой колдунья. – Вон, видишь, у порога сапоги валяются. Это не простые сапоги, семиверстные. Кто их наденет, семь верст одним махом пробежит.
– А почему только семь?
– Больше не выходит, подметки стираются. Или вот еще. – Она отогнула клюкой угол изрядно потертого коврика, на котором стоял стол.
На оборотной стороне ковра красовалась надпись «Самарканд». Одурманенный алкогольными парами, витавшими в избушке, я начал размышлять, что означает слово «арканд» и что он может сам, а что не сам.
– Это ковер-самолет, – сообщила колдунья, – но ведь что, шельмец, удумал: сам летает, метлой в избу не загонишь, а чуть кто чужой, бац на пол и… половичок половичком.
– Стеснительный, – посочувствовал Лис. Ковер под ногами слабо шевельнулся.
– Лежи уж, – прикрикнула на него бабуля. – Что еще? А вот, – она полезла на печь, – это, чтоб вы знали, меч-кладенец. – Старуха, с натугой кряхтя, вытащила нечто, завернутое в холстину.
– Положи, положи, родная, и не надрывайся, – поспешил ей на помощь Лис, подхватывая бабусю и ее сверток. – Ого! – с невольным почтением произнес он, принимая из рук леди бесценную поклажу. – Пуда два, не меньше.
– Ровно два пуда два фунта, – уточнила Баба-яга. Сережа трепетно положил сказочный меч на стол и начал разворачивать холстину. Оружие имело крайне неудобную литую бронзовую рукоять в странных выступах и впадинах и с парой трехглавых драконов на месте крестовины. Квадратный в сечении клинок имел три дюйма толщиной и сохранял ее от пяты до рубленного под прямым углом острия. Одним словом, что-то из тех мечей, какие любят изображать в руках у перекачанных дуболомов нерадивые иллюстраторы фантастических книг.
– Да, не про нас оружие. – Лис попробовал было взмахнуть мечом, но, решив не позориться, положил на место.
