Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег

Дону Симону, руководившему высадкой, не хватило авторитета и решимости, чтобы всё это пресечь. Он виновато смотрел на шефа и разводил руками.

К счастью, китайско-полинезийское большинство оказалось равнодушно к алкоголю и сохранило дисциплину. Слава Виракоче!

— Ли, Чжан! — окликнул Патиньо двух китайцев, владеющих испанским. — Передай приказ: оцепить порт и склады и начать патрулирование. Пресекать грабежи и насилие. Всех нарушителей вязать и тащить в комендатуру.

И чтобы его точно поняли, он рукой указал на здание комендатуры порта, где уже сидели под замком перуанские солдаты и офицеры.

Ли Хунчжэнь и Чжан Дашэн, выслушав наставления Да Дан-Цзя (1), передали его своим сородичам, и вскоре самоорганизовавшаяся толпа китайцев накрыла порт и обитаемые окрестности. С видимым удовольствием они били и вязали пьяных сокаторжников, а перепуганные полинезийцы тащили обездвиженные или мертвецки пьяные тела в комендатуру.

Ночь город и порт встретили уже в гробовой тишине. Только патрули китайцев, вооружённых дубинками, негромко перекрикивались в ночи на своём непонятном языке.

(1) Да Дан-Цзя — 大当家 (dà dāngjiā) — Это народное, разговорное, но очень устойчивое выражение в китайской культуре. Используется в фильмах, романах, опере — для лидера бандитов, разбойников, пиратов, клана.

* * *

Писко — городишко маленький. Тысячи две населения. Сплошь застроенный одноэтажными саманными домиками, покрытыми соломенными или пальмовыми крышами. Дома чуть более состоятельных граждан толпились в центре вокруг традиционной Пласа де Армас, где по традиции стояли церковь и муниципалитет. Вот в здании последнего всю ночь горел огонь.

Один за одним приводили к Патиньо на обстоятельный допрос лучших людей города. Кто-то вёл себя дерзко и вызывающе, кто-то играл в молчанку, кто-то, наоборот, был не в состоянии заткнуть свой рот от страха. Но так или иначе Патиньо из всех выбил интересующую его информацию. К утру он уже более-менее представлял обстановку в регионе и глубоко задумался.

Что делать дальше?

Первоначальный план его состоял в том, чтобы ограбить порт, отдохнуть и спокойно уйти в горы. И он не сомневался в разумности такого решения. Но сейчас перед ним расстилался абсолютно беззащитный регион с десятками тысяч подневольного населения. Сотнями вилл и асьенд, набитыми богатствами.

«Неправедно нажитыми, как сказал бы Солано», — подумал Патиньо.

Бо́льшую часть населения региона составляли испаноговорящие индейцы — потомки местного народа юнка и насильно перемещённых уже испанцами кечуа. Помимо них заметную численность представляли чернокожие невольники на плантациях хлопка и сахарного тростника вокруг города Сан-Висенте-де-Каньете. Чуть более свободная и привилегированная группа метисов торговала, занималась ремеслом и обеспечивала немногочисленную белую элиту — владельцев гасиенд, винокурен, чиновников и, разумеется, церковь.

Плодородные земли, зажатые между горами и океаном, начинались на пустынном юге с оазисов региона Ики, где они питались подземной системой орошения — пукьос. От Писко до Сан-Висенте-де-Каньете поля обеспечивались водой трёх горных рек. Севернее Сан-Висенте горы вплотную приближались к берегу, не оставляя места для полей. По этой узкой полоске берега тянулась дорога в столицу, до которой от Сан-Висенте было всего 80 миль. Но эти мили можно было перекрыть во множестве мест, и до прибытия настоящей армии с юга Перу, обороняющегося Патиньо из этого плодородного края никто не выкурит.

«А может, не ждать? Может самому взять столицу? — задумался Поликарпо, и сам себе ответил: — Нет. Это бред. Надо быть реалистом. Покуролесить тут полгода-год. Раздать землю крестьянам. Освободить рабов. Сформировать армию и потом уже уйти в горы к Куско, где и начинать всерьёз — с опорой на кечуа-староверов».

Придя к такому решению, Патиньо разразился новой порцией приказов, которые выполнять следовало уже утром, после запланированного наказания для жертв неумеренного возлияния.

* * *

Что может быть мучительнее для человека, чем утреннее похмелье? Только похмелье, усугубляемое построениями и нравоучительной речью новоявленного главаря.

— Вы позор! Животные, недостойные не только Царствия Небесного, но и нормальной человеческой жизни. Ваша участь — сдохнуть в том говне, из которого я вас вытащил. И, видимо, зря я это сделал. Вы сами находите его всюду, куда бы ни принесли вас ваши ноги, — вещал Патиньо, яростно потрясая богато украшенным пистолетом. — Вы добровольно и без принуждения согласились быть частью народной армии, и теперь вы не принадлежите себе. Вы принадлежите народу Перу и мне, который являет вам его волю. А поэтому я приказываю всем повернуться налево.

Толпа страдающих и плохо соображающих людей, путая лево и право, тихо ругаясь, повернулась боком к Патиньо.

— Всем присесть на корточки.

Многие сделали это даже с охотой, ибо ноги держать плохо.

— А теперь на корточках — шагом марш вокруг площади.

С великим недоумением бо́льшая часть толпы тронулась в путь смешной утиной походкой. Но дюжина человек вместо этого поднялись, и самый бойкий из них задал общий на всех вопрос: «Нахрена?»

— Вы должны выполнять мой приказ, не обсуждая, — заорал на них Патиньо, наводя пистолет. — Быстро сели на корточки и пошли по кругу!

Пара человек поколебалась и выполнила приказ, но большинство, ободрённые неким стадным чувством, не спешили этого делать.

— Ты чего издеваешься? — встал в позу самый крупный из них. — Взялся командовать — так командуй нормальные приказы, а не ерунду какую-то.

Патиньо ждал именно этого. Он кивнул своим китайцам, и эту группу быстро и жёстко скрутили и поволокли с площади. Остальные триста человек, не обращая внимания на происходящее, пыхтя и ругаясь, сосредоточенно вышагивали по песку. Некоторые спотыкались и падали под злорадный смех товарищей и китайско-кечуанской гвардии, выстроившейся по периметру.

Заставив три сотни человек дважды обойти площадь, Патиньо приказал им встать и построиться напротив собора. А там уже стояли на телеге с петлями на шее тот самый десяток неподчинившихся приказу и ещё десяток, взятых ночью при актах насилия. Им всем связали руки и заткнули рты.

— У меня правило одно, — заявил он, вышагивая перед строем. — Употребление выпивки только по моему разрешению, и только для того, чтобы отпраздновать победу или помянуть павших. Захват этого городка не был победой. И я не давал команду отдыхать. Стало быть, вы все уже виновны. Но вы, стоя́щие сейчас передо мной, раскаялись — и я вас простил. А этих пусть простит их бог.

По взмаху руки Патиньо телега тронулась, и один за одним приговорённые срывались с неё. Вскоре два десятка тел, соударяясь, качались на красивых кованых воротах, украшенных ажурными ангелами.

— Нарушение или неисполнение приказа — смерть. Мы не банда. Мы армия. И у нас есть боевые задачи. Следующая наша цель — быстрым маршем захватить Сан-Висенте-де-Каньете. Этот город в десять раз богаче Писко. И если я там узна́ю о мародёрствах или насилии над женщинами, то казню не только виновного, но и каждого десятого из его подразделения. Вы запомнили?

Толпа вяло прогудела: «Да».

— Не слышу, животные. Громко и чётко ответьте: вы запомнили, что я сказал?

На этот раз толпа рявкнула довольно дружно.

— Сейчас вас разобьют на отряды, и я вам предъявлю ваших командиров, облечённых моим доверием. Неповиновение им — это неповиновение мне. И наказание вы уже видели, — Патиньо указал на покачивающиеся трупы на воротах. — Так что лучше терпите их палку, чтобы не познакомиться с моей верёвкой.

Отправив новоиспечённых капралов из числа людей Чото, муштровать свои отделения за город, Патиньо позволил себе немного передохнуть. Тем более что уже близился полдень и традиционная сиеста.

Взбодрённый дневным сном, отдохнувший и даже подобревший вождь снова отправился на городскую площадь, куда уже принудительно согнали всех взрослых жителей города. Толпа получилась внушительная, но не больше, чем его собственное воинство.